Однако, первые репетиции показали, что доклады физиков недостаточно жёстки и не содержат погромных призывов, а доклады философов хоть и бойки, но во многом глуповаты. Всего было проведено около полусотни репетиций, но нужного эффекта так и не получилось…
В СССР тогда были заметными три ведущие школы физиков — Харьковская с её лидером Александром Лейпунским, одним из пионеров ядерных исследований; Ленинградская — во главе с Яковом Френкелем, автором многих фундаментальных книг и трудов и Московская, основателем которой считался Леонид Мандельштам. Правда, в Москве учёным Академии наук во главе с Мандельштамом противостояли физики МГУ.
Если первых отличали талантливость и энергичность, они получили блестящее образование за рубежом, их часто цитировали в заграничных журналах и приглашали на международные конференции, то университетские физики могли только об этом мечтать, впрочем, среди них тоже были «звёзды», хотя и не первой величины.
А самое главное — физики мандельштамовской школы легко побеждали на выборах в Академии наук, становились завкафедрами и директорами НИИ, чего с университетскими физиками почти не случалось. А они очень хотели реванша, и грядущее Совещание давало надежду…
Впрочем, еще на репетициях, длившихся несколько месяцев, уже стало ясно — кто именно находится по разные стороны баррикад. Справа бесновались университетские: Аркадий Тимирязев, Яков Терлецкий, Анатолий Власов, Алексей Ильюшин, Николай Акулов. Их и других физиков МГУ имел ввиду Берия, когда создавал «теневую команду» ядерщиков, которая должна была заменить команду Курчатова, буде он потерпит неудачу в испытаниях первой атомной бомбы. Тем более, что Терлецкий (Терлецкого Берия зачислил даже в штат НКВД.) крайне возмущался непатриотичным обстоятельством, а именно: над бомбой работал «…узкий конгломерат ленинградских физиков во главе с Иоффе и Капицей, который двигался в основном по проторенным путям, повторяя американские и западноевропейские достижения, игнорируя развитие собственных оригинальных научных направлений».
С университетскими физиками блокировались унтер — философы, о которых и говорить тошно. Их всех объединяла одна черта — пещерное невежество.
Научной опричнине противостояли Владимир Фок, Игорь Тамм, Абрам Иоффе, Михаил Леонтович, Виталий Гинзбург, Лев Ландау, Яков Френкель, Пётр Капица и другие. Многие из них были и стали впоследствии Нобелевскими лауреатами, Героями Соцтруда (и не единожды), лауреатами государственных премий, участниками разработки ядерного оружия, почти все были академиками. Это особенно бесило философско-физическую мафию ибо никого из них подобной чести большевики не удостоили, несмотря на лакейство на идеологической ниве. А ведь академические физики не лакействовали, не угождали «товарищам», более того — многие из них были в явной оппозиции большевистскому режиму, и, тем не менее, режим был вынужден награждать их, ибо заслуги и громкая известность академиков признавались всем миром. Конечно, главной мишенью для погромщиков был Яков Френкель, не побоявшийся публично осмеять вождей марксизма-ленинизма, но замах у них был огромен- разгром передовой части учёных-физиков.
Чтобы придать Совещанию вес и значительность, пригласили на него советских учёных с мировым именем. И тут большевики жестоко просчитались — в докладах и выступлениях академиков Иоффе, Ландсберга, Фока, Тамма, Гинзбурга и других хоть и весьма осторожно, но довольно твердо отстаивались принципы современной физики. Даже в главном докладе президента АН СССР Вавилова, хотя и была брошена кость философской мафии: «…нет признаков борьбы с враждебной нам идеологией…» (к «враждебным идеологам» Вавилов отнёс Бора, Гейзенберга, Дирака, Эддингтона), всё же не было нападок на теорию относительности и квантовую механику. Это был скорее политический, чем научный доклад, где Вавилов лавировал между бандитами от науки и прогрессивной частью учёных-физиков, вызвав неудовольствие и тех и других. Конечно, ему было далеко до честности и бескомпромиссности родного брата, также бывшего Президента АН, убитого сталинскими палачами в застенках саратовской тюрьмы… Надо отметить, что доклад Вавилова был только в рукописном виде, он его ни разу не зачитывал, поскольку ни на одну репетицию не приходил.
Многие из мафиозных философов и философствующих «партийных» физиков были и ранее крепко биты «академиками» в публичных выступлениях, дискуссиях и статьях за ошибки и ляпы не только при обсуждении вопросов современной физики, но и в трудах по «родным» разделам физики «пролетарской». Поэтому Совещание мыслилось ими использовать для сведения личных счётов за прошлые обиды. Тем более становилось всё яснее и яснее, что разгром не «вытанцовывается» и надо хотя бы отомстить за публичные «порки». Вендетта началась организованно, но проколы смазали ёе эффект.
Характерно в этом смысле поведение «пролетарского» физика Акулова. К тому времени даже начинающие учёные знали, что энергия при ядерном взрыве выделяется в результате того, что масса вступающих в ядерную реакцию деления или синтеза частиц не совпадает с массой вновь образующихся: эта разница (умноженная на квадрат скорости света) и определяет величину колоссальной энергии взрыва. По этой знаменитой формуле Эйнштейна ядерщики подсчитывали мощь атомных зарядов, и знать её видному учёному, а, несомненно, Акулов был крупный физик-специалист в области магнитных явлений, знать её и понимать он был в состоянии. Но ведь «придумал» эту формулу человек с враждебной нам идеологией, и дело чести советской науки — решительно отвергнуть её. И как только Владимир Фок высказался о высвобождении атомной энергии за счёт массы ядра, Акулов грудью стал на пути вражеской концепции: «Если бы студент 4–5 курса так выразился или экспериментатор, который эти вещи знает понаслышке, но Владимир Александрович, один из крупнейших наших теоретиков, как он может говорить, что атомная энергия получается за счёт инертной массы ядра…?»
Подобное дикое невежество возмутило академика Иоффе, однако, Акулов и его оскорбил. Пришлось Оргкомитету, скрепя сердцем, выгнать Акулова с репетиций. Впоследствии его выгнали и с физического факультета МГУ.
Настроение у погромщиков стало совсем кислым, правда, в запасе у них оставался незадействованный ещё один жупел — «космополитизм». Партия — ум, честь и совесть эпохи — давно уже призывала травить «безродных космополитов», и это был беспроигрышный, казалось бы, вариант.
Уже давно шли разговоры о том, что для некоторых «физиков-идеалистов» дух низкопоклонства перед Западом превыше всего. Они считали публикации достойными только тогда, когда их помещали на свои страницы английские, американские или немецкие журналы. Особо возмущал всех Френкель, который, по словам председателя Оргкомитета, «…издавал книгу на английском языке, а затем приходил в редакцию (советскую, конечно — авт.) и говорил: «Если вы считаете интересным, то переведите эту книгу».
Но самое большое негодование вызывало нежелание «идеалистов» цитировать в своих статьях советских «партийных» физиков — Акулова, Власова, Терлецкого, Иваненко и пр. Тем более, что партия велела блюсти приоритет советской науки, а «ихнюю» не замечать как будто и нет её. И уже самые жизнерадостные провозглашали: «Ихняя наука гниёт и рушится, а наша — стояла, стоит и стоять будет!»
Самые важные и ценные открытия в науке было велено считать достижениями русских изобретателей и учёных. Ломоносов был объявлен автором закона сохранения энергии, Ползунов — изобретателем паровой машины, Лобачевский — основателем теории относительности, а родоначальником современной электротехники оказался не какой-то там Фарадей, а наш Василий Петров. Бойкие соискатели стали строчить диссертации, в коих колесо объявлялось изобретением древних славян на основании почитания ими пасхального кулича, имеющего круглую форму. От публикации подобного опуса спасло разъяснение знающих людей, что кулич — это фаллический символ. Академик Сахаров потом вспоминал, что братьев Райт, первых в мире воздухоплавателей, должен был вытеснить контр-адмирал Можайский, но в спешке опубликовали биографию и фотографию его брата.
Тогда же и родился известный анекдот: «Россия — родина слонов». Впрочем, некоторые «квасные» патриоты понимали эту шутку буквально и готовы были найти тому доказательства, коли партия прикажет.
А партия не дремала и пустилась во все тяжкие — срочно позакрывали научные журналы в СССР, печатавшиеся на иностранных языках.
Учёным, состоявшим почётными академиками и членами иностранных научных обществ, было отказано в валюте для уплаты членских взносов. Наступило время, как было сказано в докладе Вавилова, перейти к «переоценке прошлого нашей отечественной физической науки». Такая постановка вопроса чрезвычайно воодушевляла профессора МГУ Дмитрия Иваненко.
