Самое лучшее — чтобы в вашей квартире ночь напролет горел яркий свет.
17
Мы не в силах привести здесь афоризмы, случаи и анекдоты, касающиеся краж, которые совершают публичные девки.
Довольно будет сказать, что в Париже их трудится целых тридцать тысяч!.. Господи помилуй! Тридцать тысяч!..
Краткое содержание книги первойДостопочтенные господа, которых нарисованные нами картины привели в ужас, восклицают, должно быть: «Силы небесные! Что же это за притон разбойников! Неужели правительство ничего не предпринимает против опасности столь грозной? Подумать только: двадцать тысяч мошенников, десять тысяч карманников, пять тысяч взломщиков и тридцать тысяч благовоспитанных девиц, живущих за счет ближнего, — итого семьдесят с лишним, а то и восемьдесят тысяч человек[57], не спешащих подчиняться указаниям властей!.. Да на что же все они существуют? Куда деваются? Чем кончают?»
Эти вопросы, продиктованные страхом, совершенно обоснованны и законны; а ведь те, кто их задают, прочли всего только первую книгу нашего труда, такого нравственного и такого поучительного, такого легкого по видимости и такого глубокого по сути! Вам, наш читатель, еще многое предстоит узнать, а когда вы дойдете до конца книги, вы согласитесь, что карманники, мошенники, взломщики и женщины из невысшего общества — далеко не самое страшное, что может вам грозить; чем выше стоит вор на общественной лестнице, тем изощреннее его способы отъема собственности.
Что же касается ваших вопросов, то вместо ответа мы напоследок расскажем о судьбах кое-кого из тех мастеров воровского промысла, с которыми мы теперь собираемся распроститься.
Если население Парижа равняется восьмистам тысячам человек, а мелких воришек в нем трудится около восьмидесяти тысяч, значит, на десять порядочных людей приходится один жулик, на десять порядочных женщин — одна женщина сомнительной нравственности.
Никогда не забывайте об этом и будьте всегда начеку. Правда, следует иметь в виду и другое: смерть косит представителей этого безвестного класса особенно безжалостно; их нравы, привычки, болезни, которым они подвержены, отсутствие здоровой пищи и удобного жилья, злоупотребление спиртными напитками и многие другие обстоятельства постоянно истощают силы этих париев и сжигают их изнутри. Эти люди подобны иным содержанкам (недаром говорят, что крайности сходятся): они проживают год за день.
Порой их ждет иная судьба: парижская полиция испытывает постоянную потребность в тайных осведомителях, которые хорошо знают хитрости и уловки воров, могут усвоить себе их тон, повадки и язык; полиция нуждается в этих, можно сказать, прирожденных головорезах, способных примкнуть к разбойникам с большой дороги, с тем чтобы после выдать их властям, способных играть любые роли, находить общий язык с представителями любых сословий. Эта армия, возглавляемая господином Видоком, — своего рода инвалидная команда воровского сословия. Новоявленные Янусы — наполовину порядочные люди, наполовину плуты — чувствуют себя в этой сфере, как рыба в воде; порой они берутся за старое и начинают воровать, но теперь уже под покровительством закона.
Неведомые миру осведомители образуют совершенно особый разряд людей, о котором мы ничего не узнаем, если только господин Видок не надумает опубликовать свои записки[58].
Примкнуть к этому разряду — самая желанная участь для воров.
Но это не все. Политики изобрели каторги и арестные дома не только ради того, чтобы иметь возможность применять статьи Уголовного кодекса; галеры и тюрьмы — тоже своего рода приюты для воришек.
При Карле VI поселился во Франции некий кардинал Винчестерский, который выстроил неподалеку от Парижа великолепный замок. Вы не понимаете, что общего у английского кардинала и мошенников? Мы вам объясним: в конце концов они украли у него замок и превратили его в свое загородное поместье; в результате Бисетр (искаженный Винчестер) сделался притоном, где до сих пор преспокойно обитают четыре тысячи оборванцев[59].
Случалось ли вам видеть несчастных женщин, которые торгуют лотерейными билетами или подбирают острым крючком всякую ветошь, или тех мужчин, которые за небольшую плату облачаются в черное и служат плакальщиками на похоронах, а также тряпичников, чистильщиков канав, подметальщиков, продавцов испорченных фруктов или кельнской воды, торговцев ваксой, зазывал, акробатов на ходулях, кларнетистов, шарлатанов, которые прямо на площадях пользуют больных или глотают шпаги, наконец, тех умельцев, что занимают места в толпе и затем продают их желающим насладиться грядущим зрелищем?
Случалось ли вам их видеть, хватило ли у вас храбрости расспросить их, осветить потемки их души, чтобы узнать истину? Вы бы обнаружили, что преждевременная смерть, Бисетр, полиция, тюрьмы, каторги и множество отвратительных ремесел, о которых вы и не подозреваете, образуют настоящую кассу взаимной помощи, которая тысячью тайных путей подкармливает эту стотысячную армию негодяев: так уж устроено наше общество, такую большую власть имеет над ним нищета и такую ничтожную — богатство, что всякий год сто тысяч из восьмисот тысяч парижан попадают в беду и идут по плохой дорожке. Ни одному правительству не под силу затормозить этот ужасный отток людей; быть может, удалось это только однажды — в Голландии, благодаря ее огромному торговому обороту.
Вы содрогнетесь, если расспросите эту женщину с покрасневшими глазами и со страшным лицом, едва прикрытую рваными, грязными лохмотьями. Башмаки у нее прохудились так основательно, что она, можно сказать, идет по земле босиком; она смеется адским смехом, обнажая черные зубы, голос у нее хриплый, руки бурые от грязи, а седые пряди забыли, что такое гребень.
Она знавала лучшие дни, она была одной из первых парижских красавиц, ножки ее в шелковых башмачках покоились на пуховых подушках, она разъезжала в роскошном экипаже, ела на позолоченном серебре, болтала с князьями; за ее улыбку готовы были заплатить большие деньги, уста ее сулили сладостные поцелуи, волосы струились по плечам, а голос звучал божественно; она отдавала приказания многочисленной челяди и пренебрегала изысканнейшими яствами.
А нынче она пьет водку! Описание всех тех происшествий, которые незаметно привели ее к падению, заняло бы целую книгу, и какую книгу!..
Неподалеку от этой женщины вы увидите подметальщика, которого Шарле изобразил так забавно, что соперничать с этой карикатурой было бы чистым безумием[60]; подметальщик этот был в свое время фешенебельным юношей, денди, щеголем, его элегантная карета не однажды пролетала по той мостовой, которую он нынче метет, бросая на проезжающие экипажи те же взгляды, какие навеки проклятый устремляет в сторону райских кущей.
Нелегко вынуждать порядочных людей, людей благородных, людей из хорошего общества и их очаровательных подруг созерцать картины такого рода; однако это пойдет им на пользу. Это все равно что сжигать паклю в честь избрания нового папы[61]… Sic transit gloria mundi[62]. Что в переводе означает: «Подумайте о будущем».
Есть люди, которые даже представить себе не могут, что в двух тысячах лье от них обитают дикари; тем меньше способны они заметить дикарей, которые окружают и атакуют их прямо в стенах Парижа.
Книга вторая
ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ, ВЗИМАЕМЫЕ СО СВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ В САЛОНАХ
Порядочные люди того и гляди возмутятся, увидев, что о них заговорили следом за мастерами воровского промысла, описанными в книге первой. Что за чудовищное преступление: изобразить их на таком фоне, превратить их в ступеньку на пути к описанию великих негодяев в третьей и четвертой книгах![63] Это совершенно непростительно! Однако разве не обязаны мы рассказать обо всех без исключения? А раз уж перед нами, как на Страшном суде, предстанут абсолютные монархи со своими займами и конституционные правительства со своими неуплатными долгами, то мы не видим причин для того, чтобы обойти вниманием людей из хорошего общества.
Итак, вся вторая книга будет посвящена благородным промыслам, которые весьма распространены в большом свете, но ничуть не менее губительны для частных кошельков. Здесь деньги у вас изымают весело и непринужденно, изящно и открыто, но оттого состояние ваше страдает ничуть не меньше, чем от подлых происков, описанных в книге первой. Ударят ли вас дубиной по голове или же по всем правилам искусства заколют шпагой, вы в любом случае умрете!
Разделить эти косвенные налоги, взимаемые людьми из хорошего общества с себе подобных, на разряды так трудно, что мы предпочли в этом случае обойтись без всякой классификации. В самом деле, благородные изъятия денег — это нечто неизъяснимое, они ускользают от исследования, подобно струйке дыма.
