Все дело в том, что первому лицу было весьма неудобно ехать из Кремля на дачу в Горки-2: правительственный кортеж крутился по центру, прежде чем добирался до Рублевского шоссе.
Сталин опасался неведомых террористов, а Никита Сергеевич, видимо, боялся, что в капканах старомосковских улочек его поджидают члены антипартийной группы, например Молотов с противотанковым ружьем или Каганович со станковым гранатометом. И судьба Арбата была решена.
Но давайте вернемся в ушедшую осень.
Малый Николопесковский переулок уже готовился ко сну. Такси остановилось у полукруглой арки. Двор, засыпанный листьями, скамеечки, клумба с погибающими цветами и в глубине – одноэтажный флигель. Окна в нем были зашторены, и свет пробивался узкими полосками, создавая ощущение опасности и тайны.
Мой товарищ постучал в окно каким-то особым кодом, словно морзянку отбил. Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой парень весьма приятной наружности: полный, высокий, роговые очки делали его похожим на какого-то чеховского персонажа.
– Прошу, – чуть грассируя, сказал он.
Первое, что я увидел, войдя в квартиру, – Вольтера. Двухметровая фигура, сработанная из красного дерева, стояла в глубине комнаты.
Великий мыслитель иронично взирал на кучи заграничного тряпья.
Чего здесь только не было! Американские костюмы, итальянские пиджаки, финские плащи, голландские юбки, английские шерстяные рубашки.
– Выбирайте, – сделал широкий жест чеховский персонаж, как оказалось впоследствии, знаменитый Голем, человек, державший центровую подпольную фарцовку.
– У вас прекрасный Вольтер, – сказал я.
– Да, – ответил он, – остатки бывшего семейного благополучия. Но скоро он покинет мой дом. Один мужик из посольства обещал мне за него приличную партию шмоток. Прошу вас, выбирайте. Мой ассистент покажет вам товар.
Он еще раз оглядел свой склад и крикнул:
– Виктор!
Из таинственной глубины флигеля, где в эту минуту заиграли менуэт старинные часы, появился человек, одетый во все фирменное.
Он поздоровался, щелкнул выключателем, и загорелся под потолком китайский фонарь-люстра. И в ее зыбком желтоватом свете я увидел Гобсека с лицом херувима – человека из моего военного детства.
* * *
Виктор Лазарев появился в нашем классе в сорок четвертом. Мальчик из детской сказки, с большими голубыми глазами.
Цвет его волос я не помню, так как все школьники Москвы до седьмого класса были подстрижены наголо, как солдаты-новобранцы. Только через много лет я понял смысл этого издевательства: нас берегли от педикулеза. Каждый день перед уроками нас строили и проверяли на «форму двадцать», проще говоря, на вшивость: в те годы о детях старались заботиться.
Надо сказать, что у нас был необыкновенно дружный класс и, самое главное, много читающий. Видимо, книги в то несытое и совсем не комфортное время скрашивали наше не очень веселое детство.
Мы читали много и запоем. Из рук в руки переходили книги, которыми мы постоянно обменивались. Дюма, Гюго, Жюль Берн, Борис Житков, Стивенсон зачитывались до дыр.
Мы с нетерпением ждали большой перемены. Именно тогда нам приносили завтрак – всегда одинаковый: полтора свежих бублика и две соевые конфеты.
Никогда потом я не ел ничего более вкусного, чем этот военный завтрак.
Если кто-нибудь болел, то его пайку получал один из нас и по дороге домой заносил заболевшему. Я не помню случая, чтобы кто-то из наших ребят не донес бублики и конфеты до товарища. Это было святым мальчишеским правилом.
Однажды Лазарев вынул из портфеля и положил на парту шесть книжек издания «Academia». Шесть книжек Александра Дюма. Всю его историю о трех мушкетерах.
– Дашь почитать? – бросился я к нему.
– Конечно, – улыбнулся он своей милой, немного смущенной улыбкой. – Ты что возьмешь?
– «Двадцать лет спустя».
«Три мушкетера» я уже прочел, а вот продолжение достать не смог. Его не было даже в детской библиотеке на Курбатовской площади.
– На сколько дней? – поинтересовался Лазарев.
– Дня на три.
– Хорошо. Три завтрака.
– Какие завтраки? – не понял я.
– Обычные, которые мы получаем на большой перемене.
Я согласился и через три дня голодухи на перемене получил книгу.
Мы и не заметили, как весь класс несколько дней попал в кабальную зависимость к Вите Лазареву. Цены на книжки колебались от двух до десяти завтраков.
С урчащими от голода животами мы возвращались домой и представляли, как Витька Лазарев приходит в свою квартиру, разогревает чай и пьет его, заедая нашими бубликами и конфетами.
Но, как позже выяснилось, все обстояло иначе.
Мальчик с внешностью херувима складывал свою дневную добычу в сумку от противогаза и исчезал сразу после уроков. Нет, одиннадцатилетний Гобсек шел не домой прятать свою добычу. Он через проходной двор топал на Тишинку, где в подворотне рядом с кинотеатром «Смена» обменивал конфеты и бублики на упаковку папирос «Пушка». А потом на площади перед Белорусским вокзалом продавал их россыпью по червонцу за штуку. В пачке было двадцать пять папирос, таким образом Витя Лазарев получал за пачку двести пятьдесят рублей, практически две цены. А что он делал со своими деньгами в таком юном возрасте, для меня осталось загадкой по сей день.
Потом его исключили. Милиция задержала его за торговлю папиросами. Его исключили, а мы опять начали есть свои завтраки.
Снова увидел я его только в 1952 году: в кафе «Мороженое» на улице Горького он явился мне в образе официанта. Глядя нагло мне в глаза, он обсчитал меня почти в два раза, точно зная, что при девушке скандал из-за денег я не подниму.
И вот сейчас, в этой комнате, он разбирает шмотки, не обращая внимания на Вольтера, печально взирающего на это безобразие.
* * *
Лазарев перекладывал вещи, упорно делая вид, что незнаком со мной, а мы вели с хозяином светскую беседу.
Недавно отшумел Московский фестиваль молодежи и студентов, на нем впервые был устроен своеобразный кинофестиваль. Впервые нам довелось посмотреть столько хороших фильмов. И с Колей Големом мы обсуждали «Канал» Анджея Вайды, и собеседник мой говорил интересные вещи: у него было свое оригинальное видение творчества великого поляка.
Не так давно я прочитал в одной из многочисленных книг, что фарцовщики появились у нас именно после фестиваля, в 1957 году. Это не совсем верно. Первый всплеск спекуляции вещами приходится на сороковой год, когда мы присоединили Западную Украину и Западную Белоруссию и захватили Латвию, Эстонию и Литву. Именно оттуда начала попадать в Москву красивая и модная одежда. Надо сказать, что обыкновенный командированный не мог вывезти, к примеру, из Львова контейнер мужских костюмов, а вот так называемые ответственные работники разного уровня пригоняли в Москву немыслимое количество товаров. Вполне понятно, что сами они торговать не могли, поэтому находили умных людей, которые одевали во все это великолепие московских модных людей.
В 45-м, после войны, столичные подпольные дельцы работали с повышенной нагрузкой.
С одним из таких я был хорошо знаком. Как его звали и его фамилию не знал никто, именовался этот человек кличкой «Челси».
Почему именно «Челси», а не «Окленд» или «Глазго», могу объяснить.
Любители футбола помнят блистательное послевоенное турне нашей сборной по городам Англии. Вполне естественно, что наши футболисты привезли кое-что на продажу. Все это поступило в одни руки. Вот тогда у этих «одних рук» и появилась эта удивительная кличка.
Когда один из клиентов спросил его:
– Откуда этот костюм?
Он не задумываясь ответил:
– Из Челси.
– А что такое Челси?
– Страна.
Никита Сергеевич Хрущев был «великим реформатором». Он ликвидировал Промкооперацию, и в стране появилось чудовищное зло – подпольные цеха.
Он закрыл московские пивные-деревяшки, куда после смены заходил заводской народ, выпивал свою сотку, запивал пивом, заедал бутербродом и, обсудив футбольные новости, шел домой. Пивные закрыли, и появилось всесоюзное движение – «на троих». И почтенные передовики производства выпивали свой стакан в подъезде, закусывая мануфактурой.
С его благословения было запрещено иностранцам, постоянно проживавшим в Москве, и уже многочисленным туристам отдавать свои вещи в комиссионные магазины. Весьма важный чин из КГБ у нас в редакции доказывал нам, приводя устрашающие примеры, что именно в этих торговых точках передаются шифровки, микрофильмы и прочий шпионский хлам. Вот тогда и появилась веселая армия фарцовщиков. 60-е годы были посвящены бескомпромиссной борьбе с ними. На битву эту были брошены огромные силы милиции. Комсомол сформировал особые отряды добровольцев с широкими, но незаконными полномочиями. В КГБ работало специальное подразделение. Тысячи людей, забросив свои основные занятия, гонялись по коридорам гостиниц, по ресторанам, по московским закоулкам за молодыми бизнесменами.
