Ознакомительная версия.
15 октября 1941 года
Советские войска оставили Боровск и Верею. Немцы подошли к Москве на расстояние в 100 километров.
Государственный комитет обороны принял постановление об эвакуации Москвы. Вплоть до 1988 года полный текст постановления не опубликуют, он будет известен лишь в кратком переложении. Военный историк Александр Самсонов впервые приведет его в своей книге «Знать и помнить», правда, с двумя отточиями в 1-м и 4-м пунктах: «Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный комитет обороны постановил: 1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев… 2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем Председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке). 3. Немедленно эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в г. Арзамас. 4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить… произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)». В Москве из всего Генштаба останется небольшая оперативная группа во главе с Александром Василевским. Сталин предложит членам Политбюро выехать из Москвы в тот же день, а сам вознамерится уехать утром 16-го. Но по предложению Анастаса Микояна будет решено, что Политбюро выедет только вместе со Сталиным. Микоян напишет в воспоминаниях: «Запомнился разговор с Л.М.Кагановичем. Когда мы вместе спускались в лифте, он сказал фразу, которая меня просто огорошила: «Слушай, когда будете ночью уезжать, то, пожалуйста, скажите мне, чтобы я не застрял здесь». Я ответил: «О чем ты говоришь?
Я же сказал, что ночью не уеду. Мы поедем со Сталиным завтра, а ты уедешь со своим наркоматом».
Начальник одного из отделов метрополитена С.Е.Теплов вместе с начальником метрополитена был вызван в Наркомат путей сообщения. «В наркомате мы увидели нечто невероятное: двери раскрыты, суетятся люди, выносят кипы бумаг, одним словом, паника. Нас принял нарком, Л.М.Каганович. Он был, как никогда возбужден, отдавал налево и направо приказания. И вот от человека, чье имя носил тогда Московский метрополитен…, услышали: «Метрополитен закрыть. Подготовить за 3 часа предложения по его уничтожению, разрушить объекты любым способом». Приказывалось поезда с людьми эвакуировать в Андижан. Что нельзя эвакуировать – сломать, уничтожить… Нарком сказал, что Москву могут захватить внезапно». Метро не взорвут, но кое-какие объекты успеют взорвать, в частности, мачту радиостанции имени Коминтерна. Старший машинист московской электростанции Н.Фирсов получит задание взорвать ее, но откажется это сделать. Его немедленно расстреляют как пособника германского фашизма.
По решению собрания партийного актива Москвы, состоявшегося 13 октября, были созданы московские городские подпольные организации ВКП (б) и ВЛКСМ.
Немецкие войска переправились в двух местах через Волхов и сумели создать и расширить плацдарм в Грузино, несмотря на ожесточённое сопротивление 267-й и 288-й стрелковых дивизий. 18 октября на правый берег Волхова переправилась и вступила в бой дополнительная ударная группа немецких войск. С 20 октября части 52-й армии стали отходить в восточном и юго-восточном направлениях, и таким образом между 52-й армией и 4-й армией образовался разрыв, в который, в направлении на Будогощь, и устремились немецкие войска.
Закончилась 73-дневная оборона Одессы. В 5.30 утра из Одесского порта вышел последний советский транспорт. Эвакуация прошла скрытно и практически без потерь. В Крым были вывезены все войска (86 тысяч человек), 15 тысяч жителей города, вооружение, промышленные грузы.
В боях за Одессу противник потерял 160 тысяч солдат убитыми и ранеными. О наших потерях отечественные историки говорили так: они достигали в общем 40 процентов, а в морской пехоте – 7080 процентов. Медалью «За оборону Одессы», учрежденной в декабре 1942 года, было награждено 30 тысяч человек (вместе с гражданским населением), то есть получается, что к концу 1942 года осталось в живых всего 30 тысяч защитников города.
Паника в Москве достигла наивысшего предела. Москвичи, не имевшие никакой официальной информации, но видевшие, как в последние дни друзья, знакомые, соседи лихорадочно упаковывают чемоданы и мчатся на вокзал (к середине октября из 4,5 миллиона жителей столицы было эвакуировано 2 миллиона), с утра с замиранием сердца прочли в газетах сводку Совинформбюро: «В течение ночи 14–15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали оборону» (имелся в виду Волоколамский участок). По радио объявили, что выступит председатель Моссовета Василий Пронин. Все с нетерпением ждали, что он скажет. Однако речь его была вялой и не соответствовала тревожной обстановке: службы города, дескать, работают нормально, музеи, магазины, банки функционируют. А когда люди вышли на улицы и увидели, что метро закрыто, трамваи не ходят, над городом повис дым, – во всех учреждениях жгли документы и архивы, жгли даже домовые книги и телефонные справочники; когда разнеслись слухи о 2 немецких танках, ворвавшихся в Химки (танки Гудериана действительно 17 октября прорвутся в Химки, в 19 километрах от центра Москвы), а также о том, что на Ленинградском шоссе, в 15 километрах от Кремля идет бой с колонной немецкой мотопехоты, у многих москвичей сдали нервы. На железнодорожные станции, которые были забиты людьми, эвакуировавшимися со своими предприятиями, вход был только по пропускам. «Неорганизованные», простые люди забили все дороги в восточном направлении: ехали на машинах, подводах, велосипедах, шли пешком с рюкзаками за плечами. Появились мародеры, которые грабили магазины, киоски, опустевшие квартиры, – московские власти сами пребывали в панике и оказались полностью парализованными. Некоторые военнослужащие спешили переодеться в гражданское. По неполным данным военной комендатуры Москвы, из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Ими было похищено 1 миллион 484 тысячи рублей, разбазарено ценностей и имущества на сумму свыше 1 миллиона рублей, угнано 100 легковых и грузовых автомобилей. За трусость, мародерство, уничтожение партийных билетов партийная коллегия при МК ВКП (б) за период с 25 октября по 9 декабря 1941 года исключила из рядов коммунистов около 950 человек, из них – значительное число партийных работников и руководителей предприятий. Многие годы после войны рядовых москвичей, уехавших в те» черные дни» из города, обвиняли в трусости, хотя, как напишет Константин Симонов в романе «Живые и мертвые», «по справедливости, не так уж многих людей из этих десятков и сотен тысяч была вправе потом осудить за их бегство история», а про тех, кто остался, говорили: «Фашистов дожидались, гады».
Ночью и днем 16 октября из московских тюрем продолжали вывозить заключенных за город на расстрел; только из Бутырской вывезли 136 человек. Среди расстрелянных были: комкор Максим Петрович Магер, член Военного совета Ленинградского военного округа, арестованный 8 апреля 1941 года; майор государственной безопасности Абрам Яковлевич Беленький (1882–1941), бывший начальник охраны Ленина; комдив Василий Васильевич Давыдов, бывший заместитель начальника Разве-дуправления РККА, арестованный, видимо, в 1938 году; Герой Советского Союза, генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов (1897–1941); заместитель наркома иностранных дел СССР Борис Спиридонович Стомоняков (1882–1941), арестованный в 1938 году; вдова маршала Тухачевского Нина Евгеньевна Тухачевская (Гриневич); муж Марины Цветаевой, сотрудник ГПУ СССР Сергей Яковлевич Эфрон (1893–1941).
Только 17 октября по радио выступил первый секретарь Московского горкома ВКП (б) Александр Щербаков, более или менее убедительно разъяснил необходимость эвакуации некоторых учреждений и промышленных предприятий, решительно опроверг слухи о готовящейся сдаче столицы, призвал москвичей защищать столицу до «последней капли крови» и сказал самое главное, что Сталин – в Москве. Никакого геройства в том, что Сталин остался в столице, усматривать не стоит: на Центральном аэродроме Иосифа Виссарионовича постоянно ждали 4 самолета, на железнодорожной платформе вблизи завода «Серп и молот» стоял бронепоезд. В Куйбышеве для Сталина было подготовлено жилье в здании обкома партии. На берегу Волги отремонтировали несколько дач, под землей соорудили колоссальное бомбоубежище. Многие историки утверждают, что Сталин в один из этих дней даже прибыл на платформу, дошел до бронепоезда, но развернулся и вернулся в Кремль.
Ознакомительная версия.
