Ознакомительная версия.
Считая, что ждать развития событий не имеет смысла, Винкельман решил венгров предвосхитить. Он докладывал: «В пятницу 6 октября, зная о готовящейся измене, как и о том, что для крупной военной операции нет оснований, я решил выйти из положения своими силами». Выход он видел в том, чтобы арестовать Хорти и его приближенных. Руководили операцией сам Винкельман, начальник полиции безопасности оберфюрер Гешке и Скорцени. С утра 10 октября они начали действовать.
Командующий 1-м венгерским корпусом и главный военный советник Хорти фельдмаршал Бакаи, вернувшись домой, был похищен головорезами Гешке из собственной резиденции. Тогда Хорти назначил на его место фельдмаршала Агтелеки, но и тот исчез без следа. Сотрудники будапештского отдела СД планировали также похищение сына правителя, Николаша (Никки) Хорти, за которым они следили, подозревая его в тайных переговорах с вождем югославских партизан Тито. Решено было взять Хорти-младшего «на месте преступления», в момент переговоров с представителями Тито, увезти его подальше, а потом шантажировать отца, чтобы продолжил войну на стороне Германии и назначил новый нацистский кабинет. Эту операцию именовали «Микки-Маус», потому что кому-то из инициаторов послышалось Микки вместо Никки.
Двое агентов СД под видом офицеров Тито действительно вскоре установили контакт с Николашем Хорти и условились о тайной встрече 13 октября. Но преждевременное появление в Будапеште начальника СД, которого Никки знал, вызвало у него подозрения, и он встречу отменил; потом все-таки назначил другую дату – 15 октября; переговоры должны были пройти в кабинете директора Дунайского пароходства.
Он принял меры предосторожности: его сопровождали пять офицеров гонведа – венгерской гвардии, они остались охранять вход в здание, а еще рота гонведа расположилась за два квартала от него.
Но и немцы подготовились тоже. Команда СД поселилась накануне в пансионе в том же здании этажом выше, а на боковой улице Скорцени посадил роту своих людей в крытых грузовиках. Похищение Хорти-младшего было намечено на 11.00 дня. В десять часов Скорцени, опять в штатском, подъехал к зданию, куда только что вошел Хорти. Машина его была припаркована прямо у входа, а позади нее стоял джип, в котором сидели три венгерских офицера, невидимые прохожим.
Двое из СД направились к дому. Венгры в машине почувствовали опасность и начали стрелять. Один из немцев тут же был убит. В этот момент из окон пароходства показались дула автоматов и винтовок, и машина Скорцени попала под огонь. Скорцени выхватил пистолет и дал сигнал своим. Они заняли противоположную сторону площади и, как только венгры двинулись вперед, быстро загнали их в соседние дома. Когда рота гонведа, находившаяся в некотором отдалении, поднялась по тревоге, сотрудники СД – «жильцы» пансиона – уже выводили на улицу Хорти и директора пароходства. В наручниках. Обоих пленных втиснули в грузовик с солдатами, и вскоре они уже были в самолете, взявшем курс на концлагерь Маутхаузен.
Настала очередь операции «Панцерфауст». Немецкий посол (также и эсэсовский чин) Везенмайер явился к Хорти и потребовал, чтобы тот немедленно дал ответ: он за или против рейха. Везенмайер не очень-то ловко чувствовал себя в роли шантажиста (он уже критиковал грубые методы Винкельмана и однажды получил от шефа РСХА Кальтенбруннера выговор за «пораженчество»). Поэтому посол, как недовольно заметил позднее Винкельман, «не воспользовался самым сильным оружием, которое ему прямо в руки вложили, – он не сказал старику, что при малейших признаках измены с его стороны его сына поставят к стенке». Совестливый бригадефюрер СС придержал язык и тем самым чуть не сорвал всю операцию: в два часа дня радио Будапешта сообщило, что Венгрия заключила перемирие с СССР.
Но эсэсовский командующий уже контролировал ситуацию в Будапеште. Под угрожающий рокот 40 немецких танков унтерштурмфюрер Кернмар со своей командой захватил радиостанцию и провозгласил новый нацистский порядок. Немецкие отряды заняли все ключевые позиции в городе, и Скорцени изготовился нанести режиму Хорти смертельный удар. Он предупредил 22-ю эсэсовскую кавалерийскую дивизию, чтобы перекрыли все подступы к крепости. Скорцени докладывал: «Мы вошли в Бургберг без единого выстрела. Вся операция заняла не более получаса». Как выяснилось, он мог бы не утруждаться: Везенмайер в четыре часа ночи сообщил Винкельману, что Хорти готов передать власть лидеру венгерских нацистов Салаши. Венгерский народ мог продолжать проливать кров во имя Гитлера.
Орден СС снова показал, что он еще способен одерживать пирровы победы, чтобы удовлетворить гитлеровскую манию «до последнего человека, до последнего патрона». И чем более впечатляющими были успехи СС, тем выше становилось положение Гиммлера при мрачном дворе Гитлера, в этом гнезде интриг, напоминающих причудливый восточный сюжет.
В октябре 1944 года могущество Гиммлера достигло зенита. 8 ноября, в благодарность за победы имперской гвардии в Польше, Словакии и Венгрии, ему было даровано право вместо Гитлера произнести речь в годовщину мюнхенского «пивного путча». Гиммлера опьянила власть и чувство собственной незаменимости для Гитлера. Парадокс: рейх клонился к закату, но фюрер, которого Гиммлер еще недавно считал возможным низложить в интересах мира, превратился для него в настоящего бога, которому он теперь готов был приносить ужасающие кровавые жертвы.
«В последний год, – говаривал Гиммлер, – я снова уверовал в чудеса. Спасение фюрера 20 июля было чудом». Отъявленному скептику Керстену он заявил с пугающим, противоестественным оптимизмом: «Все расчеты Гитлера окажутся правильными. Ведь он действительно величайший гений всех времен. Он точно знает день нашей победы. 26 января будущего года мы снова выйдем к берегам Атлантики». Когда начальник штаба армии Гудериан сказал, что не знает, где взять войска, чтобы сдержать очередное наступление русских, Гиммлер просто посмеялся, что он тревожится по таким пустякам: «А знаете, дорогой мой генерал, я не верю, что русские вообще будут наступать. Это просто колоссальный блеф».
Моментами действительно казалось, что рейхом управляют только эти двое – Гитлер и Гиммлер. Однако власть Гиммлера была обманчивой. Те, кто принял теорию тандема, забыли о человеке, который ревниво следил за каждым движением своего соперника. Мартин Борман, глава партийной канцелярии, «серый кардинал» Гитлера и верный страж у входа в его личный кабинет, заблокировал «дядюшку Генриха», как он любил называть Гиммлера.
Свара в верхах из-за деятельности СД внутри страны уже показала, что влияние Бормана в Ставке быстро растет. По мере того как рейх съеживался под сокрушительными ударами неприятеля, тыловые приказы Бормана звучали все резче. Борман бдительно следил, чтобы Гиммлер и его окружные командующие не посягали на партийные прерогативы. Он всегда вмешивался, если гауляйтеры жаловались, что СС подрывают их власть. Министр вооружений Шпеер вспоминает: «Борман докладывал Гитлеру обо всех таких случаях, используя их для укрепления собственных позиций». Как и Борман, Гитлер считал, что с переходом войны на германскую территорию партия должна усилить свою руководящую роль, поэтому Борман стал внедрять своих эмиссаров во все важные военные штабы и центры. Позиции вермахта в Ставке фюрера были подорваны, но его место заняли не СС, а гауляйтеры.
Одним из самых ярых был Эрих Кох, переведенный с Украины в родную Восточную Пруссию. Он первым показал, как партийные лидеры понимают «отечественную оборону» по Борману. Будучи рейхскомиссаром по обороне в своем округе, он буквально сделался владыкой Восточной Пруссии, относясь с равным презрением как к вермахту, так и к СС. Он строил укрепления, не спрашивая согласия командующего группой армий Рейнхарда; он создавал местную армию – фольксштурм из инвалидов, стариков и подростков и отказывался слушать советы военных специалистов по поводу этой «армии»; он реквизировал военные заводы на своей тер ритории; он даже выжал из Ставки согласие, что сам будет выполнять те функции, на которые претендовал Гиммлер, как, например, разбираться с поведением офицеров и солдат и выискивать дезертиров.
Хотя Кох был дилетант и страдал манией величия, его успех вдохновил Гитлера и Бормана на превращение партии в главный государственный аппарат последнего периода рейха. Гудериан предлагал, чтобы отряды самообороны на Востоке подчинялись армии, но по гитлеровской версии руководство фольксштурмом модели Коха следовало возложить на партию, а именно на Мартина Бормана. 26 сентября Борман велел гауляйтерам немедленно приступить к формированию фольксштурма. Через три недели появился официальный указ Гитлера на этот счет, и «побочным продуктом» этой последней отчаянной меры нацистского режима стало уменьшение власти Гиммлера: в качестве командующего резервной армией он отвечал только за обучение и снабжение фольксштурма, а набор и политическое руководство оставались за Борманом.
Ознакомительная версия.
