Часто, особенно зимой 1940 и весной 1941 года, прибытие новых партий беженцев сопровождалось грохотом воздушных налетов, и тогда ставшая уже привычной неразбериха превращалась в настоящий ад. Немецкая авиация, пытаясь разрушить Лондон, применяла тактику «нанесения ударов по площадям», и объектами бомбардировок были районы Кристалл-паласа и Норвуда. Таким образом, центры приема беженцев получали солидную дозу воздушных тревог и бомбовых ударов.
Итак, весной 1942 года я почувствовал усталость от войны. Практически я не имел отпуска с сентября 1939 года и теперь все чаще мечтал о том, чтобы уехать из Лондона и провести день вдали от города, оставить позади бомбежки и проблемы безопасности, расслабить мышцы и насладиться пением птиц. И когда такая возможность неожиданно представилась, я ухватился за нее обеими руками.
Однажды утром мы получили сообщение о прибытии в Лиссабон хорошо известного руководителя голландского движения Сопротивления, носившего псевдоним Альберт. Альберт был секретно вывезен из Голландии по одному из маршрутов, подготовленных участниками движения Сопротивления. Прибытие Альберта на один из аэродромов Южной Англии ожидалось после обеда в день получения сообщения.
Поскольку Альберт выехал из Голландии недавно, его информация об обстановке в стране представляла значительный интерес. Чтобы быстрее получить от Альберта все те сведения, которыми он мог располагать, встретить его должен был наш сотрудник, бегло говоривший по-голландски. Поэтому я и решил заняться этим сам.
Выдался теплый солнечный весенний день, и я с удовольствием думал о поездке по английской провинции, которая позволяла отвлечься от повседневных забот.
После завтрака я выехал на аэродром в штабной машине с водителем-солдатом. И вот, после многих месяцев кабинетной работы в Лондоне, я мчался в машине, откинувшись на спинку сиденья и полузакрыв глаза, и с удовольствием ощущал на своем лице порывы свежего ветра из открытого окна машины. Большего удовольствия я не мог себе и представить. Рассеянно слушая разглагольствования своего спутника на чистейшем кокни[2], я думал о том, почему все армейские водители такие большие любители поболтать, и время от времени бормотал что-то себе под нос, чтобы показать, что я слушаю его.
Мы подъехали к аэропорту значительно раньше положенного времени. У шлагбаума стоял часовой. Дежурный капрал просто очаровал меня своим усердием и доскональностью проверки наших пропусков. Наконец он открыл шлагбаум и отсалютовал нам на прощание.
В то время иногда случалось, что посторонние лица проникали в лагеря и на военные объекты, показав пропуск, подписанный «Адольф Гитлер». Редакция одной из газет, увлекшись трюкачеством, нарядила своего сотрудника в полную форму штурмовика и отправила на Уайтхолл. Никто не обратил на него внимания, за исключением нескольких преисполненных чувства долга солдат, которые салютовали новоиспеченному штурмовику, приняв его за офицера армии «Свободной Франции». Бдительность никогда не была отличительной чертой англичан.
Машина подъехала к фасаду красивого, типично английского загородного особняка, расположенного на краю аэродрома на площадке, обнесенной забором из колючей проволоки. Позднее я узнал, что в начале войны взлетные полосы аэродрома были увеличены, и в связи с этим пришлось конфисковать этот особняк с прилегавшим к нему участком земли. Начальник авиабазы занял дом под свой штаб и квартиру, оставив лишь пару комнат для офицерского собрания, посещавшегося преимущественно старшими офицерами. Летчики помоложе предусмотрительно расположили свою клубную комнату подальше от штаба и ушей начальства.
На всякий случай я прибыл на аэродром за добрых полчаса до прибытия самолета из Лиссабона. Войдя в дом, я попросил вестового проводить меня к начальнику авиабазы. Последний уже ждал и приветливо поздоровался. Едва успев усадить меня, он заказал по телефону чай — универсальное английское средство от всех недугов. Я подозревал, что предстоящее чаепитие являлось для него средством отвлечься от обычных обязанностей. Он принимал у себя представителя профессии «плаща и кинжала», как часто называют разведку и контрразведку, и знал к тому же, что вскоре на аэродром прибудет важный беженец. Все это, вместе взятое, далеко выходило за рамки обычной монотонной деятельности начальника авиабазы.
В нашей работе привыкаешь почти бессознательно анализировать незнакомых людей и оценивать их личные качества. Я не проговорил с начальником авиабазы и пяти минут, как почувствовал, что уже знаю наиболее ярко выраженные черты его характера. Это был человек лет сорока, с редеющими волосами и глубокими морщинами вокруг рта и глаз, которые выдавали его беспокойный характер. Он носил над левым грудным карманом формы нашивку пилота, но не имел ни одной планки орденов или медалей. Казалось маловероятным, чтобы на третьем году войны офицер-летчик действующей армии стал подполковником, не будучи награжденным крестом «За летные боевые заслуги». Поэтому я решил, что хозяин дома — кадровый офицер ВВС, перешагнувший к началу войны установленный возрастной предел для летной работы и поэтому ставший штабистом.
В английских ВВС сложилась практика сохранять на каждой авиабазе постоянный персонал, в обязанности которого входила охрана территории, техническое обслуживание самолетов, организация питания и административного обслуживания находившихся на базе летных подразделений. Между экипажами прибывавших на базу самолетов и постоянным личным составом авиабазы часто возникали трения. Начальник авиабазы отвечал за поддержание дисциплины всего личного состава. И это была нелегкая задача. Начальнику авиабазы нередко приходилось иметь дело с горячими парнями, среди которых попадались равные ему, а иногда и старше его по званию. Многие, вероятно, смотрели на него как на старого пингвина — птицу, имеющую крылья, но не способную летать.
Мне показалось, что работа на авиабазе угнетала подполковника Гоукинса. Держался он дружелюбно, но был крайне нервозен, неожиданно пустился в длинные рассуждения о недостойном поведении некоторых молодых пилотов, упомянул об их диких развлечениях вечерами в офицерском клубе. По словам Гоукинса, молодые пилоты «в его время» не осмеливались сказать и слова в офицерском собрании, пока один из старших по рангу не заговаривал с ними. А сейчас не успел парень стать пилотом, как уже щеголяет с нашивками капитана. В старое время (он чуть было не сказал «в доброе старое время») требовались годы, чтобы получить очередное звание.
Я тактично попытался заметить, что быстрота продвижения по службе вызвана высоким процентом потерь, и никто не позавидует мимолетному веселью молодого парня и его званию, когда шансы на длительное наслаждение тем и другим невелики. Гоукинс вежливо, но с нервной решительностью отверг мою теорию.
Во время нашей беседы он то и дело вскакивал, подходил к окну, которое выходило на одну из главных посадочных полос, и выглядывал, очевидно, на случай, если самолет из Лиссабона появится неожиданно. Гоукинс был сильно возбужден. Он беспрестанно глядел на часы и дважды звонил на контрольную вышку, чтобы выяснить, нет ли новостей о самолете. Было мучительно больно наблюдать за ним, и я очень обрадовался, когда, наконец, зазвонил телефон и дежурный с контрольной вышки доложил, что самолет над аэродромом и совершит посадку приблизительно через три минуты.
Прибывшие самолеты останавливались в дальнем конце аэродрома. Гоукинс сказал мне, что там стоит служебная машина, которая доставит моего гостя и других пассажиров в офицерскую комнату.
Мы с Гоукинсом стояли на крыльце дома и смотрели на яркое весеннее солнце, ожидая подхода машины. Наконец она остановилась в нескольких метрах от нас, и из нее вышли четверо. Первым был, как я полагал, представитель дипломатического ведомства. Об этом свидетельствовал черный котелок того типа; который обычно называют «Антони Иден» и который, можно сказать, является отличительным признаком старших по рангу чиновников министерства иностранных дел. Как бы подчеркивая свое положение, этот человек нес солидный черный портфель. За ним из машины вышли миловидная девушка с длинными светлыми волосами» немногим старше двадцати лет, и пожилой, респектабельного вида мужчина, который несколько чопорно выпрямился и с покровительственным видом взял девушку под руку. Последним был смущенный человек средних лет с бумажным коричневым свертком в руке. Это, без сомнения, был Альберт.
Спускаясь по лестнице ему навстречу, я не мог удержаться от взгляда на странную пару — молодую привлекательную девушку и старика. Характер моей работы развивает зрительную память на лица. В какой-то момент мне вдруг показалось, что где-то я уже видел лицо этого старика. Я мог видеть его и в общественных местах, и на газетной фотографии. Старик, видимо, был важной персоной, а повелительный вид, с которым он держался и щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание Гоукинса, сразу давал понять, что гордости ему не занимать. В этот самый момент пришла на помощь память. Да, конечно! В счастливые мирные дни я видел в газетах фото этого старика, стоявшего в королевской ложе на ипподроме в Аскоте и присутствовавшего на церемониях двора. Он носил титул пэра и пользовался известностью благодаря своему огромному богатству и древнему роду. Ради сохранения чести этой семьи будем называть его в дальнейшем герцогом Монмутом.
