Сегодня в России ВВП на предмет покупательной способности на душу населения составляет около 12 тысяч долларов. Для того, чтобы иметь такой социальный паритет, при котором люди не станут уезжать, с учётом существующей большой дифференциации в доходах, эта сумма должна быть 20—25 тысяч долларов. А если цены на энергоресурсы, по прогнозам, упадут на 30%, то, значит, нам нужно иметь темп роста ВВП 5—6%. Сырья у нас в стране много, даже с избытком.С социальными ресурсами в стране тоже всё замечательно — есть молодежь, готовая, если ей предоставят условия и веру, что все не зря, быть мобильной, переквалифицироваться...
В решении национальных проблем инновации эффективны лишь тогда, когда они создают высокоприбыльные сектора экономики с относительно высоким уровнем дохода. Проблема в том, что если мы будем жить в стране вывесок, называемых инновациями, то мы не получим ничего... и разочарование приведет к политической катастрофе. Отступать некуда — надо выигрывать!"
Но, спрашивается, как можно хоть что-то выигрывать, если молодые функционеры "партии власти" выдают на-гора примерно такое: "Следующим шагом должно стать распространение опыта Сколково на всю страну" (Владимир Головнёв, первый заместитель председателя комитета Госдумы по экономической политике и предпринимательству). Ещё и "опыта Сколково"-то никакого нет, не заработал пока этот проект, а депутаты , оказывается, уже готовы бежать впереди паровоза и распространять опыт даже независимо от того, каким он окажется, положительным или отрицательным. То ли так сильно верят в "сколковский" успех, то ли их реально волнуют проблемы, очень далёкие от проблем инновационного развития российской экономики. Околоинновационное словоблудие очень едко высмеял один из участников форума, написав в своём блоге: "А то они там (на Западе. — Н.К. ) ничего не понимают, делают какие-то там айфоны-айподы, тогда как надо просто ИНТЕГРИРОВАТЬ ИННОВАЦИИ В РЕАЛЬНЫЙ СЕКТОР ЭКОНОМИКИ. Да, и главное — не промахнуться. В реальный сектор, обязательно интегрировать свою инновацию..."
Не менее четко сформлировал проблему другой участник форума, Ян Кэмпбелл, преподаватель Высшей школы международных отношений и государственного экономического университета Чехии (Прага): "У Сколково нет будущего, во всяком случае такого, как рисуют его создатели. Оно будет иметь успех как бизнес-школа для детей элиты, где стоимость обучения составит около 50 тысяч евро в год, а годовой оклад профессора (разумеется, иностранного) — 300 тысяч долларов. Если говорить о Сколково, как о парке инноваций, которые должны создаваться и применяться с помощью больших корпораций, прежде всего западных: Microsoft, Cisco, Intel и так далее, — то это заблуждение. Ни одна западная корпорация не будет делиться с Россией передовыми идеями. Что-то старенькое они будут подогревать, как кофе. Как инновационный парк, Сколково будет иметь успех, если будет использовать западные деньги, а инновации производить свои. То есть расти на своих корнях с поддержкой Запада. И говорить здесь о партнёрстве не совсем корректно. Партнёрство — это диалог равных. Поэтому я и считаю, что Сколково — это временное модное явление. Но я очень надеюсь, что ошибаюсь!"
Да, хотелось бы ошибиться. И если президент Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий Ольга Ускова, поеё собственным словам, "приехала на форум "Интерра" не с пустыми руками — привезла 41 миллион рублей для финансирования молодых инноваторов из президентского фонда", то глава Новосибирской области Василий Юрченко четко обозначил целевые индикаторы: "За ближайшие четыре года число инновационных проектов в технопарке (строящемся на территории Академгородка. — Н.К. ) должно достичь 500, а выручка от продажи инновационной продукции должна составлять не менее 37 миллиардов рублей".
А вот тут ошибиться уже не хотелось бы. Вернее, тоже хотелось бы — только в сторону увеличения. Ведь если получится в Новосибирске — может получиться и во всей России.
Максим Шевченко СУМЕРКИ ЕВРОЗОНЫ
По Европе несётся волна забастовок и социальных протестов, в этот поток вливаются всё новые страны, входящие в еврозону, кажется, безучастным не остаётся никто. Люди протестуют против предполагаемых мер противодействия последствиям экономического кризиса, требуют переориентации курса с остановки и сокращения на экономический рост, создающий новые рабочие места.
Индустриализация "отстающих" стран Евросоюза могла бы создать площадку для столь необходимого в сложившейся ситуации экономического подъёма. В отличие от американской валютной системы, обеспечиваемой в основном военной мощью Америки, милитаристским железным кулаком, не подчиняющимся контролю, а тем более не позволяющим проследить, сколько печатается долларов, не говоря о каких-то штрафных санкциях, Евро в гораздо большей степени привязан к реальной экономике.
Попытки виртуализировать Евро, создать на его базе экономику чисто банковского деланья денег, не принесли положительных результатов. Поэтому страны Евросоюза, особенно те, что не являются промышленными локомотивами, стали заложниками сложившейся системы. Сейчас эти страны фактически вынуждены расплачиваться путём залога собственных земель, то есть за счёт потери национального суверенитета, который сохранялся внутри Евросоюза.
Все факторы в совокупности приводят к коллапсу экономики, по всей Европе создана своеобразная финансовая пирамида, таким образом, кроме стран, в которых существует мощная промышленность, как, например, во Франции или Германии, некому больше пустить капиталы на проведение индустриализации.
Приведёт ли сложившаяся ситуация к новой индустриализации отстающих стран Евросоюза? Конечно же, нет. Евросоюз сейчас бросит все силы на поиск средств для того, чтобы хоть как-то поддерживать и гарантировать социальные требования трудящихся. Индустриализация этих стран невозможна, поскольку на наших глазах уничтожалась достаточно мощная экономическая база Восточной Европы, чья промышленность, между прочим, могла бы послужить активом, способным обеспечивать и гарантировать Евро, делая его гораздо более реальным.
Но правительства Восточной Европы, бывшего соцлагеря, чьи члены являлись, до недавнего времени, а во многом являются даже сейчас, американскими лакеями, ориентировалось именно на уничтожение промышленного наследия социализма с целью перевода своих стран в роль финансовых должников. Характерный пример — экономика Венгрии, которая была мощной промышленной страной, где сейчас стоят все заводы.
То же — в Латвии, где в конце 80-х годов было сформировано несколько достаточно современных индустриальных центров, которые после модернизации могли бы стать важными опорными точками европейской экономики, но они были уничтожены в первую очередь политиками, которые, откровенно говоря, на тот момент имели на руках американские паспорта. Впоследствии Латвия стала закладывать собственные земли банкам, повышая потребительские возможности своих граждан.
Сейчас всем этим странам приходится расплачиваться. Реальна ли ситуация, в которой они вновь начнут строить то, что так упорно разрушали в 90-е годы? Лично я в подобное не верю. Скорее всего, их всех поставят в положение своеобразных прихлебателей, которые впредь будут постоянно что-то выпрашивать, ходить на демонстрации. В итоге это приведёт к усилению если не идеологии социализма, то других национально-ориентированных идеологий, которые будут включать в себя в том числе и требования большей социальной справедливости, своеобразного социализма, говорящего от имени исторического субъекта. Я думаю, это один из самых серьёзных кризисов Евросоюза в ряду тех, которые развивались на наших глазах.
Наблюдая за тем, как бурно население Европы реагирует на малейшие изменения социальных условий, в глаза бросаются тишина и спокойствие на просторах России. Наш народ ориентирован на воспоминания о социальных благах и гарантиях Советского Союза. Эти взгляды достаточно консервативны. Наш народ перестал ощущать себя субъектом истории, единой нацией, вообще понятие народ — в значительной мере понятие социологическое, конечно, в меньшей степени, чем понятие население, социологическое с политическим подтекстом. Народ становится нацией, когда становится субъектом истории и движется в рамках проекта.
Но народ Российской Федерации возник не по собственной воле, его историческое положение не является следствием длительной борьбы народа Российской Федерации, к примеру, за отделение от Советского Союза. Однажды все эти люди проснулись и узнали, что, вопреки их чаяниям, вопреки их воле к модернизации, трансформации, которую обещал Горбачёв, они вдруг оказались в совсем другом государстве, которое напоминает, честно говоря, спешно организованную резервацию. Это государство никоим образом не совпадает с историческими чаяниями многогранной российской нации. А ощутить себя субъектом, действующим от имени чуждого нам проекта, опирающегося при этом на кастрированное понятие Российская Федерация, я думаю, психологически очень сложно.
