Время, как видим, настойчиво определяло судьбы служителей литературы. Всё, что происходило на твоих глазах, тут же искало выхода в свет. А это, как очевидно ныне, не всегда было обеспечено найденным единственным словом. Нередко оно представляло происходящее приблизительно, а то и просто поверхностно. Стремительность порой подменялась спешкой, суетой, которая, как говорил классик, не ладила со служеньем муз. Но это не мешало поэтам, вступавшим в литературу в 30-е годы, отдаваться порывам происходящего и стремлению стать летописцами эпохи.
Среди молодых были К. Симонов и М. Матусовский, Я. Смеляков и С. Васильев. Их отличало не просто активное вторжение в жизнь, а стремление непосредственно участвовать в трудовых буднях. В частности, среди рабочих – строителей метро «Охотный ряд» был Евгений Долматовский. Пожалуй, он из поэтов тех лет откровеннее всего выявлял в стихах такие черты своего характера, как одержимость и страсть, подлинный комсомольский энтузиазм. Это о себе и своих товарищах:
Я родился в войну мировую,
Зналось детство с Гражданской войною,
Я прошёл полосу мировую,
И макуха знакома со мною,
И разруха
Знакома со мною.
Старый мир напоследок калечил,
Но убить нас не смог он.
Одному поколенью на плечи –
Не слишком ли много?
Продолжением биографии поколения Евгения Долматовского стала Великая Отечественная война. К ней он был морально и физически готов, пройдя школу воинской службы на Дальнем Востоке как боец, а затем служил военным корреспондентом в походе 1939 года в Западную Украину и в Финской кампании 1940 года.
На войне ему пришлось испытать всё, что выпало на долю человека, попавшего на фронт. Был контужен, ранен. Оказался в плену. По счастливой случайности удалось бежать из лагеря. А потом снова фронт, бои в Сталинграде, наконец, присутствие на подписании акта капитуляции в Берлине.
Военная газета требовала от поэта не только стихи, но и репортажи, очерки, фельетоны. Причём срочно.
Прости, я обещал тебе
Не про войну вести рассказ.
Но мы в огне, но мы в борьбе,
И места нет другой судьбе,
И песен нет других у нас.
Послевоенные стихи полны той же энергетикой участия в жизни. Суть происходящего врывалась не только в лирику, но и в эпические произведения Е. Долматовского. В частности, в роман в стихах «Добровольцы», написанный по воспоминаниям его метростроевской юности, которая совпадала по духу созидания с 50-ми годами. Он искренне полагал: только продолжая дело отцов, молодость может реализовать себя, выполнить своё предназначение на земле.
И вместе с тем он не только был привержен призывной, лозунговой интонации. Звучала в его стихах и лирическая проникновенность, которая, думается, и обеспечила успех многих его песен, написанных им вместе с Д. Шостаковичем, Н. Богословским, Б. Мокроусовым. Среди них всем известные «Любимый город», «Эх, как бы дожить бы», «Моя любимая», «Сормовская лирическая» и другие.
Свою отзывчивость на запросы времени, свою одержимость он не растерял с годами. Именно такими качествами он выделялся среди руководителей творческими семинарами в Литературном институте им. А.М. Горького, выпускником которого в 1937 году был он сам. В его семинаре учились такие известные поэты, как Е. Винокуров, В. Соколов, В. Субботин. Судьба подарила мне возможность познакомиться с Евгением Ароновичем. При каждой встрече, глядя на него, я отмечал его энергичность, отмечал его подтянутость и при этом почему-то вспоминал его признание: «Разве я сумел бы стать поэтом, если б не был рядовым бойцом?..»
Если бы мне предложили из созданного поэтом выбрать строки для эпиграфа к его творческому наследию, я непременно назвал бы эти: «[?]Как парус ветром должен стих любой наполниться присягой и призывом». Именно присягой Родине и призывом к действию были выполнены лучшие его создания.
Борис ЛЕОНОВ
Теги: Евгений Долматовский
Благодарные освободителям
Последние 30 лет я живу в Австрии, и за это время не слышал ни одного плохого слова о России от австрийцев, с которыми дружу или общаюсь. Иногда мои австрийские друзья рассказывают истории, связанные со временем пребывания советских войск в Австрии. В отличие от статеек, которые иногда появляются в австрийских газетах и журналах, их воспоминания всегда проникнуты теплом и удивлением в связи с неожиданным для них добрым отношением советских солдат и офицеров к австрийцам. Я перевёл на русский рассказ об одном симпатичном случае, который наблюдала маленькой девочкой моя хорошая знакомая Кристина Кортнер, поэт и писатель, член австрийского Общества друзей лирики.
Виктор КЛЫКОВ
Кристина Корнтнер (Christine Korntner),
Австрия
Русский рождественский подарок
Мои бабушка и дедушка жили в микрорайоне Rondaun, на южной окраине Вены (в настоящее время он входит в Liesing, 23-й район Вены), который после Второй мировой войны находился в русской оккупационной зоне. Они жили в низком одноэтажном доме, фасадом выходящим на улицу. Её тротуар проходил прямо под окнами. За домом в соседнем саду стояла просторная красивая вилла, в которой в 1945 году были расквартированы русские офицеры с их командой. Офицеры жили на втором этаже, солдаты - на первом. На вилле была большая кухня с плитой, встроенной в стену, но русский повар не умел обращаться с ней. Он предпочёл поставить во дворе рядом с виллой, как он привык в долгих походах в русских степях, деревянную треногу, скреплённую наверху цепью, подвешивал к ней на крюке большой котёл над открытым огнём, и так готовил им всем еду.
Перед Рождеством наступила плохая погода, мокрая и холодная, с дождём и мокрым снегом. Мой дед наблюдал из-за изгороди за русским поваром, который безуспешно пытался в сырость и холод разжечь костёр под котлом. Ему это никак не удавалось. Он был совершенно расстроен, очевидно, зная, что ему будет, если он не приготовит еду. Каждый мог обидеть простого деревенского парня.
Мой дед был настоящим венцем. Это значило, что у него были также родственники в Богемии и он говорил по-чешски. Поэтому он мог объясняться с русским. Дедушка достал из комода сухую коробку спичек, в конце войны настоящую ценность, и протянул её русскому повару со словами: "На, ведь Рождество же!" «У нас в России Рождество только через две недели», – сказал тот. Вскоре он развёл хороший огонь и был вне себя от счастья.
Бабушка с дедушкой отпраздновали Рождество скромно, соответственно тому времени, и легли спать. Неожиданно среди ночи их разбудил громкий стук в окно, выходящее на улицу. Они онемели от ужаса, так как снаружи слышалась русская речь. Стук продолжался, и они решились открыть окно. Снаружи из ночной темноты были слышны мужские голоса: «Раз-два взяли, раз-два взяли», что по-немецки примерно означало ho ruck, ho ruck. В открытое окно кто-то с трудом проталкивал толстый двухметровый обрубок дерева, весь в земле и снегу. Бух! С громким шумом он упал в комнату и лежал теперь поперёк их кровати, стоявшей рядом с окном. Мои старики застыли в молчании в ночных рубашках, а дед ещё в его белом ночном колпаке, и с изумлением смотрели на происходящее. Снаружи слышался весёлый смех русских. «С праздником, с праздником», – кричали они по-русски, что означало Frohes Fest, Frohes Fest – по-немецки.
Это был русский рождественский подарок: полдерева на дрова в благодарность за коробочку сухих спичек.
Перевод на русский язык Виктора и Ольги КЛЫКОВЫХ
Теги: Великая Отечественная война
ЛИТПАМЯТЬ
На доме по адресу: Академгородок, 14, в Красноярске торжественно открыли мемориальную доску, увековечивающую память писателя Виктора Астафьева, жившего в нём. Открыла доску внучка Виктора Астафьева - Полина Астафьева – вместе с дочерью, правнучкой писателя.
Накануне 70-летия Победы в Великой Отечественной войне в литературном музее имени Расула Гамзатова в Союзе писателей Дагестана прошёл вечер памяти дагестанских писателей-фронтовиков. Сегодня из 33 дагестанских писателей, вернувшихся с фронта, в живых остался только Магомед Керимов, член Союза писателей России, ветеран Великой Отечественной войны из Буйнакска.
В Волгограде почтили память Михаила Луконина. Творческая встреча прошла в его музее-квартире на улице Чуйкова.
ЛИТЮБИЛЕИ
70 лет исполнилось детскому поэту, прозаику, переводчику Виктору Владимировичу Лунину.
