Кто из израильтян сегодня отдает себе отчет в том, что их военно-теократическое государство есть ни что иное как попытка выкристаллизовать новые поколения еврейской знати? Кто из них думает о том, что еврейские мудрецы, понимая растущий виртуальный размер нашего мира, поставили их сторожить колыбель главных религий, на которых основаны самые сильные человеческие цивилизации?
Кто из них понимает, что миф — самое прочное и самое главное, что есть у людей? Что войны за Гроб Господень начали крестоносцы уже тысячу лет назад, когда поняли, что обладание святыней дает власть над духом. Власть над прошлым и будущим.
До Израиля, впрочем, доехало намного меньше половины евреев, покинувших СССР. Основная часть всеми правдами и неправдами пробралась в Америку. Я читал, что чиновник американского посольства недавно в истерике от отчаяния закричал кому-то из наших, недовольному тем, что чиновник так медленно оформляет бумаги: «Я не хочу, чтобы вы ехали в мою страну!». Слабонервный, он напрасно суетился. Наши люди в его страну уже давно приехали, причем в таком количестве, которое в скором будущем обещает новое качество.
Говорилось, и довольно упрямо, что когда выбирали их последнего президента, там вертелись наши люди с нашими деньгами — и совсем не маленькими. Сам триумф Буша-младшего с перевесом в несколько сот голосов подозрительно попахивает выборами вечного президента Илюмжинова в демократической Калмыкии.
Оценки количества наших евреев, прорвавшихся в американский рай, разные — возможно, их больше двух миллионов. Для хилой Америки хватило бы намного меньше. Оценки качества наших евреев еще выше: с ними приехал многочисленный чисто русский элемент, словно созданный природой для процветания в американском бардаке.
Интересные результаты принесла эта долгожданная встреча в лоне земли обетованной представителей двух разорванных частей мирового еврейства. Наши евреи приехали к их евреям со всей душой, но тут же с ними погрызлись.
Сытые американские евреи с презрением оплевали наших голодных, но выбравших свободу. Высокомерно отчитали: «Ты почему, сукин сын, не на Голанских высотах и не с автоматом в руках? Тебя везли в Израиль, ты зачем сюда к нам приполз?».
На глухое рычание наших: мол, ты сам почему не в Израиле, морда твоя жидовская, — американские евреи ответили по существу своей натуры. Мы откупились, сказали они, вот чеки и квитанции. Мы заплатили за то, чтобы ты мог отстаивать наши идеалы. А ты, нищий сукин сын, заплатил?
Наши стиснули зубы и ожесточились. Сами устроили себе гетто в Нью-Йорке под названием Брайтон-Бич. Сели в их неуклюжие такси, открыли свои маленькие заскорузлые гешефты. Но затаили большое зло. Как когда-то в местечках в районе Жмеринки.
Революция продолжается. Это наши новые комиссары в кожаных тужурках. Где-то среди них растут будущие троцкие и дзержинские. И горе высокомерным денежным мешкам из Нью-Йорка, их обидевшим. Кто нас обидит, тот и дня не проживет. Такие вот простые вещи озвучивает российский президент. А они не понимают.
Мы объебем их, потому что о своих планах говорим искренне, открыто и понятно. А они все равно не могут понять.
Скажем правду о нашем Исаиче, пока он жив. Для точности отметим, что правду об Исаиче говорим и пишем в ночь со второго на третье ноября 2002 года. Исаичу при этом желаем здоровья и творческих успехов. Он наша гордость, он первый их объебал.
Когда встречаешь в наших газетах недоброжелательные воспоминания брошенных Исаичем жен о том, как он умел везде пролезть без очереди или как бросал их, едва выбившись из нищеты, то делается обидно за нашего Нобелевского лауреата, на которого наезжают, которого затирают, невзирая на седины.
Не дают лауреату нас учить — и напрасно, пусть поучит, ему будет приятно. Когда Путин недавно приезжал Исаича поздравлять к нему домой, то Исаич Путина прямо на лестнице стал учить, как все обустроить. Даже сесть не дал. Лечит Путина и лечит. Путин погрустнел, занервничал. И был неправ, хотя и президент.
Нельзя так. У нас нет никого, кто объебал их лучше, чем Исаич. Нам на этом героическом примере еще учить и учить свой молодняк. Поэтому Исаичу можно всё, ему всё нужно разрешить, а потом всё простить — он заслужил.
Теперь кусок правды о лучшем из нас, который уже успел их объебать, в то время как мы только учимся это делать. Гений Исаича в том, что он не стал писать книгу о том, как авиация союзников под конец Второй мировой войны разбомбила несколько миллионов немцев вместе с их историческими центрами. Или о том, как победители, то есть мы и они, разрешили миролюбивым, трусоватым и, в сущности, милым чехам выселить три миллиона судетских немцев так сурово, что триста тысяч выселенных устлали своими мертвыми телами недолгий путь из Судет в Баварию. Или хотя бы про голод на Украине, после которого украинцев стало на треть меньше, зато колхозное движение победило.
Да мало ли было злодеяний в мире, а вот наш Исаич выбрал ГУЛАГ. Где его с Иваном Денисовичем обидели. Выбрал и так сразу, умно и дальновидно, записал себя в большие предатели. Чувствовал, что предатели у нас наберут силу.
Казалось бы, ничего плохого наш лауреат не сделал, собрал и поведал ужасы сталинских лагерей, в то время как остальные, несталинские лагеря тех времен были похожи на санатории. А мы его почему-то в предатели. Литературным власовцем даже называли. Хотя слово литературный Исаичу не подходит — пишет он тоскливо и нудно. Читать не хочется. Да никто, в сущности, и не читает.
Здесь в другом дело. Им нужен был наш большой предатель в тулупчике с подбивкой из прав человека. Слоган у них такой был тогда — права нашего человека они оплакивали. Исаич это вынюхал, прочувствовал и настрогал так много, что пришлось сделать его лауреатом и вывезти на свободу.
Вывезли они его к себе — и обомлели от отвращения. Исаич-то оказался наш кровный, учить их начал жизни так, что никакими деньгами не заткнешь. То есть деньги берет, прямо зубами из рук хватает, но жизни учить не перестает. Они его в лес спрятали — так достал.
Так он их объебал в первый раз. И денежку с них срубил по-легкому, и позорил их много лет подряд. Мол, все вы на своем Западе фуфло, и президенты ваши фуфло, и делаете вы все не так, потому что меня не слушаетесь. Этих тоталитарных советских тиранов нужно так вот и так, в хвост и в гриву, мать их за ногу. А вы разрядку тут посмели, меня, Исаича, не спросившись.
И вещал он каждый день без перерывов и даже без пауз, причем распиарили они его так, что заткнуть никак не получалось. Страшно много крови он из них выпил.
А потом свобода и к нам докатилась. И Исаич засобирался домой. И не просто как-нибудь — коня себе белого приготовил. Не в прямом, конечно, смысле. Высадился на берег моря, как Наполеон — и поехал, поехал. С востока на запад. Месяц ехал, напрягался, всех по своему маршруту напрягал, митингов требовал с хлебом-солью и возможностью наши власти обгадить с трибуны. Под медные звуки духового оркестра.
Потому что мысль у него была тайная. В лесу американском, под стук своих красных колес, он офуел совсем и решил, что мы захотим его новым царем избрать. За то, что он нас предал и про наш ГУЛАГ всем настучал так страстно, как будто у них своих ГУЛАГов не было.
Почему я так грубо об Исаиче: мол, офуел? Да потому, что позорный «фуй» вместо нашего красивого слова это его изобретение. А еще потому, что это правда. Только офуевший мог до такого додуматься.
О желании своем поправить нами на старости лет Исаич осмотрительно молчал. Может, про ГУЛАГ вспоминал, а может, просто возомнил о себе что-то совсем уж неподобающее. Что он один — ум, честь и совесть эпохи. Значит, ему и флаг в руки дадут. Правда, мы ему вместо флага всучили в руки кое-что поменьше — то, что офуевшему больше пристало.
Кстати говоря, если бы Исаич орал, как там его в американском лесу научили: «Хэллоу, ай вонт ту би йор президент!», — то Бог знает, чем дело бы кончилось. У нас страшно любят юродивых, да еще лауреатов. Собрал бы деньжат, отпиарили бы его, и был бы вместо «Яблока». Веселый Жирик бы на нем натешился всласть — вместо того чтобы баб душить, Исаича в Думе за бороду таскал бы.
Вообще-то, за царское место у нас драться положено, а Исаич трусоват, не драчун. Он все ждал, что мы ему шапку Мономаха благодарно нахлобучим только за то, что он к нам пожаловал. Нобелек Исаич наш приехал на красных колесах. А ему вместо этого помахали ручкой и забыли.
Исаич обиделся и начал выдумывать, как бы нам тут все обустроить. И снова объебал их. Они в него большие деньги закачали, они справедливо ждали, что Исаич, приехав к нам, будет петь по их нотам. Нет, он опять затянул что-то свое, тоскливое и непонятное.
Из всего его обустройства у меня в памяти осталась только «среднеазиатская подбрюшина». Ну, гений, ну умеет же сказать! Наши желтые братья ему в жизни эту подбрюшину не забудут. А вся Восточная Сибирь по Исаичу тогда вообще жопой выходит, Камчатка — хвостом, а Владивосток — задним проходом.
