сказал что-то, несоответствующее реальному положению дел, а всего лишь потому что мои слова не совпали с утверждениями представителей военного ведомства. То есть Следственный комитет, прокуратура и суд на полном серьёзе сочли заявления Минобороны истиной в последней инстанции, — чем-то вроде Священного писания — на предмет соответствия которому они готовы проверять всё прочее, что происходит в публично-политическом пространстве. Вот что я написал по этому поводу басманным судьям: «Считаю, что без проведения всестороннего, объективного и публичного расследования происшедшего в Краматорске и Буче, — без того, что непредвзятый суд установит, кто и в чём там был виноват, — обсуждение поведения сторон, высказывающих ту или иную точку зрения на те события, вообще невозможно. Чтобы установить, соответствует ли то или иное утверждение объективной истине, эта истина сначала САМА должна быть зафиксирована. В моём деле в качестве объективной истины следствие пытается представить точку зрения российского Минобороны: раз, мол, мнение, высказанное Галлямовым, не соответствует точке зрения Минобороны, то Галлямов неправ. А, собственно, почему? Почему Минобороны преподносится в качестве носителя абсолютной истины, чьи утверждения даже не надо проверять? Разве оно безупречно и безукоризненно? Нет, и представителям российской правоохранительной системы это хорошо известно. Именно сейчас СК расследует несколько дел, связанных с масштабной коррупцией в военном ведомстве, а некоторые его высокие руководители арестованы и находятся в СИЗО. В высшей степени странными поэтому выглядят попытки этого же самого СК, который расследует преступления, предположительно совершенные одними сотрудниками Минобороны, использовать слова других сотрудников этого же самого ведомства в качестве эталонного образца кристальной честности, чья правдивость не нуждается в установлении. Считаю, перед тем, как расследовать дело против меня, следствие и суд должны провести объективные, всесторонние, публичные расследования в отношении тех событий, якобы «неправильное» освещение которых пытаются вменить мне в вину. Сначала нужно установить истину и только потом разбираться, чьи высказывания этой истине соответствуют, а чьи нет. А если идти по тому пути, по которому пытается идти СК в моем случае, то его утверждения о коррупции в Минобороны также могут быть сочтены «дискредитацией армии РФ». Никто из офицеров Минобороны ведь, как известно, своей вины не признал. Значит, как и в моём случае, там мы имеем ситуацию «слово против слова». Почему же СК думает, что его слово должно цениться выше слова чиновника из Минобороны, когда он сам только что — в моём деле – признал слова этого чиновника непогрешимой истиной?..» *** Если честно, я не то чтобы надеялся, что суд на всё это отреагирует. Нет, не надеялся. Просто как политтехнолог я знаю, что в публичном пространстве надо фиксировать даже очевидные вещи. Если не лениться это делать, то рано или поздно ты выиграешь. Потому что репрессивные власти могут подчинить себе ригидные государственные институты, а вот подчинить себе живое и гибкое общественное мнение им будет гораздо сложнее — если даже это и удастся, то ненадолго. Ну и очевидно, что любой политической революции предшествует революция в общественном сознании. Без второго первого не бывает.
Telegram: Contact @abbasgallyamovpolitics
July 30, 2024 04:22
Мобилизация на ненависти - ЭХО
Я думаю, что где-то осенью 2022 года украинское общество оказалось перед серьезным выбором между двумя стратегиями формирования национальной идентичности в условиях войны, обеспечивающими полноценную культурную эмансипацию от России: «все, кто не украинцы, – против нас» или «все, кто за нас, – украинцы». Это была серьезная развилка, на которой происходило мощное размежевание двух народов на фоне агрессии одного против другого. Размежевание было неизбежным и оправданным, но оно могло пойти по линии размежевания двух наций, однако в итоге пошло по линии размежевания двух этносов. Этот выбор оставлял за бортом «украинского национального проекта» две группы людей: русскоязычных украинцев внутри Украины и собственно русских, симпатизировавших Украине в ее борьбе с агрессором за пределами Украины. При этом для первых «вход» в проект оставался открытым при условии ускоренной украинизации, в первую очередь, языковой, и отказа от всяких связей, соприкосновений с «русскостью». Вторым вход в украинский мир был закрыт полностью и навсегда, так как на них лежало каиново проклятие «имперской» культуры. На первых порах украинизация русскоязычного населения Украины происходила совершенно естественным путем, без всякого понукания и с огромным энтузиазмом. Люди добровольно и совершенно искренне отказывались говорить на языке агрессора, уничтожающего их страну, и искать в этом какие-то дополнительные скрытые мотивы было бы безумием. Но со временем ситуация стала меняться. Для части украинской интеллигенции и для власти по разным причинам процесс украинизации стал политически самоценным. Для украинской интеллигенции война стала поводом для ускоренного решения той исторической задачи «культурной деколонизации», которая до этого не была решена в течение почти двух столетий и на решение которой в «мягкой форме» потребовалось бы еще как минимум несколько десятилетий. А вот для команды Зеленского упор на радикальную украинизацию был движением в сторону наименьшего сопротивления в решении реально насущной задачи политической мобилизации общества перед лицом агрессии. Другие технологии были более сложными и требовали от самой власти большей прозрачности и эффективности. Приблизительно к концу 2022 года в Украине при активном участии власти сформировалась в окончательном виде новая национальная идея, которая не на словах, а на деле объединила народ и власть: идея ненависти к русским и всему русскому. Отбросив неуместное морализаторство, следует признать, что мобилизация на ненависти – наиболее естественный, логичный и простой выход из любого затруднительного положения в условиях войны, и было бы странным ханжеством предъявлять в этом вопросе к украинцам какие-то завышенные требования – мол, немцам и русским можно, а вам, извините, нельзя. Но, к сожалению, все имеет свою цену. Проблема пришла откуда не ждали: снижение уровня политической поддержки на Западе. Дело в том, что новая национальная идея пришла не на пустое место, а вытеснила старую идею европеизма – того самого знамени, под которым до войны успешно развивалось и побеждало украинское национально-освободительное движение. Подмена национальной идеи не осталась незамеченной на Западе. Не в последнюю очередь все чаще звучащие призывы сократить военную и финансовую помощь Украине в Европе и США связаны именно с тем, что украинский национальный проект перестают там воспринимать как европоцентричный, то есть завязанный на европейские ценности, а рассматривают больше
