Но с точки зрения художественного качества Peanuts достиг высшей точки лишь на двадцатом году существования. Муми-комикс был с самого начала совершенен во всех отношениях. Схож во многом с муми-троллями и другой сверх популярный американский комикс Калвини Хобс (1985–1995 гг.), созданный художником и писателем Биллом Ватерсоном (р.1958 г.). Ватерсону, как и Янссон, удавалось привнести в описание, в общем-то, банальных бытовых событий поэтику романтического отношения к жизни.
В статье опубликованной 31 декабря 1956 г. в газете «Шведский день» издатель Йоран Шильд размышляет о феномене популярности муми-комикса:
«Есть ли вид искусства более презираемый профессиональными художниками, чем комикс? Обязанный своим появлением на свет особым техническим и психологическим состоянием современного общества, комикс стал истинно народным искусством. Комикс отвечает всем потребностям нынешней публики, но почти никогда не используется как средство самовыражения членами сообщества художников. Нам пришлось ждать появления Туве Янссон, в лице которой комикс нашел своего защитника и популяризатора. Редко бывает, чтобы творчество одного человека было столь многогранным и качественным во всех своих проявлениях».
Гениальность муми-комикса состоит в том, что он не стареет. Когда в процессе работы над этой книгой в 1998 году автор показал несколько комиксов Туве и Ларса, выполненных в 50-е годы, одному видному специалисту по комиксам из Франции, тот был уверен, что это работы современных художников из 90-х годов.
В одном из интервью в 70-х Туве Янссон сказала: «Автор комикса может повлиять на читателя. Но не так, как это понимают сейчас: вмещают целую жизнь в три картинки и притягивают за уши некий смысл[4]. Автор комикса может как бы невзначай подать читателю некую идею, утешить его, дать ему надежду, или заставить возмутиться какими-то вещами, заслуживающими возмущения…»
Страшно вообразить, насколько менее интересным мог быть наш мир, если бы Туве и Ларс, вместо того, чтобы рисовать муми-комиксы, например, мирно жили бы под тихоокеанским небом, на экзотическом острове Тонга.
В 1945 году, после всех разочарований, вызванных только что завершившейся войной, Ларс высказал идею эмигрировать всей семьей на какой-нибудь мирный остров на другом конце Земли. Туве его поддержала. Они написали письмо в Королевство Тонга, и через некоторое время на их имя пришел конверт с марками экзотического государства.
В письме их извещали, что в связи с бедственным экономическим положением на острове, вызванным недавним тайфуном, страна не может принимать новых жителей.
Ларс и Туве остались в Финляндии и спустя несколько лет подарили миру один из самых замечательных комиксов в истории.
Туве Янссон
Тот, кто иллюстрирует комиксы
(перевод Людмилы Брауде)
Газета вдалбливала имя Блуб-бю, повторяя его почти двадцать лет, когда Аллингтон покончил со своей работой, и продолжать серию[5] пришлось с другим художником. Тогда запаса материалов оставалось всего на несколько недель, а дело было спешное. Договоренность с другими странами требовала гарантии по меньшей мере на два месяца вперед. А ведь Блуб-бю был выгодной серией, которая выходила с бешеной скоростью, ее не мог создавать кто попало. Они пригласили целую уйму художников на испытательный срок и предоставили им место в газете, это экономило время для наблюдения за их работой. Естественно, задание было для всех одинаковым. Через несколько дней два художника по профессиональной непригодности были удалены и заменены другими. Контролеры совершали обход несколько раз в день и пытались помочь художникам понять то, что от них требуется.
Среди контролеров выделялся один высокий человек, звали его Фрид. У него была больная спина, предположительно оттого, что он вынужден был постоянно склоняться над рабочими столами художников. А этот новый художник — молодой и не без амбиций — был, возможно, самым лучшим из всех, но все еще недостаточно хорош.
— Вы должны помнить, — твердил Фрид, — вы все время должны держать в памяти, что интенсивность работы будет возрастать. У вас будет полоса из трех или четырех картинок, в случае крайней необходимости — пяти, но это нежелательно. Хорошо! Во-первых, вы должны снимать напряжение, накопленное накануне. Работа над картинкой — это игра, которая может продолжаться. Вы накапливаете новую энергию во второй картинке и приумножаете ее в третьей и так далее. Это я вам сказал… Вы работаете хорошо, но теряетесь в деталях, комментариях, вышивках, мешающих основной линии рисунка. Он должен быть прямолинеен, прост и двигаться навстречу кульминационному пункту, климаксу[6], так сказать… Понятно?
— Я знаю! — ответил Самуэль Стейн. — Я знаю! Я попытаюсь!
— Представьте себе человека, который берет в руки газету, — продолжал Фрид. — Он устал, не в настроении, он спешит на работу. Он пропускает рубрики на первой странице и наталкивается на комиксы. В самый первый момент он не может понять все нюансы, этого от него требовать нельзя. Но его любопытство нуждается в небольшой разрядке напряженности, ему хочется смеяться, хохотать над чем-то веселым, это — естественно, не правда ли?! О’kay. Все это он получит! Мы эго ему дадим! Это — важно! Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, — ответил Стейн, — я, пожалуй, с самого начала это понял. Дело в том, что нужно рисовать быстро. Я словно бы не успеваю сразу понять все, что надо, сразу сделать что-то правильно!
— Все будет хорошо, все получится! — обещал ему Фрид. — Относитесь к работе спокойно! Могу вам сказать, разумеется, доверительно, что вы среди лучших. Линия у вас о’kay, и с фоном вы справляетесь. Ну, а теперь мне надо к другим!
Комната была очень маленькая — стены бурые, собственно говоря, всего-навсего небольшое пространство, загроможденное битком набитыми полками и шкафом, рабочий стол — большой и тяжелый, старинный, с ящиками до самого пола. Стены покрыты всевозможными бумагами, старыми календарями и объявлениями, афишами и анонсами. Все это производило впечатление жизни, которая давным-давно прошла и где-то затерялась, потому что ни у кого не было времени навести здесь порядок.
Самуэлю Стейну комната нравилась, она внушала ему чувство уверенности в работе, пребывания с ней наедине. Ему нравилось быть частью большого механизма респектабельной газеты, это внушало уважение…
Комната была очень холодная. Он встал, и холод подступил еще ближе. Все время слышал он отдаленное ровное постукивание печатных станков, а над ними — шум уличного движения. Он мерз. Рядом с дверью висели рабочий халат и куртка, он надел куртку и сунул руки в карманы. В правом кармане Самуэль Стейн обнаружил клочок бумаги, список; он прочитал его, стоя у окна. «Использовать, — было написано чрезвычайно мелким почерком, — катание на коньках и т. д. шутки с правительством и современным искусством ходил на бал 1 маскарад 2 коктейль гангстер астронавт 3 раза. Любовь женщины-вамп out[7] мясной фарш тушь более светлый фон стирка кольцо».
Это писал тот, кто работал здесь и иллюстрировал комиксы. И куртка принадлежала ему. Стейну стало любопытно, и он выдвинул ящик. Там была обычная мешанина: огрызки карандашей, скотч, пустые бутылочки из-под туши, скрепки и прочий хлам. Хотя, быть может, еще хуже обычного, все свалено в кучу, словно в приступе бешенства. Он открыл следующий ящик. Тот был пуст, совершенно пуст. Он оставил в покое другие ящики и поставил кипятиться воду для чая, на полу под окном стояла плитка.
Возможно, эта комната принадлежала Аллингтону. Кажется, он никогда не работал дома, возможно, он просидел здесь двадцать лет, рисуя своего Блуб-бю. Он резко оборвал свою работу, прямо на половине одной истории. А расторжение договора должно осуществляться за полгода до увольнения. Синопсис[8] явно исчез возле пятьдесят третьей полосы. А нормальная длина комикса обычно — восемьдесят полос. Стейн спрашивал Фрида, почему Аллингтон не восстановил сюжет. Нет, этого он сделать не мог. Может, он не хотел, может, забыл?
— Не знаю, — ответил Фрид, — этим занимался другой отдел. Какое вам до этого дело, продолжайте с того рисунка, которым он закончил, и сделайте что-нибудь свое, но лучше всего так, чтобы шов не был заметен. А подпись можно опустить.
Вода закипела. Стейн снял с плитки ковшик и вытащил штепсель, достал чашку и сахар с полки, на которой их нашел; ложечки не было. Пакетики с чаем он принес с собой.
Шесть дней спустя явился Фрид и сказал, что они уже приняли решение. Стейн работал в стол, но контракт будет подписан на днях. На семь лет. Руководство очень довольно его работой, но хочет еще раз напомнить о необходимости высокой производительности. Фрид выглядел усталым, хотя его мягкое, с неуловимым выражением, лицо улыбалось. Он подошел и пожал руку Самуэлю Стейну, а потом ободряюще и покровительственно слегка коснулся его плеча.
