Она выдержала паузу, как бы размышляя над вопросом, усмехнулась и поразила меня женской логикой:
— В нем чувствовался настоящий самец… Женщины меня поймут. К тому же я была молода — всего двадцать два года. И не знала, как вести себя с мужчиной, упоенным властью. Но понимала, что просто друзьями мы не останемся… Все случилось после премьеры фильма «Предатель». Он увез меня на какую-то квартиру… Взбешенный Фрелих, узнав об этом, бросился с кулаками на самого министра пропаганды и прилично разукрасил его физиономию. Мне тоже досталось… Словом, с Фрелихом я рассталась, и начался мой роман с идеологом рейха. Представьте себе, я влюбилась в этого, как вы выразились, невзрачного хромого. Да, он был уродлив, но в нем бурлила такая энергия, и он умел заряжать людей своей речью. Однажды я посетила зал, где Геббельс выступал. Он говорил о врагах Германии с такой убедительной силой, что даже мне захотелось взять в руки оружие и убивать врагов рейха.
Она поспешно взглянула на часы и позвала прислугу:
— Эмми, пора принять укол… Извините, господа, придется прервать нашу беседу. После лечебного сеанса мне надо часа полтора-два отдохнуть.
— Да, конечно, — засуетился я. — Мы можем прогуляться по Зальцбургу.
— Вот и договорились, — улыбнулась фрау Лундвалл. — Жду вас через два часа, и мы продолжим беседу. Извините.
Так мы оказались в тени узкой улочки с обилием разноцветных витрин. Какое-то время медленно брели по брусчатке средневекового города, который прекрасно знал секреты международного туризма и издавна славился обилием горных цепей и шпионов самых разных национальностей.
— Перекусим? — предложил я пану Вацлаву, кивнув на ближайшую витрину кафе.
— Я как раз мечтаю о холодном пиве, — с энтузиазмом проговорил он, смахивая с лица обильные ручейки пота.
В зале, искусно украшенном видами Зальцбурга, было прохладно и уютно. Тихо разливалась тирольская мелодия, а немногочисленная публика общалась негромко, как бы сохраняя незыблемый здешний покой.
Мой попутчик подозвал официантку и, не заглядывая в меню, заказал свинину с капустой и объемистую кружку местного пива. Я выбрал лосося в тесте.
Звонок моего мобильного телефона, как фальшивая нота, вторгся в тирольские переливы. Чтобы не нарушать покой, я вышел на улицу.
— Для тебя есть кое-что интересное, — раздался голос Эльзы — Человек, из-за которого я оказалась в горном отеле, встречает какого-то типа из России сегодня в девятнадцать ноль-ноль в аэропорту Инсбрука.
— Почему ты думаешь, что пассажир из России?
— Итальянец говорил на русском языке. Возможно, тот не из России, а, скажем, из Прибалтики или Закавказья, но явно твой бывший соотечественник.
— А я тут при чем?
— Не врубаешься, — вздохнула Эльза. — Итальянец — крупный торговец оружием. Если он лично, без посредников, приехал на встречу с кем-то, то наверняка наклевывается серьезная сделка. Этот «кто-то», возможно, уважаемая личность в криминальном мире. Он прилетает из Санкт-Петербурга…
— Теперь врубился.
— Слава богу! — В голосе Эльзы прозвучали радостные нотки. — Ты ведь не собираешься ночевать у кинозвезды?
— Конечно, нет. — Тогда после интервью приезжай в Инсбрук. Чует моя душа, что тут завязывается интригующее дельце. Интуиция меня редко подводит.
— Интуиция — это ум воображения, — ввернул я чье-то изречение. — С этим у тебя все в порядке.
— До встречи, дорогой философ. Стрелки часов показывали двенадцать, времени оставалось предостаточно. Я вернулся к столу и на десерт заказал пирог с абрикосами и кофе. Пан Вацлав вновь потребовал пиво. Потягивая кофе, я размышлял над сообщением Эльзы. Она никогда не стала бы приглашать без веских на то причин. Значит, мне следует изменить маршрут.
— Пан Вацлав, — заговорил я, — мне придется после интервью поехать в Инсбрук. Возможно, там задержусь на пару дней.
— А как же я? — возмутился попутчик. — Я не могу попусту тратить свое драгоценное время.
— И не надо. Я вас посажу на поезд или автобус, следующий в Прагу. Согласны?
На раздумья пана Вацлава ушла половина объемистой кружки. Переварив, наконец, мое предложение, он пришел к следующему выводу:
— Это, пан журналист, нарушение нашего контракта. А оно карается штрафными санкциями.
— Сколько? — прервал я его.
— Сто евро, плюс пиво. И я готов вернуться в Прагу автобусом.
Пришлось согласиться — ожесточенные методы его торговли мне были хорошо знакомы. Я кивнул в ответ и посмотрел на приближающуюся к нам хозяйку кафе, уже немолодую даму.
— Вам понравилось наше меню?
— Благодарю вас, — заулыбался пан Вацлав, — пиво было свежее.
— А горячее блюдо? — она вскинула тонко подведенные брови.
— Все прекрасно, — встрял я. — И блюда, и сервис.
Дама удалилась с довольным видом. А я дивился незыблемости добрых старых традиций, которые все еще бытуют в этой стране. Здесь пока не следуют новаторскому примеру Парижа, где никого не интересует, что тебе нравится, а что — нет. Куда бы ты ни пришел, прождешь битых полчаса, пока закажешь бифштекс, и еще столько же для расчета за него.
К госпоже Баровой мы вернулись в обусловленное время. Она выглядела посвежевшей. Я вспомнил концовку нашей беседы и задал очередной вопрос:
— И чем же закончился ваш роман с Геббельсом?
— Его жена знала о наших встречах и обратилась к фюреру с просьбой предотвратить развал порядочной немецкой семьи. Гитлер вызвал к себе Йозефа и жестко заявил, что славянка не может быть любовницей министра пропаганды. Рассказывая об этом мне по телефону, Геббельс плакал. Он ведь любил меня…
Фрау Лундвалл тяжело вздохнула и, извинившись, вышла в соседнюю комнату, откуда послышался звон хрусталя. Когда вернулась, я почувствовал легкий запах вина.
— Как-то в Интернете, — продолжала она, — читая чешскую прессу, я нашла любопытное сообщение. Пражский военный историк, фамилию его уже не помню, в своем научном труде доказывал, что есть прямая связь между нашим романом и самой жестокой акцией нацистов против немецких евреев, известной под названием «Хрустальная ночь». Это кровавое событие произошло в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года. После разрыва со мной Геббельс находился на грани помешательства и готов был покончить с собой. Именно в это время он произнес исключительно эмоциональную речь против «еврейского засилья». Он сумел зажечь толпу настолько, что та безрассудно бросилась громить еврейские магазины, предприятия и даже синагоги. За одну ночь были убиты и ранены сотни человек…
— А как на вас отразился разрыв с Геббельсом?
— С того дня и начались все мои трагедии. После его звонка, вечером, я пришла в театр на спектакль «Игрок» по Достоевскому. В зале, видимо, был какой-то режиссер, который руководил зрителями. Когда я заняла свое место на балконе, зрители встали и, показывая на меня пальцем, скандировали: «Подстилка министра — вон!». Я со слезами выбежала из театра. Стало ясно — немецкий этап моего творчества закончился. Так и случилось. По личному распоряжению фюрера я была отстранена от всех съемок, и меня посадили под домашний арест.
Для актрисы начались кошмарные дни. Она понимала, что в любую секунду ее могли бросить в тюрьму, поэтому решила бежать из Германии. Ей удалось незаметно выскользнуть из дома, добраться до границы и благополучно оказаться на родной земле.
В Праге актриса вновь стала сниматься в кино. Но творческая работа продолжалась недолго: Чехословакию оккупировали фашисты. Ее арестовало гестапо. Но ей вновь удалось бежать. Она пробралась в Италию, куда ее неоднократно приглашали на съемки. Здесь Баровой повезло — дуче Муссолини понравилась красивая чешская актриса. Жизненный опыт научил ее, как вести себя с сильными мира сего, поэтому надежды дуче не оправдались. Но опасность грозила с другой стороны: в Рим вошли германские войска. Она не успела покинуть Италию, и опять была арестована гестапо. Тут уж и дуче не помог — ее депортировали в Чехословакию.
— Потом была тюрьма, побег, и я оказалась в Баварии, куда вошли союзные войска. Американцы меня арестовали и выдали чехословацкому правительству. Везде меня преследовало клеймо — «любовница Геббельса». Я несла горе своей семье: мою младшую сестру, тоже актрису, уволили из театра, и она покончила с собой. Мать умерла от сердечного приступа во время допроса… Я же вновь оказалась в тюрьме. Много думала о том, что будет со мной дальше. Невыносимо было сознавать, что приношу несчастье тем, кто меня любит. Накануне прихода коммунистов к власти мне вновь удалось бежать. Через австрийскую границу я пробралась в Испанию. Повсюду помогали хорошие люди. Так я оказалась на корабле, который увез меня на Американский континент. Судьба забросила в Аргентину, где получила гражданство этой страны. Через какое-то время я решила вновь вернуться в Европу, где стала сниматься в итальянском и испанском кино.
