4. Одновременно с представителем дивизии направить в штарм делегатов связи, обеспечив их подвижными средствами.
5. Начальнику связи к 18.00 18.10.41 установить связь со штабами соединений.
6. Боевой приказ штарму последует дополнительно»[51].
В день прибытия генерала Ефремова в район Наро-Фоминска и вступления его в должность командующего 33-й армией подразделения, вошедшие в состав новой армии, вели тяжелейшие оборонительные бои с частями противника, которые атаковали практически беспрерывно.
151-я мсбр на рубеже Годуново – Купелицы – опушка леса восточнее Загряжское (восточнее Вереи) отбивали атаки частей 258-й пехотной дивизии вермахта. Бригада в буквальном смысле истекала кровью. Потери были огромными. Восполнялись они крайне слабо и нерегулярно. Снабжение подразделений, которые вот уже несколько суток не выходили из боя, было плохим. Вот что в этот день писал в своём донесении командир 455-го батальона: «Указанный участок обороны – Ковригино – Загряжское удерживаю прочно. Произвёл разведку сёл Самород, Волчанка, противник в этих сёлах не обнаружен. Северо-западнее нашей обороны противник находится около 200 метров. Наша разведка была обстреляна пулемётами и автоматами. Убитых нет. Раненых один человек.
Питанием и боеприпасами не снабжают. За всё время с 16.10.41 получили только один хлеб. Истребительная рота, взвод связи хлеб ещё не получили.
Всю ночь противник подбрасывает на автомашинах подкрепление»[52].
222-я сд, занимавшая в это время оборону по рубежу выс. 224, 0 – Потаращенков – Смоленское – Берёзовка, отбивала атаки противника в направлении Назарьево.
1-я гв. мсд своим 175-м полком, который только что прибыл на наро-фоминский участок, заняла оборону на окраинах Наро-Фоминска, закрыв его с юго-запада.
110-я сд вели бой на рубеже Татарка – Инютино – Ермолино.
113-я сд дралась по фронту Ермолино – восточный берег р. Протва – Маланьино – Скуратово. Связь со штабом дивизии была неустойчивой. 19 октября никаких сведений от полковника Миронова с самого утра не поступало. Посланные к нему офицеры связи в штарм не возвратились.
Все дивизии действовали изолированно друг от друга, не имея с соседом ни локтевой связи, ни возможности взаимодействия в случае критических ситуаций. Точно в таких же обстоятельствах зачастую действовали полки. И бои тех дней имели характер перманентной критической ситуации, которую переломить, выправить не хватало ни сил, ни средств и которая в связи с этим только усугублялась с каждым часом.
В таких обстоятельствах и вступил генерал Ефремов в должность командующего 33-й армией. Коротко изучив ситуацию, он тут же не медля предпринял несколько шагов по предотвращению неминуемой катастрофы полного развала участка фронта, удерживаемого армией.
– Дмитрий Платонович, – спросил он комбрига Онуприенко, передававшего ему дела, – какие у нас резервы?
– Никаких, – ответил Онуприенко.
– А что за войска разгружаются на станции? – Тут же поинтересовался он.
– Пополнение для сто семьдесят третьей дивизии. Дивизия теперь, как вы знаете, из состава тридцать третьей выведена.
– Дивизия выведена, но пополнение прибыло сюда. Срочно направить в штаб фронта телеграмму с просьбой использования этого пополнения на угрожающем участке.
Телеграмма ушла. И вскоре из Перхушкова за подписью начштаба Западного фронта генерала Соколовского[53] пришёл положительный ответ.
1750 человек пополнения, полностью экипированного и вооружённого по полному штату, было маршем направлено в распоряжение полковника Новикова[54], два дня назад вступившего в должность командира 222-й сд. Этой дивизии было труднее всего. Здесь командарм увидел опасность прорыва противника и потому усилил 222-ю тем, что оказалось под рукой.
В первые же дни в дивизиях и полках поняли, что в должность командующего армией вступил человек, умеющий реально оценивать обстановку и принимать адекватные решения. Командиры почувствовали заботу о них и то, что каждый боевой приказ по возможности обеспечивается боевым ресурсом. Почувствовали и железную руку командарма.
Исследуя тему героического противостояния 33-й армии генерала М.Г. Ефремова врагу на ближних подступах к Москве, а затем её не менее героический поход на Вязьму, завершившийся трагедией, размышляя о судьбах истории и конкретных людей, нельзя не коснуться темы смежной, а точнее, того, что происходило за спинами насмерть стоявших под Наро-Фоминском. Позади была Москва. Что в это время происходило там?
А Москву в эти дни охватила паника. В историографии и литературе 16 октября 1941 г. называют днём беспорядков в Москве.
В своём добросовестном исследовании, вышедшем в издательстве «Русич» в Смоленске в 2004 г. под названием «Укрощение «Тайфуна», журналист-международник Л.А. Безыменский пишет: «Об этом дне не хочется вспоминать, но историк обязан это сделать». Далее автор приводит странички из дневника москвича Н. Вержбицкого: «16 октября. У магазинов огромные очереди, в магазинах спёрто и сплошной бабий крик. Объявление: выдают все товары по талонам за весь месяц.
…Метро не работает с утра.
…Многие заводы закрылись, с рабочими произведён расчёт, выдана зарплата за месяц вперёд.
…Много грузовиков с эвакуированными: мешки, чемоданы, ящики, подушки, люди с поднятыми воротниками.
…У баб в очереди установился такой неписаный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди – обратно его не пускать. Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остаётся без картошки.
17 октября. Сняли и уничтожили у всех парадных список жильцов. Уничтожили все домовые книги.
…Пенсионерам выдали на руки все документы.
…Постепенно вырисовывается картина того, что произошло вчера.
…Большое количество предприятий было экстренно приостановлено, рабочим выдали зарплату и на 1 месяц вперёд. Рабочие, получив деньги, бросились покупать продукты и тикать.
Сейчас, после постановления Моссовета, эти закрытые предприятия с рассчитанными рабочими вновь начали работать.
…У рабочих злоба против головки, которая бежала в первую очередь. Достаётся партийцам.
…Кто-то меня спросил:
– Не лучше ли служить немцам, чем англичанам, если вообще придётся служить?
…с 7-ми часов вечера налёты один за другим.
…В церкви Преображения аккуратно – и всенощные, и литургии.
…По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:
«Ребята, не Москва ль за нами?
Умрём же за Москву!»
Далее Л.А. Безыменский приводит странички из другого дневника, тоже москвича Г.В. Решетина: «16 октября 1941 г. Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького.
Прибегает Иван Зудин. Он был одно время вместе с нашим отцом в народном ополчении. Его вскорости отозвали обратно на учёбу в юридический институт. Институт эвакуирован в Саратов. Иван тоже должен был на днях уехать туда. Но сейчас всё перепуталось. На шее у Ивана связка колбасы. Кладёт на стол. Говорит, подобрал у магазина. Побежали вместе к магазину. Там уже ничего не осталось.
…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.
Раздаются возгласы: бей евреев!
Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка.
Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы.
Толпа непреклонна.
Никогда бы не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам.
…Вечером 16 октября в коридоре соседка тётя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает… книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:
– А мой Миша давно уже беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил.
Бедная тётя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что её муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны».
Историк, профессор Миллер записал в своём дневнике 16 октября 1941 г.: «Всё резко сразу изменилось. («Известия» не вышли: говорят, эвакуировались.) Информбюро, первый раз приближаясь к истине, говорит о том, что на западном направлении положение резко ухудшилось. Прорыв центра. Сегодня поэтому Москва – муравейник. Но «муравьи» какие-то чужие. По всем направлениям идут загруженные кладью люди – явно огромное большинство рассчитывает на пешее передвижение. На него обречены даже эвакуирующиеся заводы и учреждения. Большинству же прямо даётся расчёт, иногда с уплатой, иногда с обещанием уплаты чего-то в жалованье. На улицах беспорядок; дворники не убирают подмёрзлых тротуаров. Транспорт в полном расстройстве. Метро закрыто, и слухи о нём плывут зловещие: в толпе говорят, что метро взорвут или затопят. На «взрывание» будто бы обречено Садовое кольцо как основная артерия (её так и создавали, по-видимому), а также разные неувезённые или недоразорённые заводы. Настроение толпы – угрюмое, молчаливое, у иных легкомысленное: ходят как на ярмарке.
