Рабочий день следователя Высокогорской прокуратуры Баширова начинался в восемь утра. Так было и в это солнечное августовское утро. Hyp сидел в своем небольшом уютном кабинете и листал бумаги. Следователь готовился к допросу свидетеля по делу о хищении.
Открылась дверь, и на пороге появилась Галина, секретарь прокуратуры. Смешливая и задорная, она сейчас слишком серьезно, даже официально, сказала:
— Вас просит к себе прокурор.
— Что случилось? — поднял голову Баширов, но Галина уже ушла.
Прокурор Гудков был явно озабочен. Значит, что-то серьезное. Пока Гудков отдавал какие-то распоряжения по телефону, Баширов быстро пробежал глазами лежавшую на прокурорском столе сводку. За прошедшую ночь в районе никаких происшествий. «Что же могло быть?» — подумал следователь.
— Вот что, Hyp, — прокурор положил трубку, — десять минут назад мне позвонил председатель Николаевского сельсовета. Сегодня рано утром в колодце около деревни Дубровки нашли труп местной жительницы. Молодая женщина. Предполагают, что это убийство. Дружинники несут охрану. Оперативная группа работников милиции готова. Выезжаем…
Внимательно слушая прокурора, Баширов мысленно представил Дубровку. Пятнадцать-двадцать крестьянских изб на склоне холма, а вокруг — бесконечные лесе. Деревушка стоит вдалеке от шоссейных дорог, на самом краю района. Зимой ее задувает снегом по самые крыши, но зато летом там благодать. Густым дубняком поросли склоны окрестных холмов. В лесах всегда безлюдно, тихо. Красивейшее место. Здесь можно великолепно отдохнуть, побродить с ружьем по чащобам и лесным тропинкам, скоротать летнюю ночь у костра.
— Происшествие серьезное, — заключил прокурор. — Предстоит большая и трудная работа.
Происшествие… Сколько раз приходилось слышать это неприятное слово! Сколько раз поднимало оно следователя в ночь, в пургу, в осеннюю слякоть! И он немедленно шел, ехал, чтобы выполнить свой долг, чтобы раскрыть тайну преступления, обезопасить преступника. Следователь не спал ночи, чтобы спокойно могли спать другие…
Оперативный «газик» трясся по разбитому большаку. Шофер Вася, молодой парень, одетый в непомерно большой, не по росту комбинезон, поминутно чертыхался, проклиная каждый ухаб и каждую выбоину персонально и всякий раз поминая недобрым словом какого-то Латыпова из дорожного отдела. Клубы пыли врывались иногда в кабину, густо припудривали пассажиров. Наконец «газик» свернул с грейдера и покатил проселочной дорогой. Тряска прекратилась.
— Сразу видно, Латыпов сюда не добрался, — сказал Вася, — не успел дорогу испортить. Ведь ему что надо в первую очередь? Ему давай план. Погонные метры. А как по ним ездить, по этим булыжным метрам, Латыпова не касается.
Сегодня на первое в жизни происшествие ехал стажер прокуратуры, студент-юрист Миша Васильков, совсем еще юный, с припухлыми губами, человек, которому очень хотелось казаться солидным. Миша бросал взгляды на своих спутников — на прокурора Гудкова, на Баширова, на судебно-медицинского эксперта Веру Матвеевну, на сотрудника уголовного розыска Роганова, который еще помнил, как не на жизнь, а на смерть воевала милиция с кулаками в тридцатые годы, — и не понимал: ну как эти люди могут быть так спокойны, почему никто за эти полтора часа даже словом не обмолвился о происшедшем? Почему они говорят о каких-то совершенно посторонних вещах — о мормышках, о донках, о сомовых омутах? Одним словом, типичный рыбацкий треп. Самого его так и распирало от сознания того, что он едет раскрывать преступление, да еще какое — убийство!
Васильков, конечно, еще не представлял себе, насколько это сложнейшая и напряженнейшая работа. Она потребует от следователя огромной внутренней собранности, максимума физических и духовных сил. И внешняя сдержанность, умение отвлечься перед этой работой, которую Васильков едва не принял за беспечность, воспитывается многими трудными годами.
Всего этого Миша Васильков и не мог еще знать. И потому, прижатый на боковом сиденье к стенке и чувствуя у своего колена недружелюбное посапывание служебной собаки Ермака, он уже собирался высказать какую-нибудь очень умную мысль об убийстве. Его собственную мысль. Но не успел.
Машина резко свернула налево, начался крутой подъем в гору, потом еще один поворот — и на пригорок выскочила из-за леса деревушка.
— Это и есть Дубровка, — сказал Вася и на этот раз даже не вспомнил о дорожнике Латыпове. Вася работал в уголовном розыске значительно больше стажера.
…Не много молодежи в деревне. Теплыми летними вечерами парни и девчата собирались обычно у «бочаровки» — небольшой конторки бригадира Бочарова — или на зеленой лужайке перед чьим-нибудь домом. Танцевали, пели под гармошку. И почти каждый вечер из маленького лесного поселка приходила сюда Маруся Власова — семнадцатилетняя девчушка, веселая, озорная, острая на язычок, певунья. В Дубровке ее хорошо знали. Про нее говорили даже, что Маруся частушки сама складывает. Многие ребята заглядывались на нее.
Но трудно было угадать, кому она отдаст предпочтение.
Общественное мнение в лице полутора десятка дубровских старух, заседавших на соседних бревнах, большинством голосов высказывалось в пользу Романова Ивана. Парень недавно вернулся из армии, работал на колхозной ферме. И умен и собой хорош. Правда, все сходились и на том, что если Маруся с Иваном и дружат, то дружба у них какая-то непонятная.
На вечеринке Маруся делала вид, что вроде никакого Ивана она и знать не знает. Танцевала все время с другими. Иван же сидел на бревнах один как сыч — молчком. Только и знал, что курил папироску за папироской. И даже на шутки в его адрес не обращал внимания. А когда за полночь все расходились по домам, Иван неизменно шел провожать свою горделивую по-другу.
— Форс она перед ним свой показывает, — решали старухи.
Ходили слухи, будто Иван, оставшись с ней наедине, грубил, ссорился и даже поколотил ее. И, мол, если так будешь себя вести, не то получишь…
Ранним августовским утром пожилая колхозница Устинья Леонтьева отправилась с серпом на луг, что под горой, за тальником. Когда она проходила мимо заброшенного колодца, далеко за деревней, то обратила внимание на тряпку, которая плавала в воде. Устинья заглянула в колодец — и ноги у старой подкосились. Она хотела крикнуть, а голос пропал. Словно в страшном сне. Но набралась храбрости, заглянула еще. Она, Маруся Власова!
Здесь, у старого, заброшенного колодца, вырытого в незапамятные времена, и остановились работники следствия. Рассказывали, что из этого колодца любители самогона раньше брали воду для первача и таскали ее в небольшой овражек слева, где они обычно ставили нехитрую аппаратуру. Самогонщики прикрывались от посторонних взоров густой дубовой рощей, что окаймляла весь овражек. Со временем самогонщиков повывели. Вздохнули спокойно женщины. А за местечком этим так и осталось прилепившееся к нему название «Пьяного ключа».
Трое парней-дружинников стояли около колодца, не подпуская любопытных. Несколько колхозниц невдалеке сбились в кружок возле лежащей на земле женщины, причитавшей от горя в голос.
«Мать, — сразу определил Баширов. И тут же почему-то подумал: — Одна растила, без мужа».
Труп подняли из колодца и несколько раз пустили Ермака по следу. Баширов объяснял понятым их задачу. Прокурор о чем-то тихо говорил с судебно-медицинским экспертом — невысокой женщиной, недавно приехавшей в район.
Даже видавшие виды следователь, эксперт были поражены тем, как страшно обезображено тело многими ранами.
Миша Васильков, до этого всем своим видом показывавший, что он не последнее лицо в предстоящем расследовании, вдруг сразу затих, и в глазах его промелькнуло что-то похожее на страх.
— Васильков, — взглянув на него, сказал прокурор, — вы поможете Баширову осмотреть место происшествия.
И Миша почувствовал в его голосе ободряющие нотки.
Всякий раз, начиная новое расследование, Баширов помнил: если обнаружены признаки насильственной смерти, необходимо провести самый тщательный осмотр трупа, всей окружающей местности. Чтобы восстановить общую картину преступления и по возможности угадать причины смерти, нельзя упустить ни одной самой, казалось бы, незначительной детали, самого пустякового предмета, которые потом могут сослужить важную службу как вещественное доказательство. Преступления, как правило, совершаются тайно. Но как бы ни пытался даже опытный преступник скрыть каждый свой шаг, все равно он оставляет какие-то следы. Они-то и образуют основу для раскрытия преступления.
Пока Баширов вел осмотр, прокурор, казалось, просто наблюдал за его работой, лишь изредка, как бы мимоходом, обращал внимание следователя на отдельные детали. Однако Hyp по опыту знал, что прокурор уже включился в работу, руководит следствием. Вот он о чем-то говорит с работниками милиции, и те, сделав записи в блокнотах, быстро разошлись. Прокурор успел побеседовать с подъехавшим на лошади председателем сельского Совета, и тот, взяв с собой двух дружинников, уехал в деревню.
