Рочестер предполагал, что ее обязанности простирались дальше. Он писал, что Нелл
За полкроны готова была
Появиться в чем мать родила.
Полкроны, или два шиллинга и шесть пенсов — столько в то время платили за услуги проститутки. Когда ее сестру арестовали за проституцию, Нелл жаловалась на несправедливость того, что «молодая шлюха, не зараженная ни сифилисом, ни триппером, должна томиться в тюрьме».
Нелл была миловидна, с длинными стройными ногами, пышной грудью и ртом, «от вида которого слюнки текут». Читать она не умела, зато была остра на язык и скоро завела себе любовников, среди которых состоял и поэт Джон Драйден. Позже Нелл в шутку сказала королю, что его женитьба разбила ее сердце и лишила ее всякого смысла хранить свою девственность.
Нелл продавала апельсины около Королевского театра и вскоре стала любовницей актера Чарльза Харта, внучатого племянника Шекспира. Она в шутку называла его Карлом[29] Первым. Харт привел ее на сцену, и вскоре она стала одной из ведущих актрис Королевского театра. Следующим любовником Нелл стал Чарльз Саквилл, лорд Букхерст. Он получил прозвище Карл Второй. Саквилл заслужил скандальную известность тем, что как-то появился голым на балконе вблизи «Ковент-Гардена»[30] и произнес проповедь. Ну а Карл II, в свою очередь, стал для Нелл «Карлом Третьим».
Карл много раз видел ее на сцене еще до того, как она коварно заняла место Молл Дейвис. Она особенно нравилась королю в мужском платье. Он даже купил ей костюм, позволяющий видеть ее ноги. Вскоре Нелл превратилась в «самое несдержанное и необузданное существо при дворе». Тем не менее она сохраняла верность королю. «Я отдаюсь только одному мужчине», — сказала Нелл. При этом услуги ее обходились недешево. Поначалу она просила пятьсот фунтов в год, но за четыре года получила от своего августейшего любовника более 60 ООО фунтов. Она не пожалела денег и купила серебряное ложе с эротическими сценами, о котором много говорили в Лондоне. На нем были изображены канатоходец Джекоб Холл, совокупляющийся с леди Каслмейн, и еще одна любовница короля Луиза де Керуай, лежащая в склепе с каким-то восточным владыкой.
Титула Нелл так и не получила. «По отношению к ней король не проявлял знаков внимания, которые принято проявлять к возлюбленной, — скорее, это напоминало похотливое влечение к проститутке», — отмечал епископ Бернет. Карл обычно жаловал своим любовницам титул герцогини. Нелл прекрасно знала об этом и однажды, когда король похвалил ее новое платье, сказав, что она в нем «так красива, что достойна стать королевой», она остроумно парировала: «И так блудлива, что достойна стать герцогиней». Впрочем, она добилась титулов для их сыновей — для ее «бастардиков», как она их называла в присутствии Карла.
Некоторые придворные считали, что Нелл стоила тех денег, которые тратил на нее король, поскольку никогда не вмешивалась в серьезные дела. «Она умела играть с его членом, но не тянула рук к скипетру», — писал Рочестер. Когда король просил у нее совета, Нелл «говорила, что ему следует застегнуть гульфик», — отмечал в своих записках один современник. Она никогда не просила за какого-нибудь политика и «не изменяла королю с другими мужчинами — грех, в котором обвиняли других». Когда герцог Букингемский стал ее «щупать», Нелл не ответила ему пощечиной, но рассказала обо всем Карлу.
Кое-кого, разумеется, шокировала открытость их связи. Джон Ивлин писал в дневнике, что, гуляя по Сент-Джеймсскому парку[31] около дома на Пэлл-Мэлл, который Карл дал ей, он слышал «весьма откровенный разговор» короля с его любовницей. Олдермен[32] в Ньюмаркете также был неприятно удивлен, когда Нелл в присутствии других людей спросила: «Карл, так я надеюсь, ты придешь сегодня ночью?»
Она также не скрывала своих притязаний на бесплатное владение домом на Пэлл-Мэлл, поскольку всегда «бесплатно оказывала свои услуги».
Хотя Нелл Гуин сохраняла верность королю, Карл отнюдь не платил ей той же монетой. Довольно долго ей приходилось делить его с красивой бретонкой Луизой де Керуай, и в то же время французский посол был убежден, что единственная женщина, имеющая влияние на короля, это его сестра.
Любимая родственница Карла Генриетта-Анна была на четырнадцать лет его моложе. Король называл ее «Минетта» и писал ей длинные письма, необычайно откровенные, в которых делился с ней сокровенными мыслями и даже описывал интимные подробности своей брачной ночи.
Еще подростком Генриетта-Анна была выдана за младшего брата французского короля Филиппа, герцога Орлеанского. Он был гомосексуалистом и трансвеститом, расхаживал в туфлях на высоких каблуках, обожал духи и румяна. У него наблюдались склонность к насилию и патологически развитый собственнический инстинкт по отношению к жене. Поэтому девушка не на шутку обеспокоилась, когда проявлять к ней интерес начал король Людовик. Взвесив возможные последствия, она вместо себя послала на свидание с Людовиком свою фрейлину Луизу де Лавальер.
В 1670 году Генриетта-Анна приехала в Англию навестить брата. Ее сопровождала молодая фрейлина Луиза де Керуай. Сраженный наповал Карл умолял сестру оставить ему девушку, но Генриетта-Анна отказалась, объяснив это тем, что обещала родителям Луизы привезти их дочь домой в целости и сохранности.
Через три недели Генриетта-Анна умерла. Карл был безутешен. Людовик XIV не преминул воспользоваться ситуацией. Решив, что не вредно было бы иметь своего агента в постели английского монарха, он повел дело так, что Луиза вернулась в Англию в качестве фрейлины королевы Екатерины.
На первых порах Луиза упрямо цеплялась за свою девственность, но в конце концов французский посол убедил ее пожертвовать честью ради блага Франции. Не исключено, что у нее зародилась надежда стать женой Карла, поскольку она интересовалась здоровьем королевы. Однако после «шутейной свадьбы» в Юстон-Холле в октябре 1672 года Луиза уступила. «В одну из последних ночей эта леди попала в постель короля, — свидетельствует Джон Ивлин, — и ее чулок вылетел из спальни, как это принято у сочетавшихся браком». Здесь вспоминается обычай выбрасывать чулки в толпу придворных, стоящих у спальни в первую брачную ночь, что символизирует осуществление супружеских отношений в полном объеме.
На сей раз в полноте этих отношений не могло быть никаких сомнений. Через девять месяцев Людовик XIV прислал свои поздравления по случаю благополучно выполненной миссии. Луиза получила титул герцогини Портсмутской и должность хранительницы опочивальни королевы, так что теперь она «не уступала в знатности прежним любовницам-герцогиням».
Карл называл ее «жизнь моя» и сказал как-то: «Я люблю тебя больше всего на свете». Говорили, что Луиза «поразительно хороша собой», хотя она слегка косила на один глаз. С характерным для нее грубоватым чувством юмора Нелл Гуин назвала Луизу «Косабелла», а через какое-то время, заметив, что она часто притворяется больной и готова разрыдаться по малейшему поводу, окрестила ее «Плакучей ивой».
Нелл насмешливо реагировала на спесивость Луизы, ее претензии на происхождение от старинного аристократического рода. «Коли она такая знатная, — говорила Нелл, — как же она унизилась до положения куртизанки?» Когда же Луиза надела траур по некой кузине-аристократке, Нелл на следующий день также появилась во всем черном. «Разве вы не слышали? — спросила она. — Скончался татарский хан».
Помимо земель и драгоценностей, которыми щедро наделил ее Карл, Луиза получила богатые подарки от французской короны. «Почему это король Франции не шлет свои дары мне вместо Плакучей Ивы?» — спрашивала Нелл французского посла.
Англичанам казалось, что они знают ответ на этот вопрос. Над дверью в великолепные апартаменты Луизы в недавно обновленном дворце Уайтхолл[33] появилась надпись:
Потянешь за дверную ручку —
А там кровать французской сучки.
Раздавались и угрозы в ее адрес. Как-то раз ко дворцу подъехала карета с миловидной молодой женщиной. Приняв ее за Луизу де Керуай, толпа окружила экипаж. Воздух наполнили антикатолические выкрики, оскорбления. Но из окна кареты высунулась головка Нелл Гуин. «Успокойтесь, добрые люди, я протестантская шлюха!» — закричала она, и негодующие вопли превратились в хохот.
В 1675 году Гортензия де Манчини, герцогиня Мазарини, прибыла в Англию. Во время изгнания Карл пережил с ней бурный роман. Шла даже речь о браке. Тогда, в двадцать с небольшим лет, она была потрясающе красива — в ней дремала некая загадочность, которая для многих мужчин является неотразимой. Гортензия вышла замуж, но ее первый муж, герцог Мазарини, оказался религиозным фанатиком, заставлявшим жену каяться в самых изощренных формах за все ее грехи — как действительные, так и воображаемые. Через пять лет, переодевшись мужчиной, она убежала от мужа и стала любовницей герцога Савойского. После смерти герцога его вдова настоятельно рекомендовала Гортензии исчезнуть, и та уехала в Англию «в мужском костюме, парике и шляпе с пером», прихватив с собой любимого попугая и чернокожего пажа Мустафу. Несмотря на странную свиту Гортензии, французский посол заметил, что он никогда прежде не видел человека, «столь успешно противостоявшего разрушительному действию времени».
