Важно отметить также следующую деталь: цивилизация каждого из элементов – Земли, Воды и Воздуха – имеет свою особенность с точки зрения интеграции планетарного пространства в целом. Шмитт замечает, что теллурократия предполагает многополярный уклад, «цветущую сложность», по выражению Константина Леонтьева. Различные сухопутные цивилизации развиваются параллельно друг другу, под охраной этики границ, этнических и государственных нормативов, позволяющих наилучшим образом сохранить своеобразие религиозных и национальных культур. Талассократия знаменует собой уменьшение цивилизационной полярности – удачливый Остров, действующий вопреки сухопутным, традиционным правилам, стремится колонизировать как можно большее количество «берегов». И, наконец, аэрократия, сложившаяся в ядерно-ракетный век, породила двухполярный мир, поделенный на два лагеря, обладающих сокрушительной разрушающей силой ядерных бомб и боеголовок.
Но существует и четвертый элемент – Огонь (или Эфир), который, по мнению древних греков, находится над элементом Воздуха. Этому элементу соответствует космическое пространство, которое можно назвать «эфирным», а космическая цивилизация в таком случае будет эфирократией. Закономерность, выделенная Шмиттом, чисто логически должна привести к тому, что эфирократия, то есть перевод техносферы в космическое пространство, должна быть еще более аморальной, беззаконной, бесчеловечной и устрашающей, нежели ядерная аэрократия. С другой стороны, такой «космический» тип цивилизации должен тяготеть к однополярному миру, так как все различия в качестве планетарных стихий у предшествующих цивилизаций при переходе к космосу стираются. Этот логический вывод целиком и полностью подтверждается актуальными геополитическими и геостратегическими потрясениями.
Действительно, с военной точки зрения распад СССР как суверенной державы (одной из двух колонн двухполярного аэрократического мира, которые можно было назвать суверенными) явился результатом того, что мы не смогли дать адекватного ответа на американскую СОИ, которая посредством космических вооружений блокировала воздушно-ядерную стратегическую мощь СССР. Кроме того, эфирократия принципиально не могла быть двухполярной, и сознающие это американские эксперты изначально ориентировались либо на конвергенцию, либо на свою победу в аэрократическом противостоянии с СССР. По логике Шмитта, можно заключить, что СССР не смог стать эфирократией еще и в силу морально-этической связанности советской цивилизации с почвенными, органическими нормативами, которые необходимо преодолеть и разрушить в наиболее аморальной и бесчеловечной эфирократической цивилизации.
Эфирократия и космическое оружие ориентированы не только на разрушение, но на уничтожение, и не просто врага, а всего Человечества. Человеческое в звездных войнах должно исчезнуть не только в результате возможного грядущего конфликта. Сама роботронная стихия звездных войн оставляет человеку весьма мало места. Оружие эфирократии – это «умное оружие» (по выражению американских военных экспертов). Начиная с «думающей» ракеты «Томагавк» (умной пока лишь как амеба, иронизируют специалисты) военная мысль, развиваясь в логике СОИ, предвидит все более и более совершенные типы вооружений, которые в перспективе будут «независимы» от человека и человечества, действуя на основании своей более «совершенной» логики, не подверженной «архаическим комплексам Земли». В эфирократии путь цивилизации по ступеням качественного, «элементного» пространства завершается. Корни вырываются окончательно, и «устаревшего» человека сменяют «космические» мутанты, роботы и киборги.
Звездные войны, кладущие конец последним отголоскам цивилизационного закона, всякой регулярности, упорядоченности, всякой этике, являются военно-стратегическим выражением «мондиализма», концепцией «One World». Для взгляда из космоса (особенно если смотрит робот) разница между сушей и морем, между народами и расами, между государствами и религиями стирается. Человеческие существа организуются наиболее рациональным образом (лишние убираются). Вся власть от «неразумных» и «нерациональных» правителей, руководствующихся такими пережитками, как «история нации», «независимость государства», «религиозная истина» и т. д., переходит к Мировому правительству, только и способному в такой сложной ситуации обуздать «неразумное скопище архаиков». Наступает «конец Истории», провозглашенный Фрэнсисом Фукуямой, «последним человеком».
Объективная логика смены стратегических типов цивилизации обрисовывает довольно устрашающую картину, чья реальность затрагивает каждое государство, каждый народ в тот момент, когда он становится жертвой нового элемента. СССР являлся последней державой, которая была отдана в жертву новому мировому порядку, порядку эфира. Конец холодной войны означает конец последней «регулярной» войны в истории, так как, несмотря на предельную деструктивность аэрократии, в ней все же сохраняется некое последнее подобие нормы и правил. Победа мондиализма уравнивает СССР и с голодными и нищими рабами третьего мира, и с сытыми и комфортными мондиалистскими лакеями Европы. В принципе, форма рабства в условиях эфирократии не так уж и важна, так как царство мондиализма всегда возмещает физическое благополучие духовными пытками, и, напротив, бедствия бедных стран несколько уравновешиваются их верностью животворной Традиции, верностью земле.
Примириться с тихой катастрофой поражения в аэрократической дуэли с США для России очень трудно, так как видимые знаки разгрома, оккупации и т. д. отсутствуют. Но все же на стратегическом уровне это свершившийся факт, а заговор и предательство в верхних эшелонах власти не столько объясняют, сколько выражают это страшное обстоятельство. Мы проиграли холодную войну не по злому умыслу «агентов», но по тайной логике Провидения. Перед нашим великим народом стоит сегодня мучительный вопрос: как быть?
Показательно, что одной из последних работ Карла Шмитта была книга «Теория партизана». Партизан стоит вне закона войны, вне Jus Belli. Партизан и его функция не запланированы стратегией элементов. В них воплощена древнейшая вечная сила, неподвластная неумолимому року. Партизан воюет против логики техносферы, против времени, против трагической энтропии цивилизации. Обреченный герой, балансирующий между мистическим патриотизмом и криминальным терроризмом, – это единственно возможный ответ на вызов роботронной эфирократии, на диктатуру СОИ, на репрессии технотронного мондиализма. Если в двухполярном аэрократическом мире оставалась хоть какая-то возможность свободы выбора – США или СССР, и концепции Третьего Пути были не более чем идеалистическими чаяниями, сегодня выбор только один: либо признание эфирократии, либо планетарная партизанская война против мондиализма с использованием всех видов вооружений, всех средств, всех разрешенных и запрещенных приемов.
История показывает, что Россия всегда так или иначе противостояла антитрадиционным процессам в цивилизации, храня верность земле, верность истоку. Многовековая стратегическая дуэль с талассократической Англией сменилась аэрократическим противостоянием США. Даже принимая стратегический вызов техносферы, Россия умудрялась «обратить яд в лекарство» ценой невероятных, немыслимых страданий и жертв. Сегодня же верность русской истории означает прямой и страшный выбор партизана, выбор «народной войны» без правил и приличий, «войны» против эфирократии, в которой на военно-технологическом уровне запечатлелась «тайна беззакония», о которой говорит Евангелие.
Существует досадное предубеждение, будто мир во всех случаях предпочтительней войны. И, несмотря на объективную картину человеческой истории, несмотря на постоянное и все более масштабное опровержение пацифистских утопий, эта наивная, в высшей степени безответственная позиция и не думает испаряться. Напротив, аргумент мира – «лишь бы не было войны» – становится определяющим для принятия важнейших судьбоносных решений.
Сплошь и рядом апологеты «мира любой ценой» тщатся подтвердить свое убеждение ссылками на Евангелие, на антимилитаристский характер христианской этики. В этом заключена важная смысловая подмена. Вспомним слова Спасителя – «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так как мiр дает вам, я даю вам» (от Луки, 14:27). Жаль, что в современном русском языке слова «мир» как покой, как не война и «мир» как вселенная пишутся одинаково, хотя имеют совершенно различный смысл. До реформы Луначарского, упразднившего в русском языке i, в самом написании этих слов имелась наглядная разница – «мир» как не война писался так же, как и сегодня, через обычное «и», а мир как вселенная, как космос – через i, «мiр». Поэтому важно, что «мир», даруемый Христом, есть «мир немiрской, надмiрный, горний». Более того, в вышеприведенном месте евангельского текста это противопоставление подчеркивается – качество «мира» Христа совершенно иное, нежели «мир» у «мiра сего». Легко разглядеть между этими понятиями противопоставление: вечный покой небесного рая противостоит основной характеристике мiра дольнего, движимого беспрестанно неистовым буйством стихий. Тут вспомним Гераклита: «вражда есть отец вещей». И поэтому «мир Христов» противоположен не одному из состояний нижней реальности, но всей этой реальности, вместе взятой. Парадоксально, но горний мiр, мiр истинного мира воюет с мiром дольним, попавшим под власть дьявола. И снова недвусмысленно утверждает это сам Спаситель: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? нет, говорю вам, но разделение». Разделение на агнцев и козлищ, на пошедших за Христом, Сыном Божиим, и оставшихся в лапах дьявола. И эти две группы, два лагеря будут находиться между собой в неистребимой вражде до скончания века. Перемирие между ними невозможно, а призывы к нему кощунственны – между злом и добром не бывает консенсуса. Что-то одно соответствует истине, что-то одно по-настоящему есть, а другое – лишь сложная, испытательная видимость. И «миротворцы» блаженны лишь постольку, поскольку несут с собой именно немiрской мир Христа, а не тщетные призывы обеим сторонам сойтись на чем-то среднем, на компромиссе, на взаимных уступках.
