Весь день читал повесть Марка Максимова «Вне времени, без веселья». Читается невероятно трудно, но вещь хорошая, хотя вся из психологических наработок литературы прошлого века. Тем не менее из тумана вырисовывается несколько объективистская картина наших дней.
Вечером ходил в Молодежный театр на премьеру «Портрета». Здесь все сложно, потому что приходится сравнивать с постановкой Яшина. Замечательное оформление Станислава Бенедиктова: главным элементом его стал рамочный багет. Прием, казалось бы, лежит на поверхности, но как это талантливо сделано. В целом спектакль Бородина стройней, элегантнее, академически вывереннее. Как очень опытный режиссер, Бородин отчетливо понимает, что одного гоголевского текста здесь не хватает, нужны перебивки, выходы за слова, и на сцене один из лучших в России гобоистов Алексей Уткин, и целый из девяти человек ансамбль – скрипки, контрабас, виолончель и альт. С завидной легкостью огромный текст несет Евгений Редько. Полтора часа на сцене. И тем не менее спектакль Яшина мне нравится больше, хотя он и насовал в привычный текст многое из драматургии.
16 февраля, понедельник. К двум дня дочитал Максимова. Литература все же не должна восприниматься как тяжелая работа. Проснулся с головной болью. Возможно, это итог моих вчерашних, с непривычки, упражнений с дворницкой лопатой. Померил давление нижнее – 90. Последнее время я все время думаю, что надо бы распорядиться имуществом и составить завещание. Кому что? Несмотря на плохое самочувствие, немного позанимался разбором книг. Если уж разговор о книгах, то еще в постели прочел в сборнике «Юнкерские поэмы» – кроме Лермонтова там есть кое-что и еще. Прочел поэму Полежаева «Сашка», за которую царь сгноил поэта в армии. Предварительно он заставил Полежаева прочесть эту поэму вслух. В послесловии к книжке есть кое-что неожиданное для меня и о Лермонтове. Например, о его странных отношениях с его убийцей Мартыновым. В три часа потом поехал на кладбище Донского крематория. Это уже как обычно: всегда, когда мне было плохо, я шел или к маме, или теперь к Вале. Только рядом с этими двумя женщинами я всю жизнь чувствовал себя защищенным. Пять минут постоял у плиты: Валя, мама, Федор Кузьмич. Опять расплакался.
Пока ехал в трамвае, прочел прекрасное интервью в «РГ» с Зюгановым. Его «научный» подход борьбы с кризисом очень совпадает с моим подходом «здравого смысла». И первым пунктом – крестьяне. Уже второй день говорят о том, что у тех банков, которым оказана государственная помощь, надо бы проследить, чтобы начальство не увлекалось «бонусами». Бонус в данном случае – это эвфемизм слова большая, а чаще всего и гигантская, зарплата, которую начальство само себе назначило. В ряде случаев именно это и могло быть одним из составляющих кризиса. Я думаю, понятие «бонус» относится и к нашей системе. Пока заведующий самой большой и головной кафедры института получает вдвое меньше, чем проректор по хозяйству. Проработав всю жизнь на руководящих работах, я думаю, что никогда еще не было такой разницы между зарплатами разных этажей. Похоже, это касается и высшего образования.
17 февраля, вторник. Утром прошла кафедра. Обещала прийти Л. М., чтобы поговорить с нами о деньгах, но не пришла, а был ректор, который после моего выступления что-то добавил. Повестка дня была традиционная. Начало дипломной сессии, подготовка новой кафедральной книги, кризис и загрузка. Из нового – это необходимость приравнять первоначальное квалификационное чтение работ абитуриентов к экзамену. Здесь у меня сомнение: а если абитуриент сдал не свою работу? Значит, читать надо в два этапа: по работам отсеять графоманов, а всех остальных по оценке выстроить с минимальной разницей, чтобы потом иметь возможность все проверить и, в случае необходимости, компенсировать на экзамене «этюд» и экзамене «собеседование».
Выяснились некие подробности нашего в этом году неучастия в съезде МСПС. С одной стороны, виноват Ашот, который зарегистрировал устав, но тем не менее что-то недоделал, чего-то недополучил. С другой – все можно было бы поправить, потому что все сходило и проходило раньше, – наше тихое и молчаливое начальство не отдало мне приглашения, которое факсом пришло из МСПС. Не хочу здесь загромождать текст подробностями. Из ситуации я вынес понимание некоторых свойств наших православных деятелей: и БНТ, и А. Н. Ужанкова. Ректор сейчас, говорят, пишет письма и Грызлову, и в другие края, чтобы все-таки вернуться к резолюции Путина о строительстве нового корпуса. Это попытка вскочить в последний вагон. Опоздали, не желаем делиться связями, держим все в административной тайне. Но ведь и письма, как я, никто так писать не умеет.
Волновался с вечера, как пройдет сегодняшний семинар, потому что предполагал: огромный текст Максимова не прочтут. Прочли только три человека: Вася Буйлов, Марина Савранская и Светлана Глазкова. Но тут я воспользовался советом Гали Седых, которая мне рассказала, что делает она, если нечего обсуждать, – раздает припасенный текст, и все пишут рецензии. Я сделал не совсем так, но результат был превосходный. Сначала Марк рассказал об общей канве своего текста, потом выступила троица, которая все прочла и выступила очень неплохо, а потом я раздал каждому по 4-5 страниц и попросил ответить на несколько моих вопросов. Среди вопросов оценка стиля, пожелания автору и что-то еще. Вот здесь, через двадцать минут, когда письменная работа была оформлена (а письменная работа – это сильнейший стимул к концентрации), и случилось много поучительного. В том числе говорили и о литературной первооснове работы, и о некоторой подверженности автора влияниям.
Дома читал газету и смотрел Интернет. Заместитель председателя Верховного суда Александр Карпов подал в отставку. Против его сына было возбуждено уголовное дело: «Дайте взятку в один миллион рублей, и мой папа ваше дело закроет». Но, пожалуй, Александр Карпов единственный из наших крупных деятелей, которому стало стыдно за сына. Данный эпизод можно отнести сразу к двум рубрикам, колеблюсь: «Власть» или «Воспитание».
Теперь опять колеблюсь над названием рубрики: «Национальное» или «Экономика»? По сведениям прокурора Москвы, количество убийств в Москве выросло на 16 процентов. Такую статистику столичный прокурор напрямую связывает с кризисом. Потерявшие работу, прежде всего мигранты, порой идут на преступления.
18 февраля, среда. Приехал пораньше, чтобы посмотреть и первоначальную кухню, и сам съезд МСПС, а в конечном итоге из моего плана ничего не получилось. Особой охраны не было, довольно легко меня пропустили внутрь. Я порадовался, что все же хватило ума не прятаться, а проводить съезд в Москве, а не в Переделкино, как предполагалось раньше. Внутри все было довольно скучно, со следами обветшалости, с моим портретом на стенке рядом с другими. На давно не натертом паркетном полу толклись писатели со смутно знакомыми лицами. Никого из писателей первого ранга, кроме С. Ю. Куняева, я не увидел. С. Ю. сразу же передал мне газету с какой-то его собственной статьей, где он, по его словам, все разъясняет. Но никаких первоначальных статей, даже в «Литгазете», я вроде бы и не читал, пропустил. Встретил Максима Замшева и Ваню Голубничего, у всех настроение лихорадочное. Все ждали С. В. Михалкова, кто-то неприлично вслух назвал его «изваянием». В этой иронии был привкус некоторой справедливости: не хватит ли руководить? К этому примешалась настойчивость сохранить власть еще и Никиты Сергеевича. В российском искусстве подобная власть означает еще и возможность работать в полную силу. Забегая вперед, скажу, что Михалков довольно скоро подъехал и минут двадцать пробыл на съезде. Возможно, это опять чьи-то недобрые слова: «его почти внесли». Зарплата классику гимнов и детской литературы дается тяжело. Я ждал Полякова, с которым мы хотели посоветоваться и выбрать стратегию. Общий план был уже готов: по возможности не вмешиваться. Но тут кто-то мне сказал, что внизу охрана все же не пускает Ф. Ф. Кузнецова, Ю. Полякова и Жору Зайцева. Без пальто я выскочил на улицу: действительно не пускают. На лицо Полякова смотреть было невозможно. Ф. Ф. Кузнецову я не симпатизирую, он бьется за «машину к подъезду», за большую зарплату и за приватизацию, как выяснилось из статьи Куняева, своей переделкинской дачи. Я статью прочел много позже описываемых событий, уже дома. Все за что-то бьются, а больше всего меня удивило: откуда такие огромные средства, которые писатели вложили в свою недвижимость? Ну, у Полякова-то понятно, у него идут пьесы. Но вернемся к подъезду.
К счастью, на улице было довольно тепло. Я постоял с ребятами минут десять и твердо решил, что на съезде не останусь. Здесь и солидарность, и поддержка моего друга Полякова, и понимание, что все-таки это писательский съезд, а не сбор масонской ложи, куда должны быть допущены только свои.
