Валерия Пименова - Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург [сборник]

В день побега 10 ноября свет должен был погасить бандит Шатковский — Пан-Валет, член той же знаменитой шайки Панов. В эту ночь в камере у Иванова-Раковского и Лисенкова сидел в гостях Кондратьев. Иванов-Раковский заснул, а когда проснулся, Кондратьева уже не было. Дверь камеры была открыта. Ночью Лисенков схватил Иванова-Раковского за голову и шепнул ему: «Идем». Иванов-Раковский вскочил, оделся. Лисенков заглянул в камеру Пантелеева и сидевшего с ним кокаиниста Вольмана и сказал: «Ушли». Затем он приказал Иванову-Раковскому снять сапоги, и оба они стали спускаться с лестницы. В это время свет был погашен. Лисенков тащил Иванова-Раковского за руку. Но у самой лестницы они столкнулись с надзирателем Васильевым, который шел к ним навстречу… Иванов-Раковский вырвался и побежал обратно в камеру, Лисенков же исчез.

По признанию Кондратьева, за побег ему обещали 20 миллиардов рублей. Кроме побега он должен был содействовать бандитам достать яд, которым предполагалось одурманить одного из надзирателей…

Недолго бежавшие гуляли на свободе. Прежде всех попался ближайший помощник Леньки Пантелеева — Гавриков. Попался, понятно, на бандитском деле, которым он, как и остальные члены шайки, продолжал заниматься после побега.

Гаврикову не повезло. У ресторана «Донон» он закончил свою «славную карьеру»…

Соучастник всех налетов Пантелеева, Гавриков один предстал перед судом трибунала 31 декабря 1922 года.

Правда, на скамье подсудимых он был не один. С ним были еще трое: наводчица налетчиков на квартиру Богачева — Лидия Луде, пойманная незадолго до суда, и участники ограбления артельщика пожарного телеграфа — Абдульменов и Зайцева.

Как и всегда, веря в свою счастливую звезду, Гавриков и теперь, второй раз, в трибунале держался спокойно, изредка улыбаясь. Затем он вновь переживал все свои бандитские похождения и, когда судом оглашались рискованные моменты его деятельности, болезненно улыбался, припоминая свою последнюю неудачу у ресторана «Донон».

Гавриков покаялся во всех своих преступлениях.

— Я говорю правду, — сказал он. — Я знаю, что мне все равно выхода не будет, и не жду, чтобы меня спрашивали.

Последняя повесть

Гавриков рассказал трибуналу все подробности известного уже нам побега из 3-го исправдома.

Жили Гавриков и Пантелеев после побега как бродяги. Ночевали, главным образом, в воинских кассах вокзала Октябрьской дороги. Когда же приходил контроль для проверки документов — бандиты ловко уходили; после ухода контроля они возвращались туда же.

В Ленинграде бандиты предполагали прожить месяц-полтора, а после этого уехать.

Гавриков спокойно рассказал свою последнюю повесть и спокойно же выслушал приговор трибунала: к расстрелу.

Гавриков подал прошение о помиловании, в котором сам признавал, что за преступления, им совершенные, «не должно быть преград для наказания», но что он понял всю тяжесть совершенного, «что он молод, мало жил и не богат жизненным опытом» и что был «в руках Леньки Пантелеева».

Просьба о помиловании была оставлена без последствий. Гавриков был расстрелян. Он до последней минуты рассчитывал, что вот-вот откуда-то придет помощь, откуда-то явится Пантелеев и спасет его. И никак не мог примириться с тем, что все погибло.

После побега

Гавриков в трибунале был не совсем откровенен. Более откровенным он был на тех многочисленных допросах, которым подвергался в 1-й бригаде угрозыска и у следователя трибунала. Но даже эти показания на нескольких десятках листах не дают полного представления о «делах» и «подвигах» шайки. А «подвигов» было немало.

Показания расстрелянного Гаврикова дали уголовному розыску ряд ценных данных. К уже известным «ходам» Пантелеева прибавилось еще несколько.

После бегства из 3-го исправдома (Ленинградского Дома Заключения), которое произошло в ночь на 11 ноября 1922 года, Гавриков пробыл на свободе почти целый месяц и участвовал в целом ряде налетов и грабежей. Этот месяц был для шайки месяцем наиболее тяжелых испытаний, но вместе с тем наиболее богатым по «жатве», которую она собрала.

В ночь побега, 11 ноября, стояла холодная, слегка морозная погода. Улицы, даже центральные, были безлюдны. Лишь изредка вдоль домов и заборов одиноко, как бы крадучись, мелькали тени прохожих. Осторожно, боязливо озираясь, пробирался мимо исправдома «путник запоздалый» в серой шинели.

Это был год серой шинели — серой шинели, которая говорила о том, что владелец ее небогат. Серый цвет был защитным цветом от бандитов и грабителей, и даже самый настоящий щеголь предпочитал надеть ночью серую шинель, которая если и не давала полной гарантии, то уже в некоторой степени обеспечивала от случайностей неприятной встречи.

Впереди высился мрачной громадой каменный двухсаженный забор 3-го исправдома. Приблизившись к забору, серая шинель увидала на нем черную тень. Шинель в ужасе отпрянула.

Тень тоже остановилась.

Шинель секунду-две стояла тихо, а потом, рассчитав, очевидно, что-то, кинулась без оглядки бежать.

— Выходи, свободно! — обернувшись назад, во двор исправдома, сказала тень и легко и мягко спрыгнула в снежный сугроб.

Это был Ленька Пантелеев.

Вслед за ним один за другим на снег спрыгнули Лисенков (Мишка Корявый), Рейнтоп (Сашка Пан) и Гавриков.

Озираясь по сторонам, как затравленные волки, видимо раздумывая, в какую сторону направиться, четыре тени несколько мгновений постояли у забора.

Затем две тени отделились и, быстро перебегая с одной стороны на другую, направились к Литейному мосту, а оттуда по набережной Невы к площади Жертв Революции (Марсово поле).

Это были Лисенков и Рейнтоп.

Их высокие тени растаяли во мгле ленинградской ночи… Еще несколько секунд похрустел снег под их ногами, и все стихло.

Где они прятались?

Гавриков и Пантелеев, выждав еще минуту и не слыша тревоги, спокойно пошли по тому же направлению и, свернув у здания Военно-медицинской академии направо, зашагали через Петроградскую сторону к мосту Лейтенанта Шмидта (б. Николаевскому).

На улице по-прежнему все было тихо… Вдруг раздался тревожный свисток. В исправдоме спохватились. Побег был обнаружен, но беглецы были уже далеко…

По рассказам Гаврикова, он и Пантелеев после бегства засели в развалинах трехэтажного дома и в жестокую стужу пробыли там больше суток.

Выждав, когда все стихло, они отправились ночевать к своим друзьям, радостно встретившим своего главаря. Места ночевки они все время меняли, преимущественно в районе реки Пряжки. Там у Леньки Пантелеева были свои квартиры, и в них свои соучастники. Он знал, что агенты стерегут его на каждом шагу и что в случае поимки ему пощады не будет.

Ленька решил свою жизнь дешево не отдавать.

Первой их заботой было одеться и вооружиться. На Обуховской толкучке они купили четыре револьвера — Ленька взял себе два браунинга, а Гавриков — маузер и наган. Реализовав бриллиант в два карата, припрятанный с «дела» — налета на доктора Левина, Ленька сам оделся и одел Гаврикова. Бандиты купили сапоги, шинели, кожаные куртки и неизменные буденовки. Добыв себе «липы» (фальшивые документы), бандиты отправились на заработки.

«Модное» занятие

Для начала Пантелеев и Гавриков занялись «модным» по тем временам бандитским делом — раздеванием запоздалых прохожих.

Как ни было запугано население частью правдивыми, а большей частью ложными рассказами о ночных ограблениях, все же были смельчаки, ходившие ночью по улицам.

Гавриков и Пантелеев облюбовали себе широкое Марсово поле и ежевечерне залегали на откосе Лебяжьей канавки. Не страшила их где-то вдали маячившая одинокая фигура милиционера, совершавшего свой обход района.

Наметив себе жертву, Гавриков и Пантелеев выскакивали, наставляли револьверы и без единого слова и без малейшего сопротивления донага раздевали прохожего, безмолвно, без попытки к сопротивлению отдававшего все, что на нем было. Ходила легенда, что «Ленька пролетариев не раздевает». Это — чистейшая ложь. Жертвами Пантелеева были все — без различия класса, пола и возраста. Лишь бы у них было хоть какое-нибудь «барахло».

Не успеет ограбленный прийти в себя, как грабителей и след простыл. Они исчезали за откосом канала… Кто был посмелее, тот поднимал крик, а потрусливее — покорно шагал по направлению к ближайшему огню.

Тем временем наступал черед новой жертвы, которую постигала та же участь.

Совершив несколько таких грабежей, обычно не более четырех в ночь, Пантелеев и Гавриков отправлялись в ближайшую хазу, куда немедленно вызывали маклака, за бесценок покупавшего награбленное ими «барахло».

Но недолго орудовали на Марсовом поле Пантелеев и Гавриков. Уголовный розыск, узнав, что там стали «пошаливать», установил за Марсовым полем усиленное наблюдение агентов. Но у Пантелеева были свои «агенты», сообщившие ему об этом, и он поспешил «сняться с якоря».