Ознакомительная версия.
Таким образом, ни один коммерческий эксперт в здравом уме и твердой памяти не попрет на рожон против эксперта музейного, который «бескорыстен», по определению непогрешим и крайне опасен.
Зато музейный эксперт как огня боится и своих коллег, и, самое главное, авторитетов в своей области. По той же самой причине.
В каждом уголке искусствоведческого «аквариума», под каждой корягой живет свой Авторитет. Это Большой Знаток, мнения которого все боятся.
Когда Большой Знаток или умрет, или фатально ошибется, за его место сцепятся несколько кланов, но борьба быстро завершится, и иерархия в «аквариуме» вновь восстановится.
Как только кто-нибудь из рыб нарушит Правила и Конвенцию, ее или съедят, или выбросят вон из воды.
В мире искусства вообще многое иначе, и даже моральные нормы там отличаются от общепринятых. В этом мире, например, совсем иное отношение к краденому.
Хорошо известно, что до 70 % всех хранящихся в музеях ценностей имеют или неясное, или прямо криминальное происхождение. И никого этот факт особенно не беспокоит.
В музеях выставляется награбленное во время войн, вывезенное из колоний, краденое и незаконно конфискованное. Следуя обычной логике, можно было бы предъявить музеям массу претензий, особенно на межгосударственном уровне. Однако этот ящик Пандоры разумные люди предпочитают не открывать. Существуют законы, гарантирующие музеям и коллекциям статус-кво и защиту от претензий третьих лиц.
По теме Челлини ведущих экспертов, или, как я их назвал, Больших Знатоков, совсем мало: всего-то от силы четыре-пять человек на всю планету.
Поэтому задача у чрезвычайно влиятельных итальянцев была не такая уж и сложная. Чтобы «наложить руку» на нашу картину, им было достаточно обзвонить коллег и предупредить их: автопортрет Челлини с бородой — это их «добыча». И не дай бог кому-то встать на пути урагана.
Десятка звонков вполне достаточно, чтобы наглухо перекрыть кислород не только в высшем, но и во втором, и в третьем эшелонах иерархии искусствоведов-экспертов.
Я не сомневаюсь, что наши противники так и поступили.
Началась блокада. С этого момента все коммерческие специалисты отказывались даже взглянуть на картину, под любым предлогом избегая встречи с ней.
Конечно, подобное поведение весьма логично: ведь, увидев артефакт, им пришлось бы волей-неволей выразить свое отношение к нему. Вариантов всего два:
• или дать заведомо ложное заключение, то есть попросту соврать, что это не Челлини, рискнув своей репутацией;
• или поссориться с «наложившими руку» на это «мясо» влиятельными коллегами.
Обе ситуации очевидно проигрышные, и потому «специалисты» прятались от портрета как от чумы.
Цель этой блокады очевидна, к тому же она двояка.
Во-первых, как только картина сменит владельца, с новым можно будет договориться. Ведь мы, такие несговорчивые и гордые, сможем продать шедевр за бесценок, ибо настоящую цену за него никто не даст без экспертной поддержки Больших Знатоков.
И уж точно новый владелец окажется понятливее. При этом «потеряться из виду» уже найденный и сфотографированный автопортрет больше не может. «Куда он денется с подводной лодки?» — как говорится. Сеть обмена информацией в этой среде работает превосходно, и действительно тайных коллекций уже практически не существует.
Во-вторых, непризнанный портрет не вызовет шумихи. Прессу не заинтересует этот случай. Полемика по поводу находки и ее судьбы не начнется. А значит, и некрасивые проделки «искусствоведов» забудутся, так и оставшись безнаказанными.
Между тем мы с Ириной продолжали исследовать портрет, привлекая для этого ученых и специалистов из разных областей. Кроме искусствоведов, мы обращались к антропологам, реставраторам, в лаборатории для анализов красочных слоев и основы и так далее. (См. главы «Технический анализ», «Загадка красного капюшона…».)
Постоянные поездки в Париж вынуждали нас обзавестись надежным местом для хранения картины в этом городе. Тем более что, кроме автопортрета, мы частенько оставляли в столице и другие предметы из нашей коллекции. Неудобно было перевозить их туда-сюда каждый раз.
Вариантов с хранилищем у нас на самом деле было всего три:
1) держать работы у реставраторов (как правило, их мастерские оборудованы хорошими сейфами и системой безопасности);
2) сдать в специальное хранилище картин (обычно такие хранилища в основном сотрудничают с аукционными домами и содержат тысячи полотен в специально оборудованных помещениях);
3) снять сейф в банке.
Первый вариант нам не подходил совершенно. Картину хранить у реставратора следует временно, пока идут работы с ней. Да и сам мастер вряд ли возьмется за такое деликатное дело, как хранение, ведь это не его бизнес.
Второй вариант, разумеется, хорош. Но по опыту нашей жизни во Франции ни у жены, ни у меня не возникало и тени сомнения, что хранители будут показывать нашу картину «нужным людям» направо и налево без нашего согласия и допустят к ней нежелательных для нас личностей в любое время. (См. главу «Сумрак».)
Во Франции в этом смысле даже своему адвокату не следует доверять.
Оставался третий вариант — аренда банковской ячейки или сейфа в банке.
Это очень удобно, поскольку ключ от второго замка находится в руках клиента, и этот ключ единственный. Содержимое сейфа банку не известно, сам факт наличия арендованной ячейки в банке вполне можно сохранить в тайне, и, следовательно, любым рейдерам или мытарям будет затруднительно на подобное хранилище напасть.
Арендовать ячейку в московском банке, как известно, совсем просто. Депозитарии предлагают эту услугу чуть ли не на каждом углу.
Размеры банковских ячеек — на выбор и на любой вкус, стоимость их доступная.
В Париже все гораздо сложнее. Во-первых, чтобы арендовать сейф, требуется открыть в этом отделении банка счет. Но счета французские банки открывают отнюдь не всем, и некоторым — весьма неохотно.
Во-вторых, еще сложнее дело обстоит с размерами сейфа. Нам ведь нужен был такой «кофр», который вместил бы в себя картину средних размеров, а желательно, и побольше.
При этом во французских банках приличный размер сейфа в депозитарии — это большая редкость.
После аккуратного обзвона возможных мест хранения из нескольких вариантов в конце концов остался только один весьма уважаемый банк, расположенный на бульваре Осман.
Это здание зримо напоминает о том, какой когда-то была Франция: роскошные залы, обставленные богато и со вкусом, располагают к доверию и повышают самооценку клиентов. Внутренний декор помещений на бульваре Осман и его отдельные элементы — это самые настоящие произведения искусства, вызывающие эстетическое удовольствие. А в подвале, куда ведет мраморная лестница с вычурными перилами за огромным латунным люком вместо двери, в таинственной тишине спят галереи бессчетных сейфов.
Один из наших с Ириной офисов в те годы находился в районе бульвара Итальянцев в Париже, и потому нам все-таки удалось договориться об открытии банковского счета именно в этом отделении банка (это недалеко) и долгосрочной аренде сейфа подходящих размеров.
Я сказал «удалось договориться», потому что у нас, российских граждан, уже инвестировавших в индустриальную экономику этой страны несколько десятков миллионов евро, все равно постоянно возникали какие-то несуразные и нелепые проблемы с открытием во Франции банковских счетов.
Каждый раз, когда требовалось открыть счет в новом банке, приходилось договариваться через знакомых или надеяться, что клерки просто не обратят внимание на то, что мы русские. При этом за восемь лет жизни во Франции (к тому моменту) у нас ни разу не случилось проблем ни с деньгами, ни с законом, и, по идее, для любого финансового учреждения мы были весьма хорошими клиентами.
Объясненить этот «феномен отторжения» можно по-разному. Но я думаю, взирая на прошлое с вершин моего сегодняшнего опыта, что содержать в своем отделении счет русского предпринимателя почти автоматически означало для служащих банка дополнительные хлопоты. И потому они просто старались избежать ненужных осложнений: во Франции русские попадают под особое наблюдение организации, которая называется «Тракфин».[4] И еще доброго десятка других подобных ей «проверяющих» организаций.
Ну, как бы то ни было, наши усилия в этот раз увенчались успехом, и в результате арендованный нами сейф оказался прямо-таки роскошным.
Мы спускались к нему на миниатюрном старинном лифте в сопровождении приятного сотрудника депозитария уже предпенсионного возраста. У него был один из двух ключей, которыми отпирался сейф, а второй ключ находился у нас.
Размеры сейфа, температура и влажность помещения в депозитарии оказались идеальными для хранения картины. К тому же люди редко приходят сюда. Пересечься с другим случайным клиентом депозитария мне пришлось лишь однажды. А сотрудники деликатно оставляют клиента наедине с его уже открытым сейфом.
Ознакомительная версия.
