Я отирался в толпе, кишевшей в вестибюле Ла Гуардии в то утро, упиваясь своим воображаемым статусом. Я в полной мере намеревался на дурика попасть на борт рейса до какого-нибудь отдаленного города и развернуть авантюрную чековую деятельность там, но все откладывал проведение своего решения в жизнь. Уж слишком много удовольствия я получал, купаясь в оказываемом мне внимании и почтении.
Проголодавшись, я зашел в одно из многочисленных кафе аэропорта, опустился на табурет у стойки и заказал сэндвич и молоко. И уже доедал, когда на табурет у другого угла стойки присел второй пилот TWA. Поглядев на меня, он кивнул, заказал кофе с булочкой, а потом с праздным любопытством уставился на меня.
– Что «Пан-Ам» делает здесь в Ла Гуардии? – как бы мимоходом поинтересовался он.
Очевидно, «Пан-Ам» из Ла Гуардии не летала.
– Ой, просто эстафетой из Фриско первым рейсом, какой смог поймать, – ответил я. – Поймаю вертушку до Кеннеди.
– На какой ты матчасти? – спросил он, впиваясь зубами в булочку.
Мои мозги прямо льдом сковало. Я чуть не взвился под потолок. Матчасть?! Какая еще матчасть? Двигатели? Авионика? Что? Я что-то не мог припомнить упоминания этого словца в связи с гражданской авиацией. Я лихорадочно подыскивал ответ на вопрос, казавшийся ему вполне нормальным. Я мысленно заново пробежал мемуары капитана, ветерана «Пан-Ам» – книжечку, по-настоящему меня заинтересовавшую и практически заменившую мне учебник. И не смог припомнить, чтобы он хоть раз употребил слово «матчасть».
Я понял, что недостаточно подготовлен к эстафетной авантюре, несмотря на всю свою предыдущую работу и изыскания.
Однако должно же оно иметь хоть какое-то значение. Летчик TWA смотрел на меня в ожидании ответа.
– «Дженерал Электрик», – ляпнул я наудачу. И явно промахнулся.
Взгляд его оледенел, на лице промелькнула настороженность.
– А, – буркнул он уже без малейшего намека на дружелюбие и переключил внимание на кофе с булочкой.
Залпом допив молоко, я положил на стойку три доллара – более чем достаточно за мой перекус. Встал, кивнул пилоту TWA, бросив: «Пока», – и направился к двери.
– Парашожо, – проворчал он.
Я толком не понял, что он произнес, но слова подозрительно напоминали то, что я сделать был физически не способен.
Так или иначе, я понял, что недостаточно подготовлен к эстафетной авантюре, несмотря на всю свою предыдущую работу и изыскания. Стало очевидно, что, помимо всего прочего, мне надо получше овладеть авиационной терминологией. Уже покидая терминал, я заметил стюардессу TWA, бившуюся с тяжелым чемоданом.
– Могу я вам помочь? – спросил я, протягивая руку к багажу.
Она охотно уступила его мне.
– Спасибо, – улыбнулась. – Наш служебный автобус прямо перед подъездом.
– Только что прибыли? – полюбопытствовал я, шагая вместе с ней к автобусу.
– Да, – поморщилась она, – и я выжата как лимон. Около половины паксов на борту были коммивояжерами по части виски, возвращавшимися со съезда в Шотландии, и можете вообразить, как это выглядело.
Без труда вообразив, я рассмеялся.
– А на какой вы матчасти? – спросил я по наитию.
– Семьсот седьмые, и я их обожаю, – сказала она, пока я закидывал ее чемодан в автобус. Помедлив на ступеньках автобуса, она протянула руку: – Большое спасибо, друг. Мне ваши мускулы пригодились.
– Рад, что мог помочь, – выдохнул я совершенно искренне.
Она была стройной и элегантной, с эльфийскими чертами лица и золотисто-каштановыми волосами. По-настоящему привлекательной. При других обстоятельствах я бы приударил за ней, а тут даже не спросил, как ее зовут. Она была мила, но еще и знала все, что следует знать о доставке пассажиров из пункта А в пункт Б, и свидание с ней могло обернуться швахом.
Форма пилота стала моим альтер эго. Я нуждался в ней точно так же, как наркоман нуждается в героине.
Летный состав недвусмысленно обожает жарить на профессиональном арго, а я на профи в тот момент явно не тянул. Итак, матчасть – это самолет, рассуждал я, шагая к собственному автобусу. Я чувствовал себя глуповато, но на полпути обратно на Манхэттен расхохотался при мысли, что первый офицер TWA, уже сидящий, наверно, в комнате отдыха пилотов, рассказывает летному составу TWA, как только что встретил сопляка из «Пан-Ам», летающего на стиральных машинах.
На следующие два-три дня я лег на дно. В прошлом я уже выяснил, что лучшим источником информации об авиакомпаниях являются сами авиакомпании, так что начал названивать разным перевозчикам и выкачивать сведения из их работников. Представлялся то студентом колледжа, готовящим доклад по авиаперевозкам, то начинающим писателем, журналистом или репортером одной из местных газет.
Обычно меня переадресовывали в отдел авиакомпании по связям с общественностью. Как я выяснил, авиационных пиарщиков хлебом не корми, дай только поговорить о собственной авиакомпании. Мои подозрения, что мое авиационное образование сугубо элементарно, быстро подтвердились, но не прошло и недели, как я экстерном проскочил среднюю школу и уже трудился над дипломом бакалавра.
Пресс-атташе авиалиний, многие из которых и сами принадлежали к летному составу, услужливо скармливали мне массу смачных фактов и пикантных технических подробностей: типы реактивных самолетов, используемых и американскими, и иностранными перевозчиками, емкость топливных баков, скорость, высота, предельная грузоподъемность, пассажировместимость, число членов экипажа и всякое такое.
Например, я узнал, что большинство пилотов перешли в коммерческие авиалинии из военных. Те же, кто не служил в ВВС или военно-морской авиации, переходили из малых авиакомпаний дворовой лиги или кончали частные авиационные школы наподобие Эмбри-Риддл, растолковали мне.
Университет аэронавтики Эмбри-Риддл в городе Дайтон-Бич, штат Флорида, – самая уважаемая и, вероятно, крупнейшая летная школа гражданской авиации в стране, уведомили меня. Это университет Нотр-Дам летчиков. Паренек, окончивший среднюю школу и не располагающий ни малейшими познаниями в аэронавтике, может ступить под сень школы Эмбри-Риддл и через несколько лет выйти из нее с умением водить любой современный реактивный лайнер.
– Если пилоты пришли к нам не из ВВС или с флота, то из Эмбри-Риддл, – с гордостью провозгласил один пиарщик авиакомпании.
О войсках я не имел ни малейшего понятия. Не отличил бы рядового от вице-адмирала. Так что я увенчал себя дипломом с отличием Эмбри-Риддл и присвоил несколько лет мифического стажа в «Истерн Эйрлайнз».
По мере расширения знаний об авиакомпаниях и овладения авиационной терминологией уверенность ко мне возвращалась. Я открыл чековый счет на имя Фрэнка Уильямса, указав в качестве адреса абонентский ящик, и когда заказанные мной две сотни персональных чеков прибыли до востребования, попытался обналичить пару-тройку под своей личиной гражданского летчика.
Раз на мне мундир пилота «Пан-Ам» – значит, я и есть пилот «Пан-Ам».
Это было все равно, что отправиться на сафари в Бронкский зоопарк. Кассиры буквально не успевали выхватывать деньги из кассовых ящиков. Большинство из них даже не спрашивали документы. Но я все равно подсовывал им под нос свое фальшивое удостоверение и эрзац летной лицензии, не желая, чтобы моя ручная работа осталась незамеченной. Первая пара выписанных мной чеков была действительна. Остальные стоили не больше оберток от жевательной резинки.
Я начал регулярно слоняться по Ла Гуардия – не в намерении поймать рейс, а ради встреч с летным персоналом и подслушивания разговоров. Так сказать, для проверки лексикона. Кеннеди я сторонился, потому что «Пан-Ам» действовала именно там. Я боялся, что первый же встретившийся в Кеннеди пилот «Пан-Ам» опознает во мне мошенника, устроит трибунал на месте и лишит меня крылышек и пуговиц.
В Ла Гуардии я благоденствовал, как опоссум на хурме. О некоторых книгах действительно судят по обложке, и я в своей форме тотчас вышел в бестселлеры. Стоило мне войти в кафе, где обычно отдыхали с дюжину или более пилотов или других членов экипажей, как кто-нибудь из них непременно приглашал меня в компанию. Чаще всего именно последние, потому что летный состав гогочет, как гуси. То же самое происходило и в коктейль-барах по всему аэропорту. Я никогда не брал в барах выпивку, поскольку еще ни разу не пробовал алкоголь и не знал, как он на меня подействует, но мое воздержание никого не напрягало.
Как я узнал, любой пилот может изящно уклониться от выпивки, сославшись на «двенадцать часов от бокала до штурвала». Очевидно, никому и в голову не приходило, что я штурвала и в глаза не видел. Меня всегда принимали по номинальной стоимости. Раз на мне мундир пилота «Пан-Ам» – значит, я и есть пилот «Пан-Ам». Барнуму[15] авиационная публика пришлась бы по душе.
