– В чём для вас смысл искусства?
– Всё прочнее убеждаюсь, что смысл искусства в том, что оно пытается открыть извечную тайну Бытия и человека. Как инструмент в серьёзном произведении должны присутствовать две вещи, несущие мысли и чувства, – интрига и интерес. Если данным ему талантом художник приоткрывает занавес хотя бы маленькой тайны, – это знак интриги. Если он погружается в жизнь решительнее, резче, глубже, вот тут уже появляется интерес. Стало быть, интрига должна перерастать в интерес самого автора и читателя. Это неразделимо. И возникает страстное желание раздвинуть занавес шире – и узнать, и познать. Вы помните тайну улыбки Моны Лизы? Или взгляд матери на ребёнка в прекрасной картине русского классика живописи Аркадия Пластова «Мама»?
В майские дни торжества нашей высочайшей Победы мне не раз приходила навязчивая мысль: что мы чувствуем перед братской могилой солдат-сотоварищей и могилой одного человека, погибшего среди огромного поля России? Здесь недостаточно одного сострадания. Здесь уже властвуют вопросы о верности, судьбе и вечности. Искусством занимаются по духовным законам неисчерпаемого интереса к человеку и тому миру, в котором живёт, страдает и не так часто бывает счастлив он.
Кто-то из западных писателей на международной дискуссии в Берлине спорил со мной, доказывая, что слова о роли человека обретают смысл, когда его с головой погружают в иронию, так как развлечение и скука ежевечерне борются между собой, вытесняя думы о недостигаемых звёздах. Поэтому, мол, только разрушение любимых героев, правил и стилей классики приводит к большому искусству, а вопрос мировоззрения не имеет никакого отношения к качеству произведений.
В Америке же нобелевский лауреат прозаик Сол Беллоу на встрече со мной сказал с подчёркнутой искренностью: «Если читатель считает, что он (Беллоу) потерял разум, то я с этим абсолютно согласен. Писатели должны указывать на смутность чувств в нашем подсознании, а не на реальность, потому что реальность – ложь, так как лжив и человек».
– Что вы скажете о светлой и тёмной доминантах в творчестве и об оттенках художественного выражения?
– Нет смысла повторяться и поднимать умственную пыль вокруг истины и лжи, спорить, что есть писатели, которые патологически ищут и видят только сумеречное и чёрное в общении людей, а иные ищут и видят в человеке лишь обнадёживающее светлое. Тут господствует надежда. Как говорится, свет и тьма, добро и зло – вечные противоположности земной сущности: и то, и другое – «предметы литературы». Равнодушие и тупое безразличие – недруги правды; даже сумрачные раздумья не свойственны им.
В природе существует неисчислимое количество переходов от светлого к тёмному. Красками художник может изобразить до четырёхсот отличий и оттенков. Кроме того, нельзя изобразить реальный цвет солнца – ослепнешь, глядя на него. Можно достигнуть неземной красоты в описании любви, но порой это недостижимо в изображении природы. Мы, очевидно, не полностью ощущаем, что красный и чёрный цвета – самые главные, самые интенсивные цвета в жизненном пространстве.
– И каким же образом работают эти цвета?
– Художественная интеллигенция всего мира постоянно находится в этих двух цветах, которые и разделяют, и объединяют её. Слова Иоанна Богослова «Поступающий по правде идёт к свету» подтверждают, что прочность самой крепкой морали зависит от самого слабого звена, коли заменяется цвет. Интеллигенция, к которой, вероятно, принадлежу я, считает, что возрождение, обновление и спасение России, то есть премудрый порядок, может быть там, где пребывает народное правление. Мы не запамятовали, что шли к социалистической цивилизации, а значит, к чистой истине, имя которой – социальная справедливость.
Недруги вожделеют раздавить Россию, как стекло, каблуком, для иных американо-европейских политиков загадочная, непредсказуемая Россия и «варвароподобные русские» в крайней степени опасны, коварны и – не европейцы. В то же время заметно тлеющий, конфетно-рекламный со всем своим внешним фальшивым комфортом Запад давненько уступил традиционно влиятельное место мощному Китаю, при этом включив в параметры жизни многие социальные достижения России.
– Интересно, как вы воспринимаете тенденции современного модерна?
– Что касается искусства, особенно западного модерна, то знакомство с ним подсказывает определить его как вербосонию, а именно звучащую нелепость разноприродной «конкретной поэзии»: стул есть стул, любовь есть секс… Поэзия в духовной прелести божественного назначения утратила поэзию. К этому грустному наблюдению надобно добавить, что каждая четвёртая книга, выпущенная в США, – зачастую внелитературное явление. Вообще нынешнюю литературу можно сравнить с архитектурой, в которой безоглядно разрушаются замечательные памятники зодчества и утверждается бесстилевой стиль казарменных коробок, тоскливый одноликий стиль бетона, стекла, дылдообразных круглых башен – стиль, возникший вследствие ленивого воображения архитекторов или попросту отсутствия у них творческой дерзости.
– Что вы в целом думаете о современной русской литературе?
– Если вглядеться с пристальным вниманием в родную литературу, то вряд ли охватит восторг от её явного потускнения за последние двадцать лет. От тоскливого отсутствия серьёзных романов, похоже, закончивших взлёт в 1985 году и растерявших всё естественное, горькое и радостное, предельно жизненное, яркое, сильное, что составляло славу её и любовь читателей в нашем отечестве и далеко от него. Мы утратили читателей, мы потеряли славу самой читающей страны. Мы теперь не вправе убеждённо назвать Россию хорошо просвещённой и образованной страной, что в оценке истории значительнее и выше экономики. И это грозит общей отсталостью и оглуплением русского народа.
– Как бы вы оценили политическую и экономическую ситуацию в России последних десятилетий?
– Разборный 2005 год, точнее, отвратительное время расчленения писательского имущества, и октябрь расстрельного 93-го разъединил интеллигенцию, ясно выказав лица противостоящих сторон, строй их мыслей, веру и неверие в аксиомную силу справедливости. Но, несмотря на разномыслие конфликтующих сторон, страстно хотелось бы убедиться, что творческий человек не двоичен в позиции моральных правил, что литература не мания grandiosa, не клиника самолюбий, зависти и вражды и не суета сует. Нет, пожалуй, надобности напоминать имена известных боевитых «интеллектуалов», чрезвычайно неприятно выглядевших то ли озлобленными пророками, сверх меры громкоголосыми в непрерывном возбуждении от эпидемии корыстолюбия, то ли похожих на изваянные из гипса скульптурные фигуры в цезарском наряде после завоёванной потом, кровью и страданиями долгожданной свободы. Свобода эта оказалась разнозначна и без края многозначна в безнравственных заявлениях, опрокидывая в ямы клеветы и оговора величайшую державу, её прошлое, причём разбивая лоб в пресмыкании перед пахнущим материальной выгодой настоящим.
– Как же в этой жестокой игре оценить роль писателя и вообще как определить смысл человеческой жизни?
– Однако «Всё пройдёт, всё… Всё изменится и от костей наших не останется ничего. Но если в наших произведениях есть хоть крупица настоящего искусства, они будут жить вечно» (Лев Толстой). Быть может, всему своё время, а каждый новый день похож на прошедший? Так ли это? Что ж, ряд людей считают, что стоит напрочь отвергнуть терпение, ожидание и надежду и в бездумной беспечности проживать не оглядываясь короткую жизнь. Ведь она, коротенькая жизнь, не что иное, как путешествие в непрочном самодельном самолёте с ограниченным запасом топлива. Более того – умиление человеком обманчиво, о нём надо судить по делам его, а суемудрие и суесловие литературы о нём отвергать до гнева, презрительного смеха и слёз.
Нет, настоящее искусство, по мудрейшему Толстому, словно «солнце взошло, и человек видит свой путь и не может хвататься за то, что не даёт ему благо».
Вера в благо – знание и познание окружающей нас во всей неисчерпаемой сложности жизни.
Беседовала Елена СЕМЁНОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Литература
Война без знамён
ОБЪЕКТИВ
Ольга ШАТОХИНА
Сергей Говорухин. Прозрачные леса под Люксембургом . – М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2010. – 314 с.
