Все человечество - единый организм и в пространстве, и во времени. И то, что отдельные элементы этого организма грешат, не является еще опровержением основ, а ровно наоборот. Ведь мы пришли сюда, чтобы страдать. А почему страдать? Мы ведь несовершенны, и мы вынуждены совершенствоваться. Я уверен, что не было бы никакого счастья без страдания. Тут все логично. Потому что рациональное и эмоциональное - это два разных мира. Я не могу объяснить, почему я не хочу убивать, почему я не хочу красть. Я только ощущаю, что это не по мне. Другое дело, что, может быть, с точки зрения других, я не следую этому. Но для себя я всегда имею объяснение, а это для меня самое главное, поскольку всё, что мы делаем в жизни, - всё без исключения - мы делаем для себя. А хорошо ли другим или плохо - это уже следствие. И поэтому когда мы говорим, что «я это делаю для ребенка» - это полная чушь. Человек все равно всё делает для себя.
Я так делаю потому, что понимаю, что по-другому поступить не могу, поскольку, если я поступлю по-другому, мне будет плохо. И конечно, если сегодня мне скажут: «Ты или твой ребенок пойдет на эшафот», я, ни одной секунды не задумываясь, скажу: «Конечно же я». Я должен пойти на эшафот потому, что, если я поступлю иначе, после этого для меня - не жизнь. Получается, что опять я думаю прежде всего о себе. Другое дело, что часто, думая о себе и совершая что-то во благо собственное, мы одновременно совершаем это во благо других. От чего мы тоже можем получать либо удовлетворение, либо наоборот. Плохой человек печалится, если кому-то доставил удовольствие. Но тем не менее - все это только через себя.
Любое чувство сложно поддается определению. Например, что такое счастье? Я сегодня могу определить счастье только через отрицание того, что такое страдание. Они не то чтобы противоположны, а связаны. Только через страдание есть счастье.
Есть динамика изменения системы внешних ограничений и внутренних, и чем больше человек принимает внутренних ограничений, тем меньше должна быть система внешних ограничений. Единственным критерием правильности построения системы внешних ограничений является то, возникает хаос или нет. Когда мы гарантированы от хаоса, система внешних ограничений должна быть минимальной, чтобы была максимальная возможность самореализации.
В каждой науке есть аксиоматика. Аксиоматика - это то, что недоказываемо. Это и есть самое главное достижение любого ученого - ощущения, сформулированные в аксиому. Вот, например, Евклид сказал: «Ага, вот есть трехмерное пространство, и для того, чтобы все знать о нем, необходимо и достаточно пять аксиом, пять! Больше не надо, и меньше нельзя. А дальше я всё выведу, что в любом треугольнике сумма углов равна 180 градусам, и т. д.». Вот это гениально совершенно! Или как Ньютон сказал: «Три закона, а дальше мы можем все что угодно определить, построить любую конструкцию механическую, а всего нужно знать три закона, лежащие в основе, каждый из которых отдельно ненаблюдаем вообще в чистом виде». Абсолютно гениально!
Десять заповедей. Не важно, как их много. Важно, что есть конечный и очень органичный набор ограничений, которые определяют все остальные. Это было главное послание Бога. Он сказал: «Запомните и следуйте им». Уже потом «по газонам не ходить», «не плевать» и т. д.
Над всеми этими аспектами я стал задумываться уже тогда, когда принял православие. Я абсолютно понимаю отличие веры, которая позволяет общаться с Богом напрямую, и веры, которая требует посредника между тобой и Богом. И тем не менее я считаю, что это не исключает самого главного, что составляет смысл христианства, и не только христианства, - это особая ответственность в восприятии добровольно принимаемых ограничений. Вера - это признание и добровольное приятие ограничений, что достижимо только в пределе и недостижимо в жизни одного человека. В конечном счете именно эти ограничения и были трансформированы в морально-этические нормы советских людей.
Но именно эти ограничения, не какие-либо другие.
В Библии, в Ветхом и Новом Завете содержатся основополагающие идеи свободы человека. Еще прежде Иисуса Христа это пытался обозначить Моисей. Десять заповедей, которые Моисей услышал от Бога, те же самые, о которых говорил Иисус Христос, но совершенно в другом гносеологическом аспекте. Ну конечно, идеал никогда не достижим. На практике не может существовать ни идеальное общество, ни идеальный человек.
Очень важно обозначение того, к чему нужно стремиться. И мне кажется, что, как следствие произошедшей революции в России, люди потеряли ориентиры добра и зла, что подлость становится нормой современной морали. Но я тем не менее считаю, что Россия может сформулировать ясные стратегические цели и православие, более чем что-либо другое в России, в состоянии помочь эти правильные ориентиры определить.
Именно поэтому я придаю такое огромное значение возрождению веры. При этом очень важно, чтобы это происходило не при помощи государства, не с его участием или каким-то вмешательством, поскольку идеалы свободы - в душе каждого с рождения. И поэтому единственная помощь, которую может оказать государство, - это просто не мешать. Любое вмешательство здесь губительно.
Я глубоко убежден, что начинать нужно с самого себя. И в этом залог успеха или неудачи движения к свободе, особенно в сравнении с оруэлловской моделью, что свобода лична. Поэтому особо важно исключение возможности делегирования кому-то вместо себя права принимать решения. Именно в этом была ошибка утопистов прошлого, которые считали, что власть способна восполнить несовершенство отдельных людей. Да, все люди несовершенны, но каждый персонально несет ответственность за свое несовершенство. Именно в этом состоит главное отличие того, кто считает, что люди должны подчиняться власти, и того, кто считает, что человек сам ответствен за себя и за свои решения.
Эстетика - более широкое понятие, чем изменение общественного строя. И мы знаем, что эстетические конструкции меняются значительно реже, чем тот или иной общественный строй. Действительно, наступает новое время. Время новой эстетики. При этом новая эстетика совершенно не обязательно связана с изменением политического строя и не меняет свободного, либерального развития общества. Наоборот, эстетика определяет новые этапы в этом развитии. Смысл новой эстетики состоит в продолжении понимания того, что говорил Христос: о том, что человек должен вести себя перед другими так же, как он ведет себя перед самим собой. Сегодня вся современная технология, проникшая в каждый дом, противоречит лицемерному образу жизни. Человек должен быть открыт, но я имею в виду внешнюю сторону жизни человека. А что касается внутреннего мира человека - каждый уникален, каждый имеет огромный внутренний духовный мир. И эта новая эстетика, естественно, не противоречит, не исключает личного внутреннего мира человека.
Диктатура - система внешних ограничений, а демократия - система внутренних ограничений. С точки зрения этого спорного определения понятно, что демократия значительно сложнее, чем диктатура. Каждый человек должен породить в себе то, за что он и будет ответственным, не ссылаясь при этом ни на кого. Мир, в который мы сейчас входим, - это мир персональной, а не коллективной ответственности. Поэтому ни на кого нельзя свалить собственные грехи и никому нельзя отдать свои достижения. Однако я совсем не хочу сказать, что не существует такого института, как государство, которое должно брать на себя ответственность за общество в целом. И все-таки та система ценностей, в которую мы сейчас входим, предполагает высочайшую ответственность каждого за самого себя.
Вера, несмотря на то что есть разделение на христианскую, мусульманскую, иудейскую религии и так далее, вера абсолютно индивидуальна. У верующего человека Бог в душе, но для каждого человека Бог все равно свой, он един, но он все равно свой. Ия не согласен, что в России вся вера сводится к тому, чтобы сесть выпить-закусить и в церковь сходить перекреститься. Это далеко не так, поскольку для большинства верующих людей в России вера - это мучение, это страдание, это попытка сдерживать себя. И мне кажется, что здесь-то и кроется основной смысл веры. Собственно, так и в Библии написано, что мы пришли на эту землю для того, чтобы страдать.
Я не могу о русском народе говорить как о «нем». Я часть этого народа, я русский еврей. Мне трудно рационально объяснить свое крещение, хотя думаю, что в огромной степени это результат влияния русской культуры. Я пришел к этому после долгих - не один год -раздумий и считаю себя верующим христианином. В православии открытость чувств больше, чем в других религиях. А поскольку я плохо ощущаю людей, то мне открытость чувств интереснее, доступнее, чем символы.
Католичество сильно по чувствам отличается от православия. Но я нахожу, что для меня лично в православии есть достоинства, которых нет в католичестве. Я думаю, что в основе моего предпочтения лежат глубокие культурологические аспекты: и образы людей, и литература, и природа. Может быть, еще и то, что я себя всегда очень комфортно чувствую среди русских, по существу православных, поскольку в России православие и национальность почти идентичные понятия.
