Это обстоятельство заметила изнемогавшая от зноя армия Востока, особенно когда Бонапарт начал открыто разъезжать в сопровождении жены гасконца. За его каретой следовал рысцой лихой адъютант Евгений Богарнэ, пасынок генерала. Мать Евгения одурачила своего корсиканского ухажера, когда он был не столь славен и неизмеримо более пылок, и непрочь была даже порисоваться своей неверностью. Наконец-то настал черед самого генерала! И хотя Францию и Египет разделяло немалое расстояние, а английская блокада была достаточно непроницаема, это не могло помешать крылатой сплетне домчаться до Парижа.
Вскоре пришлось подумать и о Фуресе. Почему бы, в самом деле, внезапно не обнаружить, что «воинский долг» призывает его немедленно домой во Францию? Храбрый воин, влюбленный в жену, но не слишком склонный к нарушению сурового кодекса личной чести, разумеется, мог только временно быть ослеплен быстрым возвышением своей прелестной молодой супруги, последовавшим после первого же её свидания с генералом Бонапартом. Когда Бертье объявил Фуресу, что тот намечен — в знак особого доверия начальства — в курьеры для доставки важных депеш из штаба экспедиционной армии в Париж, офицер с достоинством отдал честь, а затем предался мучительным размышлениям: как бы уехать вместе с женой?
Бертье, как правило исполнявший почти все обязанности, сопряженные с положением начальника штаба, напомнил Фуресу, что миссия его сопряжена с опасностями. Шлюп, который повезет его во Францию, должен обогнать британские фрегаты; не исключено морское сражение. Нельзя подвергать мадам Фурес таким опасностям; кроме того, у её мужа будет достаточно хлопот по сохранению официальных депеш и обеспечению себе шансов добраться с ними к месту назначения живым и невредимым.
Фурес вынужден был подчиниться. На время его оставив, обратимся к Джону Барнетту, плывущему на борту корабля его величества «Лев». Тот метался по палубе, как царь зверей в клетке. Барнетт отнюдь не был заключенным на быстроходном фрегате: он просто сделал его своей штаб-квартирой, откуда вел тайные операции под прямым командованием сэра Вильяма Сидни Смита Этот английский агент часто отправлялся на берег на крохотном, но быстроходном паруснике, находившемся в распоряжении морской разведки, и умудрялся шпионить за французской оккупационной армией. Барнетт пробирался даже в Каир, где собирал донесения своих многочисленных и хорошо оплачиваемых осведомителей — домашней прислуги в десятках именитых семейств, туземных рассыльных и конторщиков, получавших на службе у французов не столь щедрую плату.
Благодаря тайной сети шпионов Барнетт узнавал очень много о кумире армии, спасителе престижа Франции Наполеоне Бонапарте; агенты же, служившие во дворце, давали ему полное представление об интимной жизни корсиканца. Но завербовать мадам Фурес Барнетту никак не удавалось; между тем, она всерьез вошла в свою роль «нашей восточной монархини», и без неё невозможно было заключить ни одной сделки в защиту английских интересов. Это заставило тайного агента подумать о возможности использовать самого Фуреса. Именно в тот момент не в меру услужливый Бертье как раз и удалил со сцены супруга вышеназванной дамы.
Промчать Фуреса и его депеши под носом у эскадры дозорных английских фрегатов поручено было быстроходному французскому шлюпу «Охотник». Барнетт пронюхал об этом, и юркое рыбачье суденышко, поставив паруса, доставило его на борт «Льва» ещё до того, как французский шлюп вышел в море. Затем начались неравные состязания в скорости. «Лев» был достаточно быстроходен, чтобы нагнать «Охотника», и вдобавок настолько хорошо вооружен, что французский корабль не смог ни скрыться, ни сопротивляться. Фуреса взяли в плен. Однако обращались с ним совсем не как с пленным — он стал личным гостем коварного Барнетта. Супругу любовницы Бонапарта дипломатично дали понять, что его депеши едва ли стоят тех хлопот, какие готов был потратить на них начальник штаба. При содействии писцов французского штаба, которым Барнетт платил золотом, он добыл копии этих депеш. Прочтя их, Фурес растерялся. Барнетт пустил в ход ещё несколько ядовитых намеков — и получил в руки необходимое оружие.
Теперь Фурес желал лишь одного: чтобы ему поверили на слово, отпустили обратно в Египет и позволили отомстить за поруганную честь. Барнетт обещал ему и отпуск, и доставку на место. Фуреса отвезли в Каир, после чего там возник заговор.
Детали быстро развивавшихся событий затемнены их мелодраматическим характером. Вероятно, гасконцу удалось прокрасться мимо французских и арабских часовых, и он застал свою жену почивающей в комнате дворца по соседству с покоями Бонапарта. Возможно, он схватил арапник и хлестал нагую прелюбодейку, когда в ответ на её вопли в дверях показался герой Маренго и Аустерлица в ночной сорочке.
Более прозаическая версия утверждает, что здравый смысл остановил офицера ещё до того, как он приблизился к часовым. Фурес убедился по крайней мере в том, что Барнетт не преувеличивал. Его жена открыто жила с главнокомандующим. Достоверно известно, что он встречал их вдвоем. Но Фурес сознавал свой долг французского солдата, понимал, в каком бедственном положении находится армия и как ей нужен талантливый вождь. Он, вероятно, учитывал роль в этом деле Англии и понимал побудительные мотивы милосердия и жалостливости, проявленных к нему англичанами. Барнетт хотел, чтобы он убил Бонапарта, и у Фуреса были все основания это сделать. И все же Фурес возмутился навязанной ему ролью слепого орудия военной интриги. Махинация Барнетта разбилась о стойкое сопротивление гасконского темперамента. Фурес вышел в отставку и в одиночку вернулся во Францию.
Глава двенадцатая
Континентальная блокада
Финансируемые Лондоном тайные агенты непрерывно шпионили за Наполеоном, ободряли его врагов и терпеливо дожидались своего часа.
21 декабря 1806 года французский император бросил свой вызов «нации торгашей» в знаменитой прокламации о блокаде, которая одиннадцатью месяцами позже была уточнена декретом, изданным в Милане и ставившим Англию под «запрет» на континенте Европы. Все виды связи были прерваны, запрещена была даже переписка между Европой и Британскими островами. Товары, заподозренные в английском происхождении, сжигали; пассажиров, подозреваемых в том, что они прибыли из Англии или останавливались в каком-нибудь британском порту, немедленно арестовывали. Сообщение между Англией и континентом полностью все же не прекратилось. Контрабанда, процветавшая в течение столетий, теперь, при попытке изолировать Англию, расцвела пышным цветом. Потомственные контрабандисты развили усилили свою деятельность.
Они же явились и опорой секретной службы, платными союзниками английского правительства. За солидное вознаграждение они тайно перевозили людей на континент через Гельголанд, Данию или Голландию, либо прямо через Ламанш. На отправку письма кружным путем из Лондона в Париж уходило по меньшей мере две недели. Маршруты и оплата такой корреспонденции каждый раз менялись.
Блокада, провозглашенная с целью уничтожить британскую торговлю, была объявлена в 1806 году. В это время уже действовала тайная система транспорта и связи, объем, сложность и рискованность которой превосходили все известное в истории нашего времени. Поддерживать сообщение с Англией было невероятно трудно уже с самого начала Французской революции. Такое положение, если исключить краткий период действия Амьенского мира, заключенного в 1802 году между Англией, Францией, Испанией и Голландией, сохранялось вплоть до ссылки Бонапарта на Эльбу. Сообщение с Англией — врагом революции, врагом Директории, Консульства, Империи — вплоть до 1814 года считалось преступлением, подсудным военным трибуналам, выносившим беспощадные приговоры. Применяясь к обстоятельствам с присущей им гибкостью, французы давно увиливали от драконовских законов о контроле над портами и границами. Это помогло им с выгодой для себя обходить законы и в период континентальной блокады.
Некий предприимчивый житель Шамбоны (департамент Арденн), получив письмо для доставки братьям Людовика XVI, находившимся к Кобленце, переоделся пастухом, взял посох и погнал в Савойю стадо овец. Никто и не подумал обыскать этого пастуха или хотя бы спросить у него паспорт. В Шамбери он сбыл своих овец, бросил пастушеский наряд и посох и без труда пробрался в Кобленц.
В годы террора общение с чужими странами или эмигрантами считалось уголовным преступлением; может быть именно поэтому как всякий выгодный промысел оно стало процветать. В Сен-Клод крестьяне сами вызывались проводить преследуемых аристократов или секретных агентов иностранных держав через горы или через швейцарскую границу. То же было и в Вогезах. Женщина, жившая близ Сен-Дье, передавала секретные сообщения, помогала эмигрантам тайно покидать Францию и со щепетильной честностью передавала драгоценности или деньги. Мари Барб, молодая девушка из Брюйера, во всякую погоду доставляла сообщения из Франции в роялистскую армию Конде.
