и свои игроки, а выигрывает всегда и только тот, кто умнее, — точнее, тот, кто обладает более мощной интеллектуальной функцией. При прочих равных, разумеется.
Но опять же надо помнить: без правильного понимания сути игры все наши расчёты окажутся неверными. Вопрос, иными словами, в том, что именно человек хочет выиграть. Уже после смерти Альберта Эйнштейна выяснилось, что великий физик поигрывал на бирже и даже кое-что на этом заработал — не бог весть что, конечно, но всё-таки. Даёт ли нам этот факт основание сравнивать интеллектуальную функцию Эйнштейна с интеллектуальной функцией Баффета? Нет. Если бы Эйнштейн так же хотел заработать на бирже, как он хотел создать единую теорию поля, то да — мы сравнили бы (при прочих равных). Но он хотел создать единую теорию поля… То есть важно иметь в виду суть решаемой задачи.
Формально Милет со товарищи побеждает Сократа в знаменитом судебном споре — этот факт хорошо известен (ровно как и то, что Сократ, при желании, вполне мог и выиграть этот спор, но не стал). Как такое могло случиться? Видимо, цель у семидесятилетнего Сократа была иной. Этот интеллектуальный поединок в действительности закончился для Милета историческим проклятьем — он навсегда останется в истории философии Иудой-предателем, а интеллектуальная функция Сократа позволила ему так развернуть ситуацию суда над самим собой, что вынесенный ему приговор и последовавшая за ним казнь стали для всей мировой философии событием, сопоставимым по значению (не говоря уж о форме) с самой известной казнью из истории христианского эпоса. Так кто же тогда — в 399 году до н. э. — выиграл в афинском суде?
Итак, нам следует признать ценность интеллектуальной функции и начать смотреть на неё как на искомый ресурс грядущей экономики «Капитала 3.0». Но почему только сейчас? Почему прежде та же самая интеллектуальная функция проигрывала функции капитала, средств производства и доверия?
Мы уже совершенно привыкли к мысли, что живём в информационную эпоху, но, констатировав этот факт, мы не сделали ровным счётом никаких выводов, касающихся нас самих.
Дуглас Рашкофф — медиааналитик и медиаактивист, изобретший термин «медиавирус», — достаточно точно охарактеризовал ситуацию, в которой мы оказались: «Иллюзия безграничности не завоёванных территорий разрушена навсегда. Свободного пространства попросту больше нет, колонизировать больше нечего. Единственная среда, в которой наша цивилизация ещё может расширяться, наш единственный настоящий фронтир — это эфир, иными словами — медиа. Непрерывно расширяющиеся медиа стали настоящей средой обитания — пространством таким же реальным и, по всей видимости, незамкнутым, каким был земной шар пятьсот лет назад. Это новое пространство называется инфосферой».
Звучит, наверное, даже оптимистично, но следовало бы обратить внимание на эффект информационных ножниц, неизбежно возникающий в указанной инфосфере. А ножницы эти режут интеллектуальную функцию по живому.
С одной стороны, доступность информации лишает нас необходимости помнить и думать. Не так-то просто объяснить десятилетнему отпрыску (в доказательство могу представить мой собственный родительский опыт), что скачать статью из «Википедии» — это ещё не значит подготовить реферат по теме, потому что информации в такой статье, как правило, даже больше, чем может быть нужно пятикласснику. Иными словами, доступность знания практически полностью лишает интеллектуальную функцию необходимости работать, то есть тренироваться и развиваться.
С другой стороны, информация стала сейчас не просто доступной, но и агрессивной. Она вмешивается в жизнь человека, полностью подчиняя себе всю логику его поведения: утро «нормального человека» начинается со смартфона, день проходит с ним же и только в момент засыпания он, наконец, выпадает из его слабеющих рук (разумеется, смартфон — лишь одна из множества используемых нами точек доступа к колонизирующему нас «эфиру-фронтиру»). Мы находимся в состоянии постоянного потребления информации (контента), напоминая собой лошадь барона Мюнхгаузена, которая, по известным причинам, никак не могла напиться. Интеллектуальная функция в такой ситуации работать не может и не будет, потому что незачем.
Как результат, главный вопрос, который тревожит любого современного, мало-мальски соображающего руководителя, — это катастрофическое отсутствие кадров. Казалось бы, людей в этом мире предостаточно, но с подавляющим большинством из них никакой каши не сваришь, потому что они, прошу прощения, банально не умеют думать. Не то чтобы они все подряд были клиническими идиотами, просто их мозг неспособен к созданию новых интеллектуальных объектов, он лишь воспроизводит то, что не так давно было им воспринято. Ещё один медиаактивист — Николас Карр — пророчествует в своей книге «Пустышка»: «Как только мы начнём полагаться на компьютеры в познании окружающего нас мира, наш собственный интеллект упростится до уровня искусственного».
Что ж, мы вполне можем констатировать, что это «как только» уже началось.
* * *
Думанье думанью рознь. Сказать эрудированному, информационно подкованному субъекту, что он, прощу прощения, не умеет думать, значит пойти на открытый конфликт. Он оскорбится, потому что думает, что он думает — у него есть мысли, представления, определённые знания. Но такими же, по существу, нейрорефлекторными дугами могут похвастаться и собаки, и макаки, и даже аплизии, а тем более Caenorhabditis elegans. Но ещё страшнее, что всё это также знают «Яндекс», Google и «Википедия». Вот почему в информационную эпоху исключительную ценность обретает не просто знание как таковое, а умение с ним работать — работать своей интеллектуальной функцией.
Интеллектуальная функция относительно неисчерпаема, возобновляема, но предельно дефицитна — и чем дальше в информационный лес, тем, к сожалению, развесистее будет эта клюква. Данный ресурс принадлежит к числу предельно неразведанных — существующие измерители интеллекта совершенно не работают (по крайней мере, их прогностическая ценность уверенно стремится к нулю), технологии развития и стимулирования интеллекта пока никак себя не оправдали, а исследования в области коннектомики и искусственного интеллекта, даже с учётом самых смелых оценок, в отношении собственно интеллектуальной функции категорически ничего не обещают.
Полагаю, наша цивилизация стоит перед самым радикальным в её истории вызовом — сможем ли мы в принципе сохранить интеллектуальную функцию в информационную эпоху? Сохранится ли, так сказать, мысль в обществе знаний? Ответ неочевиден, но понятно, что если мы не справимся, все наши хвалёные знания превратятся в глиняные черепки, а колосс инфосферы обрушится с металлическим звоном.
Дополнение № 3. Способы думать о мире других (философское послесловие) Вячеслав Корнев
Вопрос «что происходит на самом деле?» — роковой для человека думающего — имеет множество расшифровок. Его можно интерпретировать в рамках методологии мышления как вопрос о границах наших познавательных иллюзий. Каждый живущий надёжно защищён от суровой «пустыни реальности» простыми и сложными фантазматическими экранами, ментальными конструктами, алгоритмами фонового и автоматического мышления — интеллектуальной функции без оригинальной мысли, без творческих открытий, фактически и без субъекта. Необходимость с боем прорываться к грозным и неприступным вещам внешнего
