Переписка. 1931–1970 - Михаил Александрович Лифшиц

я, как более молодой, к тому же за мной всегда бывала остановка, мне не хватало времени. И ведь действительно не хватало – с тех пор как остались позади счастливые времена подвала в Институте Маркса и Энгельса⁵⁷! Слова ничего не стоят и нечего сожалеть, поскольку помочь уже ничем нельзя. Будем надеяться хотя бы, что в ближайшие годы между нами не будет каменных стен и прочих преград. Может быть, ваш отъезд – дело временное¹¹⁴, или обстоятельства потребуют посещений Москвы¹¹⁵ – послушайте только моего совета: не летайте, не поддавайтесь соблазну, лучше пострадать немного дольше в поезде. Куда вы едете – я не знаю. Надеюсь, не к своим новым друзьям, которые проливают крокодиловы слезы после ваших докладов¹¹⁶. Если на родину, то это, может быть, будет не так плохо, однако – не спешите, побудьте с нами, пусть сначала все наладится. Надо подумать о здоровье, о возрасте. Я очень рад вашим успехам, еще более рад оптимистическим известиям о Ферри. Но что касается фельдмаршалов, то ваше здоровье дороже целого генерального штаба, и я не хотел бы, чтобы вы тратили много сил на просвещение этих «эччеленца» [12], даже у вас на родине. Или, может быть, вы сами теперь получаете звание генералиссимуса? В таком случае не забудьте об одном капитане, который может быть морским атташе в стране, не имеющей моря. Увы, я не могу приехать в Москву попрощаться с вами, разве что вы потребуете этого через вышестоящие инстанции. Надеюсь скоро узнать от Лиды все подробности вашего отъезда. Будете ли вы мне аккуратно писать? Благодарю за теоретические замечания. Прошу и в дальнейшем все, что придет вам в голову по поводу моих проблем, сообщать мне; я очень нуждаюсь в библиографических указаниях, очень заинтересован вашей «социологией знания». Кстати, вы обещали мне узнать название сборника и статьи, в которой фигурирует рассказанное мне вами (со слов, кажется, Видена¹¹⁷) место о будущем Германии с точки зрения английского капитализма. Я читаю сейчас – сколько хватает времени – английские и американские журналы, если что-нибудь интересует вас – охотно напишу.

Писать о своей жизни мне нечего. Она внешне терпима, хотя тяжела. Угнетает меня бесперспективность; я человек неглупый, способный делать обобщения, и понимаю, что я попал в ловушку, крышка которой захлопнулась. Когда я перебираю в уме все силы, которые могли бы мне помочь, то вижу ясно, что все они направлены против меня и грозят мне окончательным удушением. Один шанс против девяносто девяти, что я еще сумею работать, что мне дадут свободу, что кто-нибудь заступится за меня. Буду надеяться на этот шанс; сравниваю себя с Эпиктетом¹¹⁸.

В крайнем случае, остается еще один выход – когда немного подрастут мои галчата. Сейчас, пока, они требуют, чтобы я жил для них – раз не могу жить для большего числа людей.

Итак, всего лучшего. Не говорю прощайте. До свидания. Будем следовать каждый своей судьбе. Не забывайте меня и пишите. Алла иль Алла, Магомет ра-суль Алла! [13]

Ваш М.Л.

5 февраля 1945 г.

< по-русски, от руки >

Дорогой Юри!

Не знаю, застанет ли Вас еще это письмо в Москве¹¹⁹. Во всяком случае, хотел бы напомнить Вам о том, что я, пожалуй, забыл сказать перед отъездом, хотя это очень важно.

Из всех философов прошлого мое положение напоминает мне разве что Эпиктета. Но у меня нет столько внутренней свободы или самодовольства, сколько было у этого джентльмена в ошейнике. Скоро у Вас будет много возможностей в разных местах и среди разных, имеющих влияние людей, распространить известие или слух, что существует среди гиперборейцев муж, достойный лаврового венка. Это – я. Пусть это будет преувеличение, неправда или вексель на будущее. Но ведь другого выхода нет! Покривите душой ради меня. Единственный способ сделаться вольноотпущенником у нас это заслужить внимание извне – особенно это так будет в ближайшие годы. Два слова Томаса Манна или какого-нибудь англичанина, американца, черта, дьявола достаточны для того, чтобы я получил слабую возможность трудиться по своей специальности. И честное слово – это не будет совершенно напрасный труд. В отличие от Канта, я напишу какую-нибудь «Критику нечистого разума», eine «Kritik der unreinen oder sogar schmutzigen Vernunft» [14]. Если даже она будет издана в количестве трех экземпляров, напечатанных на машинке, – один из них в роскошном переплете с посвящением получите Вы.

Итак, вот, Юри, моя просьба. Скажу Вам правду – я очень мало надеюсь на освобождение от военной службы. В первом туре сражение уже проиграно. Московское начальство приказало меня ни в коем случае не отпускать. Можно будет еще попробовать. Но, конечно, надеяться можно только на случайность. На помощь Е.Ф. [Усиевич]¹⁰⁸ и т. п. я мало рассчитываю. Вообще ближайшие годы жить будет трудно. Я думаю, Вам понятно, что все течение моей военной службы (начиная с Пинской флотилии¹²⁰) и мое нынешнее положение является прямым следствием всей бесконечной драчливости «Литературного критика»¹²¹, никчемной драчки с союзом писателей и т. д. и т. п. Во всем этом я был замешан только по чувству товарищеского долга и даже против моей воли. А расплачиваться приходится мне. Я уже испытал унизительную процедуру напоминания Е.Ф. [Усиевич] о моем положении. По-моему, она продолжает забывать обо мне. Я уже сделал вывод по отношению к Кеменову¹²². Тяжелы бывают такие выводы, но лучше остаться одному и опуститься на дно, чем тешить себя ложью. Впрочем, я еще не могу окончательно придти к заключению, что в сорок лет я растерял свои прежние жизненные позиции, что мне нужно все начинать сызнова в совершенно новой среде. И, по правде сказать, нет никакой охоты начинать. В научном отношении у меня именно в последнее время прилив новых идей, в наименее ясных мне ранее областях. Очень жалею, что не могу познакомиться с Вашей работой о социологии знания, поскольку именно теоретико-познавательные, онтологические и психо-физиологические вопросы меня сейчас очень интересуют. Если есть лишний экземпляр библиографического списка использованной литературы¹²³ – пришлите хотя бы его в письме.

Когда Вы будете draussen [15], не хотите ли заключить контракт на обмен книгами? Так как Вы теперь читаете по-русски, а я хорошо знаю Ваши интересы, то я мог бы посылать Вам из Ленинграда полезную литературу (здесь ее много) в обмен на иностранщину. Мои интересы Вам тоже превосходно известны. Обмен этот делает ВОКС.

Кстати, из двух моих книжек не можете ли