Ознакомительная версия.
Антон Буслов
Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни
В настоящем издании использованы материалы, впервые опубликованные в журнале The New Times.
Буслов, Антон.
Уважаемые друзья! Это я. У меня такие новости – с вероятностью 99 процентов на следующей неделе я буду в холодном полумраке морга. А еще через неделю – в ярком жарком пламени крематория. Мы договорились и спланировали с Машей, что у нас будут двое детей следующим летом. Спасибо за поддержку, что вы мне оказали. Без нее мне было бы гораздо сложней. Еще раз спасибо! С такими друзьями можно думать о будущем.
17 августа 2014 года, 18.03
Нью-Йорк, Пресбетериан госпиталь
“Лучше хоть немного знать хорошего человека, чем не знать совсем”. Так Антон сказал мне в мае 2014-го.
Когда мы познакомились в 2008 году, я даже не могла представить, что наша совместная жизнь будет такой жуткой, страшной и одновременно прекрасно счастливой, полной любви и чувства, что ты не один, что твой лучший друг всегда с тобой и вместе вы можете перевернуть этот мир.
Жаль, что мы никогда не ценили времени, которое соединяло нас двоих. Антон старался успеть везде и всегда, работа стояла у него на первом месте. Он любил ее, наслаждался ею. Я восхищалась им, его целеустремленность побуждала и меня двигаться дальше.
Каждое утро, которое мы не могли провести вместе, я думала: “Будет еще время – у нас еще вся жизнь впереди”. Будут и дни рождения, и очередной Новый год, и просто воскресное утро, когда никуда не надо торопиться, а можно оставаться в компании самого близкого человека и болтать с ним о чем угодно… Но это не сбылось. В 2011 году Антону поставили диагноз “рак”, и сначала я не поверила этому. Просто не могла поверить, что жизнь так издевается над нами. Мы хотели пожениться, повидать весь мир, мечтали о детях. Но все мечты перечеркивал страшный приговор врачей.
Антону, конечно, пришлось еще труднее. Он старше, он со своей дотошностью, стремлением во всем дойти до самой сути, наверное, прикинул различные варианты развития событий. И, тем не менее, не сдался, он верил, что вместе мы все это преодолеем.
И я верила в него. Хотя никогда не верила в силу врачей, всевозможные прогнозы и циклы химиотерапии. Я верила только в него, в своего любимого человека, который сможет преодолеть неимоверно трудный путь. Потому, что он МОЖЕТ.
Наша жизнь изменилась: в нее вошли постоянные визиты, а то и путешествия в клиники, к различным врачам, повседневностью стали сеансы химиотерапии и еще много чего. Изменилось и отношение некоторых людей ко мне. Многие говорили мне, что я дура, поскольку связалась с раковым больным, что гублю свою молодую жизнь и так далее.
Какие странные люди! Разве можно было в нашем случае поступить иначе, оставить близкого человека один на один с его страшным диагнозом? Человек не становится другим, когда ему объявляют печальный приговор. Да и вообще, какая разница? Да, это сложно, но ничего особо страшного тут нет. Жизнь вообще сложная штука. Главное, быть с нужным тебе человеком, и тогда ничего страшного не случится.
Так я думала тогда, в 2011 году. И еще надеялась, что это все ненадолго. Трудности быстро закончатся, мы вернемся к обычной жизни. Но я и представить не могла, каким изматывающим, разрывающим душу и сердце станет последующий путь…
Маша
Какой голливудский фильм про раковых больных ни посмотри – все главные герои, узнав о своем диагнозе, начинают жить заново. Кто-то впадает в крайности, кто-то с женой разводится… Мы с онкопсихологом обсуждали, кто и как реагирует на свой диагноз. И вышла такая картина: лучше всего, точнее, правильнее всего, реагируют те, у кого и до этого была бурная и насыщенная жизнь. Сдаются те, кто не был уверен в себе и не был уверен в том, что эта жизнь чего-то стоит.
Выходит, что лучшей защитой и лучшей стратегией в отношении рака является обычная, простая и прозрачная мысль: надо жить! Да, дамы и господа, надо просто сказать себе: я буду жить. Вот весь секрет и борьбы, и лечения. Побеждает тот, кто привык отвоевывать у своей судьбы каждый день и каждый час.
Побеждает тот, кому рак дает стимул и причину начать жить в полный рост и всерьез. Удивляет, почему люди не в состоянии понять это, начать бороться за свои идеи, радоваться и волноваться за свою жизнь, когда ей ничего не угрожает?
7 июня 2013 года
Часть первая, аутологичная
Пока мы одни
Ну, что же… Сегодня “скорая” увезла меня в больницу. Теперь я болею в ее приветливых стенах. Поскольку никто не знает, чем же я болею, поместили меня в закрытый бокс, что меня вполне устраивает. Собираясь на больничную койку, я забыл взять тапочки, но зато взял ноутбук – так что теперь в нормальной рабочей обстановке думаю закончить документы по транспортному планированию значительно быстрее. Меня продолжает немного беспокоить температура, а врачей серьезно беспокоят лейкоциты в моей крови – они в два раза перевыполнили план по своему присутствию. В остальном чувствую себя неплохо (видимо, потому что еще не видел ужина).
Сразу захотелось рассказать что-нибудь веселое и хорошее о больницах. Я в этих заведениях бывал нечасто, а вот моя сестра как-то промучилась там изрядное количество времени. Когда мы были еще малыми детьми, она довольно долго лежала там после операции. А детям в детской больнице детей-пациентов навещать нельзя. И чтобы обойти этот запрет, меня маскировали под больного прямо в холле больницы. Меня там перебинтовывали, и в таком виде я поднимался к сестре. Вахтерша на входе считала перебинтованных местными и пропускала безо всякого.
Сестра рассказала тогда, как отходила после наркоза. После него – голова дурная, слух включается не сразу, а зрение затуманено. Приоткрыв глаза, сестра увидела, что все вокруг белое – и простыни, и потолок, между которыми просто не было видно границ. А поскольку слух еще не включился, то не было слышно и звуков. Все вокруг белое и тишина. “Так значит, вот она какая – жизнь после смерти!” – проклюнулась первая мысль. Но держалась она недолго – в поле зрения сестры появилась рука с вилкой, на которую был наколот огурец. Потом появилась вторая рука и забрала вилку.
Такой абсурдной жизнь после смерти быть не могла, поэтому сестра напряглась и начала различать звуки. Оказалось, что просто с двух сторон от нее, ожидая ее пробуждения от наркоза, сидели отец с матерью. А так как время было обеденное, то они тратили его с пользой для желудка. Вот такие дела… О! Принесли таблетки. Есть все-таки польза от больницы…А там, может, и покормить не забудут.
3 января 2011 года
Итак, дамы и господа, у меня рак
В декабре у меня поднялась температура до 38,6 °C.
Ну, мало ли, всякое случается. Тем более – кашель. Врачи принялись лечить меня от простуды и, что характерно, вылечили. Но только на три дня. Потом снова был кашель и температура, правда, уже под сорок. И ведь опять вылечили! На те же три дня. Так что когда я в третий раз вызвал врача, кашляя в трубку и жалуясь на высокую температуру, ее душа не выдержала, и она срочно госпитализировала меня в московскую инфекционную больницу № 2.
Если верить карточке, поступил я к ним в состоянии средней тяжести. Было это 3 января. На волю меня выпустили 20 января, опять-таки согласно карточке, в состоянии средней тяжести. Между этими двумя датами были 17 дней неправильного лечения и робкой диагностики, результатом чего стали убитая антибиотиками микрофлора кишечника и подозрение на рак лимфатической системы.
С раком особенно не шутят, я и вовсе оказался не расположен с ним шутить, так как температура в 38,6 °C вместе с кашлем у меня как были, так и остались. Поэтому, превозмогая себя, я направился в Онкологический центр РАМН на Каширском шоссе.
Диагностировать меня начали так стремительно, что в первые пять минут, глядя на KT-снимки легких, исключили глупость, альтернативную раку, на которую всерьез планировали обследовать меня в течение еще двух недель. Так что диагноз, поначалу расплывчатый, с каждым днем обретал все более конкретные очертания.
Итак, дамы и господа, у меня рак лимфатической системы. Попросту говоря – злокачественная лимфома. А если быть совсем уж точным, то на данный момент удалось верифицировать, что это болезнь Ходжкина, у меня сильно поражены узлы средостения, надключичные и шейные узлы. Все обстояло бы много лучше, если бы эта дрянь не поразила также корень и легочную ткань верхней доли левого легкого. То есть, если вернуться к языку медицинской науки, у меня II стадия с отягчающими буквами BE. Как мне пояснили врачи, без этих буковок было бы четыре курса простой химиотерапии, а так будет шесть и очень жесткой. Потому что каждая такая буква сильно ухудшает прогноз.
Ознакомительная версия.
