Вааль не выдержал. Пять минут спустя он признался во всем, назвав фамилии и адреса лиц, с которыми поддерживал связь в Лондоне и Лиссабоне.
По приговору суда военного трибунала Ван Вааль был отчислен из рядов голландской военной авиации. После этого он сразу же был арестован английской полицией по обвинению в контрабанде и содействии противнику. Ван Вааля приговорили к четырем годам тюремного заключения. Если бы он не оказался иностранцем, суд вряд ли был бы так снисходителен к нему.
Как-то в конце войны мне довелось присутствовать на приеме, устроенном в Гааге по случаю освобождения города от немецких оккупантов. Среди гостей были представители союзного командования и дипломаты. Мне не очень хотелось идти на этот прием, но отказаться было нельзя.
На приеме все было так, как вы не раз видели в довоенных фильмах голливудского производства. Слуги в нарядных ливреях разносили на подносах бокалы с шампанским. Женщины были в вечерних туалетах, а мужчины во фраках. Я старался держаться в стороне.
Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся и увидел улыбающееся лицо незнакомого мне человека. Но он назвал меня по фамилии и представился полковником Ван Астеном. Мы поболтали о разных мелочах, а затем полковник обратил мое внимание на огромную картину, висевшую напротив нас. Живопись, особенно произведения голландских художников шестнадцатого и семнадцатого веков, была моим увлечением, поэтому я обрадовался, когда мой собеседник завел разговор на эту тему. Оказалось, что он также неплохо знает живопись, любит изобразительное искусство и является тонким ценителем его.
В ходе беседы Астен пригласил меня побывать у него дома и обещал познакомить со своей коллекцией картин. Полковник жил неподалеку от того места, где проходил прием, и я с удовольствием согласился отправиться к нему, не дожидаясь конца приема.
Квартира Астена была обставлена с большим вкусом. На стенах гостиной висели картины учеников Рембрандта. Одна из картин привлекла мое внимание. Она висела отдельно, в небольшом алькове. На ней был изображен улыбающийся юноша в одежде семнадцатого века. Мне уже приходилось однажды видеть эту картину, но теперь я никак не мог вспомнить, где именно.
— А вы, оказывается, настоящий знаток, — проговорил Астен, заметив мой интерес к картине. — Это ведь лучшая из моих картин, не правда ли? Знаете, кто ее написал?
— Мне кажется, Фердинанд Боль [1], — ответил я.
— Правильно. Это картина Боля. Между прочим, очень немногие знают автора картины, хотя она всем нравится, — заметил Астен.
— Благодарю вас за комплимент, но у меня есть одно преимущество перед другими вашими гостями: я не впервые вижу эту картину. Я видел ее примерно лет пятнадцать назад, кажется, в коллекции Линдера.
— Совершенно верно. Эта картина и сейчас принадлежит бедняге Линдеру. Я просто взял ее напрокат.
— Почему же Линдер бедняга? — поинтересовался я. — Что с ним случилось?
— Разве вы не знаете? — удивился Астен. — Мне казалось, что это давно всем известно.
— Только не мне. Последний раз я слышал о Линдере незадолго до начала войны. Тогда он был богат и преуспевал.
— О, с тех пор многое переменилось для Линдера. Если хотите, я расскажу вам о нем, — предложил Астен, и я с готовностью согласился.
Астен рассказал, что до войны Линдер был одним из ведущих коллекционеров произведений живописи в Голландии. Он нажил огромное состояние, умело ведя торговлю картинами.
Но в личной жизни Линдер не был столь удачлив. Он за большие деньги купил дворец и чуть ли не каждый день устраивал там попойки с постоянно окружавшими его дамами полусвета и разного рода прихлебателями. Постепенно богатства Линдера начали таять. Ему нужно было принять какие-то кардинальные меры, чтобы поправить свои финансовые дела.
Однажды, примерно за год до начала войны, во дворце Линдера, где он хранил свою коллекцию, случился пожар. Коллекция была застрахована, и страховая компания, конечно, тщательно расследовала причины пожара. Расследование показало, что Линдер устроил пожар преднамеренно, с целью получить страховую сумму. Линдер был осужден и находился в тюрьме почти до оккупации Голландии немцами.
Сознавая, что в Голландии ему не удастся восстановить престиж, Линдер переехал в Гамбург, где и жил в течение всей войны.
Когда союзники заняли Гамбург, их контрразведка заподозрила Линдера в сотрудничестве с немцами. Линдера арестовали. Сейчас он находится в тюрьме, ожидая завершения следствия по его делу.
— Именно поэтому я и назвал его беднягой, — закончил свой рассказ Астен. — До войны он совершил преступление и понес наказание. Но разве можно винить Линдера в том, что он решил уехать в Германию? Судьба сложилась так, что он оказался в стране, ставшей нашим врагом.
— Печальная история, — заметил я. — Я мало знал Линдера, и было это давно. Я никогда не слышал, что он был осужден. Но зачем вы все это мне рассказали?
— Но ведь вы заинтересовались картиной, принадлежавшей Линдеру. Ну а кроме того, я считал, что его история будет интересна вам и как контрразведчику. Я хочу помочь Линдеру, и, может быть, вы в свою очередь поможете мне.
Я промолчал, а Астен, увидев мое смущение, продолжал:
— Я был у Линдера в тюрьме. Чувствует он себя очень неважно и готов хорошо отблагодарить любого, кто поможет ему.
— Вы имеете в виду картину? — У меня захватило дух. Ведь все началось с беседы двух культурных людей о живописи и теперь вдруг приобретало характер сделки, прямого подкупа. — Если я вас правильно понял, вы считаете меня способным пойти на служебное преступление? Вы думаете, что меня можно купить?
— Да что вы! Речь идет не о подкупе, а только о небольшом подарке за оказанную услугу, — произнес Астен, улыбаясь.
— Но ведь этот «небольшой подарок» стоит около четверти миллиона гульденов?
— Да. Такова рыночная цена. Я не вправе интересоваться вашими финансовыми делами, но мне кажется, вы небогаты, не так ли? Но оставим этот вопрос и трезво посмотрим на вещи. Во-первых, я не предлагал вам совершать преступление и искать пути к незаконному освобождению преступника. Я только прошу вас заняться делом Линдера и ускорить его освобождение, если его невиновность будет установлена.
— Если ваша просьба состоит только в этом, — заметил я, — то зачем предлагать мне взятку? Вы могли бы просто попросить меня заняться делом вашего друга лично, и побыстрее. Теперь же вы поставили меня в трудное положение.
— Эта идея принадлежит Линдеру, — смущенно проговорил Астен. — Когда я был у него в тюрьме, он сказал мне, что знаком с вами. Он ведь коммерсант и привык к сделкам. Такой уж он человек. Помогите ему, и он не останется в долгу. Он по-прежнему очень богат. Для вас или для меня такой подарок — целое состояние, а для него — сущий пустяк…
— Послушайте, Астен, — прервал я полковника. — Мы зашли слишком далеко. Я ценю ваше искусство оратора, но о взятке не может быть и речи. Линдеру придется подождать. Я теперь ничего не могу сделать, чтобы помочь ему.
* * *
Несколько дней спустя после этого разговора мне пришлось не раз недобрым словом вспомнить о своей излишней гордости. Ради любопытства я поинтересовался делом Линдера, и оказалось, что расследование ведется уже давно и дело близится к концу. Следователь, занимавшийся делом Линдера, был моим старым знакомым. Он сразу же сказал мне, что Линдер, по-видимому, будет полностью реабилитирован. Судя по материалам следствия, Линдер в течение всей войны жил в Гамбурге и с немцами не сотрудничал, хотя от своих коммерческих операций не отказался. Мой знакомый выразил уверенность, что в самое ближайшее время Линдер будет освобожден.
Таким образом, если бы я согласился принять предложение Астена, то стал бы обладателем чудесной картины стоимостью двадцать пять тысяч гульденов, ни на йоту не отступив от буквы закона. Конечно, мое личное вмешательство не повлияло бы на исход дела, но ни Линдер, ни Астен и не подумали бы об этом. Во всяком случае, моя совесть была бы чиста, и к тому же нет закона, запрещающего офицеру принимать подарки от своих друзей.
И тем не менее в деле Линдера был один сомнительный момент. Я долго не мог понять, в чем суть этих сомнений, но какой-то инстинкт, казалось, оберегал меня от принятия предложения Астена. Ответ на мои сомнения, наконец, нашелся в документах по довоенному делу Линдера в связи с обвинением его в стремлении незаконно получить страховую сумму.
Среди моих знакомых был издатель одной из голландских газет, и он с готовностью предоставил мне комплект вырезок, посвященных делу Линдера. Я потратил целый день на изучение этих материалов и познакомился с делом Линдера во всех деталях. Упорство и настойчивость дали свои плоды.
