Иезуитов упрекают в том, что они чересчур уже подлаживаются к китайскому языческому культу, воспроизводя в своих каплицах обстановку буддийских кумирен и изображая Богородицу китаянкой, а Христа некоторым подобием Будды, на том основании, что это-де знакомее, роднее китайцу и потому доступнее его пониманию. Но они возражают против такого упрека, что важна сущность, важен дух христианства, а не его внешняя обстановка, и если вы стремитесь к распространению в массах духа веры Христовой, то со стороны чисто внешней, обстановочной, не только уступка, а и некоторое подлаживание под уровень привычного понимания и религиозного воображения грубой массы вполне-де извинительны, тем более, что обстановочная сторона буддизма вовсе не так уже далека от таковой же стороны христианства: между ними есть даже много общего, и потому-то, говорят иезуиты, выставляя на вид именно эти внешние стороны, общие обеим религиям, мы тем самым как бы говорим приходящим к нам буддистам: смотрите, это вовсе не так далеко от вас, как вам кажется, а потому не бойтесь идти ко Христу, который за подвиги братской любви, милосердия, кротости и всепрощения дает вам жизнь бесконечную, блаженную жизнь разума и духа в лоне Небесного Отца, тогда как Будда за те же высокие подвиги обещает вам только бессознательный покой нирваны в лоне небытия. Сначала, говорят иезуиты, мы заботимся только о том, чтоб уловить человека в сети религии, сопричислить его к верующим, хотя бы только формально или ради каких-либо его личных мирских выгод. А когда он уже уловлен, мы начинаем постепенно проповедью и делами приводить его к познанию духа и истины веры Христовой: мы открываем наши школы для его детей, и эти последние выходят от нас уже истинными, глубоко убежденными христианами, способными даже на самоотверженные подвиги пропаганды, и для них возврат к язычеству уже немыслим, как нечто нравственно невозможное.
Как видите, это все та же "цель, оправдывающая средства", с этой стороны китайские миссионеры остаются верны принципу своего ордена.
Тем не менее, народ китайский не любит ни миссионеров, ни христиан из числа своих соотечественников: он только еле-еле терпит их, а при случае, в минуты разгара народных страстей, никогда не прочь от насилия и всяких жестокостей над христианами. Вспомните кантонские, тяньцзинские и другие волнения. О китайских чиновниках уже и не говорю. Эти, как представители образованного класса, ближе понимающие политические отношения своего отечества к иностранцам и дорожащие паче всего его замкнутой самостоятельностью и неприкосновенностью, терпеть не могут иностранцев вообще и миссионеров в особенности. И замечательно, до сих пор еще не было примера, чтобы принял христианство кто-либо из мандаринов или "интеллигентных" людей Китая, хотя по отношению к своей собственной религии они вовсе не фанатики. Прозелитов своих находят миссионеры почти исключительно в среде рабочего простонародья и парий вроде кантонских лодочников, лишенных некоторых гражданских прав. Причина презрения народа к китайцам-христианам заключается в том, что член какой-либо семьи, принявший христианство, невольным образом вносит некоторый разлад в свою семью, служащую в Китае краеугольным камнем всего государственного и общественного строя. Точно также если обращается ко Христу целая семья, то она вносит собою источник разлада и розни в среду своей общины, связанной с нею экономическою и нравственною солидарностью. Такая семья, например, уже не может, не нарушая своих христианских убеждений, участвовать в общественных сборах и складчинах на устройство религиозных празднеств с церемониальными процессиями и пиршествами в честь злых и добрых духов, вредителей и покровителей земледелия и рыболовства, охранителей жилищ, селений, полей и разных общественных угодий, коими в то же время семья эта пользуется; точно также она не несет уже общественных расходов на содержание кумирни и бонзов, каковые расходы по раскладке падают, за выделом ее, уже на меньшее число членов общины, несущим, стало быть, большую долю денежных повинностей, а это весьма существенно, так как артельное начало едва ли где развито в такой степени, как в Китае. Таким образом, отдельный ли член семьи или вся семья с принятием христианства непременно, и притом как бы невольным образом, нарушает вековечные устои семейно-общественного строя китайской жизни, и отсюда уже само собою понятно неприязненное отношение к ним массы китайского общества. Но, кроме того, есть и еще причины антипатии, как к таким христианам, так и к миссионерам, в особенности. Это именно то, что миссионеры, считая себя обязанными всегда оказывать нравственную и, по возможности, материальную поддержку своим прозелитам, стараются часто сами, а более через посредство дипломатических агентов католических держав, доставлять этим прозелитам разные льготы как имущественные, так и сословные, на какие те, по своему общественному положению, никаких прав не имеют. А так как подобные ходатайства нередко достигают перед высшим правительством цели, хотя бы только в виде исключения, то это все же порождает в остальном местном населении неудовольствие и ропот на несправедливость и зависть к семейству, получившему ту или другую льготу только за то, что оно отступилось от религии своих предков. Кроме того, в случае каких-либо притеснений со стороны ли местных китайских властей, или со стороны общины, прозелиты обыкновенно обращаются к защите миссионеров, а эти ищут для них покровительства опять-таки у своих дипломатических представителей, которые в свой черед обращаются с настойчивыми требованиями к высшим властям об удовлетворении потерпевших и наказании виновных, в чем нередко и успевают. А такая мера, как взыскание с общин каких-либо убытков в пользу потерпевшего христианина или смещение из-за него с должности какого-нибудь мелкого административного чиновника, являющегося в таком случае, с китайской точки зрения, невинно пострадавшим за правду и патриотизм, конечно, не может способствовать увеличению в народе симпатий не к самим христианам, ни к их защитникам-миссионерам, тем более, что тут у китайцев страдает даже его национальное самолюбие: "Как, дескать, вы, будучи китайскими подданными, осмеливаетесь искать защиты и покровительства против своих же у этих пришельцев, у варваров-инстранцев!" Императорское правительство Франции из соперничества с англичанами, всегда стремилось, через свое посольство в Пекине и посредством консульских агентов в городах Китая, оказывать в особенности широкое и энергичное покровительство миссионерам и их прозелитам, в расчете поддержать этим свой высокий престиж. Да и республиканское правительство при Мак-Магоне и Тьере следовало в этом отношении тем же традициям, вследствие чего у китайцев и образовалась ненависть к французам не меньшая, чем к англичанам, которые проповедуют им Библию и в то же время отравляют их своим опиумом.
На обратном пути из Цикавеи прошлись мы пешком по одной из задних улиц американского участка, сплошь занятой китайскими лавками, ремесленными и иными заведениями туземного характера. Здесь были, например, лавки, в которых специально продавались связки ямбов из посеребренной и позолоченной бумаги. Ямб, как известно, есть определенного веса слиток серебра или золота, имеющий форму овальной толстостенной коробочки с несколько откинутыми боками и расширенными ушками: каждый ямб всегда бывает проштампован печатью государственного казначейства и заменяет собою более мелкие деньги при крупных взносах и расплатах. Там вот, на подобие таких-то слитков делаются ямбы из легкого картона, а то и просто из бумаги. Я думал было, что это не более как детские игрушки, и готов был удивиться, какую массу игрушек именно этого рода производят в Шанхае, но М. А. Поджио, хорошо знакомый с китайскими обычаями еще со времени своей службы в Пекине, объяснил мне, что бумажные ямбы изготовляются специально в качестве жертвоприношений злому духу, чтобы подкупить и умилостивить его в том случае, если китаец готовится совершить какое-нибудь дело или предприятие. Польщенный этою взяткой, корыстолюбивый дух не станет делать приносителю никаких препятствий в задуманном деле, причем предполагается, что он не умеет отличить настоящего серебра или золота от сусальной бумаги и не может обнаружить обмана со стороны приносителя, так как связка ямбов немедленно же сжигается перед его идолом. Таким образом, китаец в одно и то же время и умилостивляет своего черта и надувает его; да иначе ему и нельзя, потому что если б он сделал черту действительно ценное приношение, то этим жестоко обидел бы своих добрых гениев, которые за такую обиду стали бы ему мстить, а теперь и черт удовлетворен, и добрые гении довольны, посмеиваясь между собой втихомолку, что вот-де какой догадливый человек — обманул дурака и задобрил его! Это выходит совсем по нашей пословице: "И Богу свечка, и черту кочерга". Но так суеверит, конечно, только простонародье: люди же, более просвещенные насчет своей религии, объясняют этого рода жертвоприношение тем, что в нем выражается готовность человека пожертвовать всем своим достоянием, даже сжечь его для умилостивления злого гения, прообразованием чего и служит связка бумажных ямбов. Судя по количеству таких связок, продаваемых в лавках, надо думать, что китайский дьявол далеко не терпит недостатка, если не в деньгах, то, по крайней мере, в уверениях готовностью жертвовать ими. Все же кредит своего рода. В этих же лавках продаются и жертвенные курительные свечи, приготовляемые из особенной массы (род кизяка), в состав которой входит превращенный в порошок коровий помет, так как корова — животное весьма угодное Будде. Эти свечи тлеют очень ровно, оставляя по себе превосходный белый пепел, всегда наполняющий жертвенные курильницы, но дым их не имеет никакого аромата и запахом напоминает жженую солому. Простейшая форма таких свеч представляет длинную круглую палочку, как карандаш, но затем, смотря по цене, торговцы комбинируют из множества подобных палочек цилиндро-конические фигуры длиной около аршина и более, украшенные крендельками, спиралями и бахромой из той же массы и оклеенные пунцовой и серебряной бумагой. Этого рода свечи насаживаются на шпильки особого рода храмовых оловянных подсвечников и ставятся в кумирнях перед образами и изваяниями Будды.
