Вместо послесловия. Интервью с того света
Я сижу на собственном диване перед собственным телевизором, в своей соб… простите съемной квартире. Я один. А за окном тихо скатывается за горизонт, обезумевшее в последние дни, солнце. Оно и сейчас, хотя значительно более тусклое, но какое-то нервное. Может быть, из-за этого и все вокруг нервные и одновременно вяло-покорные. Вы скажете, что эти понятия взаимоисключающие? Вовсе нет. Попробуйте-ка, хоть кого-то подбодрить – получите такую отповедь. Я и сам на грани срыва, ничто так не изматывает нервы, как постоянная жара, от которой не укрыться. Реальность, вполне легко удерживаемая в состоянии равновесия в обычные дни, дрожит и расплывается и образует дыры, сквозь которые видно иное.
Поэтому я ничуть не удивлен, обнаружив в кресле напротив незнакомого мне человека, блаженно откинувшегося на спинку. Незнакомец плотного телосложения и носат. Его кудрявые седоватые волосы, зачесанные назад и спадающие на спину и шею, кажутся слишком длинными. По лицу бродит неопределенная усмешка, растягивая губы и приподнимая подушечки под глазами так, что сами глаза превращаются в узкие щелки, стреляющие острыми лучиками взгляда. Он явно доволен своим эффектным появлением. И, право слово, этот человек мне знаком, хотя я никак не могу вспомнить, откуда.
– Не узнал? – спрашивает он. – А я уж думал, что ты меня узнаешь даже в любом гриме.
Я пожимаю плечами, но вопросов не задаю. Лень, знаете ли, и жарко.
Выдержав эффектную паузу, он продолжает:
– Вспомни, сколько раз ты вспоминал обо мне в последнее время? Думаю, что чаще, чем моя жена, чем все мои жены. Ты засыпал с моим именем, и с ним же просыпался. Я постоянно был с тобой – и днем, и ночью. И надо отдать тебе честь, многие мои загадки ты разгадал с легкостью, хотя и, далеко, не все. И вот сейчас, когда все подходит к концу, я решил, что пора бы нам познакомиться. Мое имя
– Ш… – Шабтай Калманович, – выдыхаю я радостно. – Шабтай…
– Фон Калманович, – поправляет он. – Я, все-таки, барон. Имей же уважение к титулу.
Да я согласен называть его хоть «Ваше Святейшество», лишь бы он не исчез внезапно и не оставил меня в самый трудный момент. Ведь работа над книгой о великом мистификаторе Шабтае фон Калмановиче подходит к концу и, честно говоря, я застрял, я потерялся в изобилии версий, и так и не сделал главного вывода – кто убил нашего героя.
– Да, это я, – вальяжно повторяет он. – И пришел я к тебе не с пустыми руками. Помнишь, сколько раз я повторял, что моя жизнь похожа на кино? Но никогда я не говорил о том, что режиссером этого кино являюсь я сам. Просто не договаривал фразу и все – зачем им всем было знать, кто сочинил и озвучил мою жизнь? А теперь, когда меня нет нигде, и все, яростно перебивая друг друга, пытаются собрать мозаику моей жизни, она все больше напоминает бессмысленное, нелогичное лоскутное одеяло. Потому что каждый, общавшийся со мной, имеет в руках лишь кусочек мозаики, причем на один верный – два ложных. И как ни странно, ложь перетягивает. Ты сам, наверное, замечал, что люди скорее поверят в ложь, чем в правду. Хотя это звучит, довольно, грубо – я никогда не лгал, а сочинять не запрещено, не так ли?
Но вернемся к кино. Они сняли фильм обо мне. Конечно, не художественный. В принципе, это даже не фильм, а телепередача с документальными кадрами. Но мы посмотрим ее вместе, и вместе разберемся, что здесь правда, а что – нет.
Он наводит на экран телевизора указательный палец и произносит – «Клац!». И тут же экран гаснет, и вместо «Новостей», выплывает название: «Тайный шоу-бизнес. Япончик против Калмановича».
– Сегодня в эфире подлинная история жизни этих людей и новая версия их смерти. – Сообщает доверительно ведущий. Сколько мы уже перевидали таких «подлинных историй».
Мой гость тоже настроен скептически:
– Вот уж не думал, что меня начнут связывать с Иваньковым, – недовольно морщится он. – Ну, был знаком. Вы лучше спросите, с кем я знаком не был.
– Одна из официальных версий следствия гласит, что Вас убили за то, что Иванькова заказали, именно, Вы. – Осторожно замечаю я. – И, думаю, что эта версия ничуть не хуже других.
– Еще как хуже! – восклицает Калманович. – Где имение, и где вода? По-твоему, уже и не было приличной причины, чтобы меня убрать? Я никогда бы не стал расправляться подобными методами с малознакомым человеком, как бы он мне не был неприятен. Ты-то понимаешь, что это не мой почерк? И вся версия просто притянута за уши?
– Понимаю, – грустно говорю я. – Мой герой, то есть – вы, ходил по грани, но никогда не сваливался в откровенный криминал. Гордость не позволяла.
– Гордость? Говори уж сразу гордыня. И тогда родится еще одна версия – Япончик, святой, жертвующий на храмы, ну и я его антипод, почти дьявол. Да, применять методы Иванькова даже против него самого было бы ниже моего достоинства. К тому же, я никогда не портил с ним отношений. Глянь, глянь, – вдруг вскрикивает он и касается рукой моего плеча.
Я терпеть не могу, когда во время разговора собеседник тычет в меня руками, но терплю. Как видно, привычки, приобретенные при жизни, остаются и после смерти.
– Да смотри же ты в экран, – он даже тянется к моему лицу, чтобы повернуть его в нужном направлении. – Все собрались, все рыдают. Ну, пока ничего, говорят правду – красивый, умный, отзывчивый. Принимаю. Человек-загадка – тоже неплохо. Сашка-то, Розенбаум, как поэтично сказал…. Ну, вот, теперь биографическая справка. Ну и поехали врать. Я никогда не был агентом КГБ, и из израильской тюрьмы вышел при помощи совсем других людей. Знаешь, кто-то играет публично, а кто-то действует из тени… Кстати, ты, наверное, помнишь эту грязную историю в Лондоне? То есть сама история могла бы выйти весьма полезной, если бы не мои партнеры. Тогда я понял, что все дела буду делать только сам. Использовать связи – да, но никого не приближать. Ведь именно тогда и возникла сказка о моей принадлежности к советским спецслужбам. И возникла по необходимости, а не от хорошей жизни. Взять хотя бы то, что эти господа изловчились накапать на меня в ЦРУ. Мол, вот этот гад и есть самый главный советский шпион – вяжите его. Сесть за шпионаж в США – благодарю покорно, Поллард до сих пор сидит. Естественно, что я выбрал Израиль. Они уже и туда исхитрились накапать – вот, мол, какой живчик, целую кучу стран сдал Советскому Союзу. Но, знаешь, в США могли бы усадить и без доказательств, В Израиле – нет. Поэтому при задержании я и рассказал длинную и грустную историю своей вербовки в КГБ. Моего самооговора и их маленьких доказательств хватило всего на девять лет срока. Зато я спасся от другой, гораздо более страшной опасности – сесть в США пожизненно. Конечно, я авантюрный гений, но бывают и провалы. Лондонская афера и была таким провалом.
Я согласно киваю. Да, все это уже написано, ничего нового мой герой мне не сообщает. Да и полно, каких откровений я могу ждать от фантазии, рожденной моим собственным подсознанием на фоне переутомления?
– Так, – продолжает он, уставившись в телевизор. – Это все о моей деятельности в шоу-бизнесе. Тут соврать сложно. Все это было, и всему есть свидетели. Эта часть моей жизни интересна, но она вся на виду. Веселые были времена. Но, вернемся к нашим баранам. А, именно, к моей шпионской деятельности. Говорят, что где-то даже написано, что еще в 70-е я встретился с самим Путиным, и это он, вел меня по нелегкой стезе разведчика. Я не встречался с ним, но он никогда не выпускал меня из виду. Особенно после похищения израильского штурмана Рона Арада. Скажу по секрету, я был нужен ему в России под боком. После досрочного освобождения, под его бок я и попал.
– Я об этом догадывался, – киваю я. – В России из вас слепили совсем иной образ. Я не знаю, кому он был выгоден, но ваше имя постоянно связывалось с российским криминалом, а версии убийства, спорящие между собой, все равно в криминал и возвращаются. Просто подача разная, а суть одна – вы обычный мафиози, каких в России полно. А что там скрывается за вашей спиной, какие факты вы держите за пазухой – об этом знают лишь единицы. Правительство дает вам зеленый свет во всех начинаниях, называет разведчиком – а по сути, просто покупает ваше молчание.
– Всадили восемнадцать пуль! – перебивает он. – И тут же сообщили, что «восемнадцать» мое любимое число. Что ж, предлагаю еще одну версию – я заказал себя сам, строго оговорив количество пуль. Такой легкий способ самоубийства. Поэтому и деньги не похитили, которые были со мной в тот день. А зачем? Ведь киллер уже получил плату от меня самого. Хотя, раз Туманов утверждает, что никаких денег не было, то остается предположить, что он был прекрасно осведомлен о том, что и когда я вожу с собой. Удивительно – жена не знает, а он, шофер, в курсе?
– Мне и вообще показалось, что все три жены мало чего знали о вашей деятельности, – осторожно замечаю я. – Во всяком случае, все их рассказы странно обтекаемы, словно написаны одним и тем же сценаристом.
