Ознакомительная версия.
Г у д е р и а н. У «национального вождя» нет ни необходимого опыта, ни достаточно компетентного штаба, чтобы руководить наступлением в одиночку. Присутствие генерала Венка поэтому является необходимым.
Г и т л е р. Я не позволяю вам говорить, что «национальный вождь» не способен выполнять свои обязанности.
Г у д е р и а н. Я должен настаивать на прикомандировании генерала Венка к штабу группы армий, чтобы он мог обеспечить компетентное проведение операции».
Вскоре Гитлер полностью потерял самообладание. Гудериан писал, как после каждого взрыва гнева «Гитлер начинал вышагивать по краю ковра, затем внезапно останавливался передо мной и начинал выкрикивать мне в лицо свои обвинения. Он почти вопил, глаза, казалось, выскакивали у него из орбит, на висках надувались жилы». В таком духе совещание шло еще два часа. Никто не говорил, кроме Гудериана, который «твердо решил, что не позволит уничтожить свою невозмутимость и просто будет повторять свои главные требования снова и снова. Это он и делал с ледяным упорством».
Вдруг, совершенно неожиданно, Гитлер остановился перед «национальным вождем» и сказал ему: «Ну, Гиммлер, генерал Венк прибудет в ваш штаб вечером и будет руководить наступлением». Потом он подошел к Венку и сказал ему, что он должен немедленно прибыть в штаб группы армий. Вернувшись на свое обычное место, Гитлер взял Гудериана под руку и сказал: «Генеральный штаб сегодня одержал победу» – и улыбнулся «своей самой чарующей улыбкой».
Потом совещание вошло в нормальное русло, но Гудериан был настолько опустошен своей победой, что ему пришлось уйти в маленький аванзал. Когда он сидел там за столом, опустив голову на руки, к нему подошел Кейтель, сразу начавший укорять его. Как он мог противоречить фюреру в такой манере? Разве он не видел, каким возбужденным становился фюрер? Что будет, если в результате такой сцены у фюрера случится удар? Вскоре начали подходить другие члены гитлеровского окружения и присоединять свои голоса к Кейтелю. Начальник Генерального штаба оказался в абсолютном меньшинстве, и ему пришлось «снова прибегнуть к утомительным доказательствам и убеждениям, прежде чем успокоились эти робкие перепуганные души». Затем по телефону он отдал приказ группе армий «Висла», подтвердив, что подготовка к наступлению 15 февраля должна продолжаться, и, не ожидая Венка, уехал, прежде чем Гитлер смог бы передумать.
Наступил час последнего наступления, которое было суждено предпринять германской армии во Второй мировой войне. 6 танковых дивизий в переформированной 3-й армии Рауса были только тенью от силы вермахта в предшествовавших, не таких решающих боях. Потому что ни одна из танковых дивизий не имела танков больше «двухбатальонной» численности, и только три из них были оснащены по преимуществу «пантерами». Остальные три были укомплектованы танками типа IV и «усилены» изношенными «тиграми». Поддержки авиации вообще не было – «пантерам» было нужно все имевшееся горючее. Экипажи имели приказ о том, что, если танк подбит, их первой задачей является слить все топливо, «как только ослабеет огонь противника». Хотя часть машин были новые, многие экипажи непрерывно находились в боях в течение недель. Другие, прибывшие с Запада, были травмированы постоянными воздушными налетами и проявляли «сильное нежелание действовать в массе в светлое время суток». Третьи являлись спешно собранными пополнениями из люфтваффе или с полицейской службы, у которых не было ни боевого опыта, ни технического умения содержать машины в рабочем состоянии в условиях боев. Тем не менее их моральный дух, если и не был «высок» в общепринятом смысле, то характеризовался тем элементом последнего отчаяния, которое может вылиться в героический порыв – и так же неожиданно кончиться полной деморализацией.
Русские, находившиеся против них, знали, что нужно ожидать атаки, но это предупреждение было дано еще 10 дней назад, и за это время успело смениться несколько частей. Их линия удерживалась небольшими силами пехоты с легким прикрытием противотанковых пушек. Основная часть 47-й мотострелковой армии находилась дальше, а танки ИС и Т-34/85 из 2-й гвардейской танковой армии были сосредоточены в Мезерице и Швибусе. Две из танковых бригад Богданова были оттянуты назад к Познани. Что же касается большинства советских солдат, то можно с полным правом сказать, что после достигнутых побед и понесенных потерь предшествующего месяца «они овладели завоеванной страной и дали себе волю».
Немецкое наступление в первый день было успешным. Русские лишь поставили до него несколько мин вокруг деревень и на стыках дорог и с этих позиций смогли несколько ослабить напор немцев, ведя обстрелиз ПТУРСов (противотанковый управляемый реактивный снаряд и 76-мм противотанковых пушек, использовавших кумулятивные снаряды). Но на открытой местности и на лесных опушках немецкие танки вклинились достаточно глубоко. К ночи 16 февраля в плен было взято 3 тысячи русских. Самым главным для немцев было войти в соприкосновение с советскими танками и уничтожить их в первые же дни. Их собственный недостаток топлива, подготовки и выносливости диктовал необходимость добиться победы, прежде чем последует реакция Жукова. 17 февраля появились признаки того, что такой цели можно добиться. Танки 4-й дивизии СС, пытавшиеся форсировать Варту юго-западнее Ландсберга, были втянуты в артиллерийскую дуэль с группой танков ИС-2, которая появилась на противоположном берегу и вынудила их отступить. Прощупывание боем показало, что Жуков не собирается отступать из-за угрозы своему правому флангу.
Сообщение о наступлении Рауса – Венка вызвало немедленную реакцию в Ставке. Рокоссовский получил приказ усилить давление против Вейса в Померании, а 19-я армия Козлова была взята у Черняховского[129] для усиления 2-й гвардейской танковой армии. Взаимодействие между Жуковым и Рокоссовским очень облегчилось после сдачи гарнизона Шнейдемюле 14 февраля, потому что этот крупный железнодорожный узел обеспечивал коммуникации север – юг и восток – запад. Если бы только немецкое наступление началось всего на три дня раньше, город был бы освобожден, и тогда, имея в тылу все еще державшиеся Грауденц и Диршау[130], Рокоссовский был бы сильно ограничен в способности к быстрому сосредоточению.
Но вышло так, что судьба вмешалась прежде, чем русские успели пересмотреть свою диспозицию или немецкие танки вступить в сражение со 2-й гвардейской танковой армией. Несмотря на утверждения Гудериана, что вечерние «инструктажи» у Гитлера были «просто болтовня и пустая трата времени», Венк был обязан присутствовать на них вечером каждого дня. Дорога туда и обратно между Берлином и штабом группы армий у Штеттина составляла почти 200 миль. В ночь на 17 февраля смертельно уставший Венк сел за руль машины, заменив свалившегося водителя. Он заснул за рулем, и машина врезалась в парапет моста на автостраде Берлин – Штеттин.
Венк был серьезно ранен и госпитализирован, и с ним исчез последний шанс Гудериана держать под личным контролем Арнсвальдскую операцию. На следующий день Гитлер по рекомендации Бургдорфа назначил генерала Ганса Кребса (близкого друга Бургдорфа) на место Венка. Верный Генрих теперь более или менее перманентно обретался в Берлине и забросил все, кроме своей номинальной ответственности за свою группу армий, но Кребс, подобно Моделю, у которого он ранее был начальником штаба, был «нацистским генералом».
Таким образом, руководство группой армий «Висла» опять попало в руки партии, и с этого момента наступление, лишенное непрерывности направления, выдохлось. Оно продолжалось четыре дня, это самое короткое и самое неудачное наступление, предпринятое германской армией. Много факторов с самого начала поставили успех под удар – личное соперничество, административная обструкция, нехватка людей и техники – но решающий удар был нанесен самой судьбой. Как и в случае с генералом Бийотом четыре с половиной года назад, автокатастрофа обезглавила армию, подступившую к грани поражения[131].
Гитлер, на которого возлагают всю вину за военные поражения Германии во Второй мировой войне, безусловно, несет основную долю ответственности за развал группы армий «Висла» и разрушение плана контрнаступления Гудериана. Но прежде чем осудить это просто как беспомощную безответственность или продукт ненормальной психики, мы должны попытаться оценить, каковы были в это время стратегические намерения фюрера. У нас есть данные о двух его замыслах – одном военном и другом политическом. Дёниц убедил Гитлера, что подводные лодки явятся инструментом, с помощью которого Германия сможет выиграть войну, и что сохранение контроля над Балтикой совершенно необходимо, чтобы располагать спокойным местом, где экипажи этих новых лодок будут их осваивать[132].
Ознакомительная версия.
