Что ж, Николай был прав. Уж слишком неосторожно действовал убийца. А Иван Хоменко, судя по тем данным, которые добыл Виктор, никак не мог считаться новичком в этом деле.
— Добавьте ко всему, — Лыгачев минуту интригующе помолчал, — что с этой самой женщиной он мог уже сто раз расправиться вечером, ночью, когда и где угодно. Ведь она частенько валялась пьяная где-нибудь в канаве.
Николай говорил вполне логично. Но, с другой стороны, были точные показания Оксаны Хораль. Сомнения решили просто. Слепок следа велосипедной покрышки с места происшествия и велосипед, который Виктор изъял у Хоменко, отправили на экспертизу. Пока решался вопрос, за Хоменко установили постоянное наблюдение. Ответ пришел быстрый и категоричный: след на месте убийства Белай оставлен не велосипедом, представленным для исследования, а каким-то другим.
Заключение экспертизы было для нас неожиданным. Чего греха таить, мы уже считали это дело раскрытым. И вдруг оказывается, что ничего подобного. Выходит, Оксана ошиблась? Беседуем с ней вторично. Но она продолжает стоять на своем:
— Что хотите, делайте, а то был Иван Хоменко. А если вам мои показания не подходят, то не вызывайте меня больше. У меня и по хозяйству дел достаточно.
Положение складывалось довольно запутанное. С одной стороны, показания свидетеля, которому не было основания не верить, подтверждали виновность Хоменко. С другой стороны, заключение эксперта, построенное на объективных научных данных, утверждало противоположное. Вот и попробуй выбрать, кому отдать предпочтение. Арестовывать Хоменко или нет? Если не виноват человек, то нельзя. А если виноват?
Утром следующего дня ко мне в кабинет зашел Петро Хворостец:
— Извините меня, товарищ следователь, что я вас беспокою.
— Пожалуйста, пожалуйста. Что у вас?
— Так что когда велосипед можно будет забрать?
— Какой велосипед?
— Да тот, что у меня Иван взял. Пришел и просит: дай, говорит, Петро, велосипед, на ферму съездить надо. А то у меня, говорит, камера спустила. Я дал. Он день не везет, другой. Я встретил жену его, спрашиваю: где велосипед? Она отвечает: нету, милиция забрала.
— А когда Хоменко просил у вас велосипед?
— Так что числа не скажу, знаю только, что на второй день, как Марийку спалили.
Что ж, ход был не плохой. А в том, что это был ход, у меня не оставалось сомнений. Велосипеды в селах не регистрируют. Сказал, что его велосипед, значит, его. Поди проверь. Но Виктор тоже хорош, не мог проверить хозяйство как следует, схватил, что под руки подсунули, и обрадовался. Но ругаться некогда. Я вызвал автомобиль, позвонил Виктору, и мы срочно выехали в село. Скорее к Хоменко. Только бы не успел спрятать настоящий, тот, который, без сомнения, оставил свои следы в поле. Нам повезло. Велосипед нашли в сене на чердаке сарая. И нашел его тот же Гусев.
Теперь экспертиза подтвердила показания Хораль. А немного позже пришел ответ из судебно-медицинской экспертизы. Группа крови Хоменко совпадала с группой крови человека, курившего окурок, найденный возле трупа Белай. Дело в том, что крови на окурке не было, но была слюна. Судебные медики давно уже научились определять групповую принадлежность крови человека по его слюне. Круг замкнулся. В тот же день Хоменко был арестован.
Вот тогда и началась основная борьба за каждое слово, за каждую страницу показаний. Нет, Хоменко не хотел признавать себя побежденным. Он использовал малейшую возможность, неточность и, чего греха таить, малейшую оплошность следствия. Но с каждым днем ему становилось все труднее опровергать факты, собранные нашей группой. И вот настал день...
— Скажите, Хоменко, в день убийства Белай вы встретили в поле возле села женщину из села Гоголево?
— Да, встречал. Мы с ней шли в село.
— Но эта женщина утверждает, что показывала вам на лежавшую у дороги Марию и предлагала оказать ей помощь.
— Что ж, было и такое.
— Вы ответили, что это известная пьяница, и ничего с ней не станется, не сдохнет.
— Не согласен. Я сказал, что она известная пьяница и это не в первый раз с ней случается, так что ничего с ней не произойдет. Такое говорил.
— Значит, придя в село, вы уже знали, что в поле лежит пьяная, без сознания, Мария?
— Выходит, знал.
— Давайте уточним. Выходит, знал или все-таки действительно знал?
— Ну, знал.
— Как же получилось, что спустя два часа вы снова оказались возле Белай?
— Я решил отвезти сетку на пасеку. Отвез сетку, закурил с пасечником и поехал в село. На обратном пути, проезжая мимо Белай, остановился.
— И что сделали?
— Положил велосипед, подошел к ней, тронул ее. Она была пьяная. Выругался и поехал в село.
— А зачем вы подходили к ней?
— Хотел посмотреть, нужна ли помощь.
— Нескладно получается. Утром вам предлагали помочь Белай, вы отказались, не видя в этом необходимости. А через два часа у вас так изменилось мнение, что решили проверить. Почему?
— Изменил — и все. Что я, не имею права менять свое мнение? У нас же свобода совести. Правильно я говорю, гражданин следователь?
— Зря иронизируете. Свое мнение можете менять как хотите. Это ваше право. Вы даже можете не отвечать на вопросы.
— Ну зачем же? Мне нравится с вами разговаривать. Спрашивайте, я буду отвечать.
В голосе Хоменко была нескрываемая издевка. Но я, сохраняя спокойствие, продолжал допрос, как будто не замечая его вызывающего тона.
— Около двенадцати часов по дороге, возле которой лежала Белай, никто, кроме вас, не проезжал.
— Раз вы говорите, значит, не проезжал.
— Перестаньте паясничать! Это я вам говорю. Что же касается того, проезжал ли кто или нет; так это установлено материалами дела, с которыми вы познакомитесь.
— Если установлено, то зачем вы меня спрашиваете?
— Потому что после того, как вы отъехали от Белай, она загорелась. Результат вам известен. Сам собою напрашивается вывод, что подожгли вы и, следовательно, виновник ее смерти вы.
— Я не поджигал ее.
— А как же она могла загореться?
— Случайно.
— Но, кроме вас, возле нее никого не было. О какой случайности вы говорите?
— Сейчас поясню. Когда я наклонился над Марийкой, то выругался и окурок выпал у меня изо рта. Тогда я не придал этому значения. Теперь думаю, что она могла повернуться набок и загореться от окурка.
— Но свидетели утверждают, что вы успели отъехать всего десять метров, как она вспыхнула огнем. От папиросы так сразу не загорится никакая материя.
— Не знаю. Я пояснил, как мог. Ваше дело верить мне или нет.
— Ваша жена, соседи на допросе показали, что вы раньше никогда не курили. Почему вы попросили закурить у пасечника?
— Жена! Жена! Много она понимает, дура старая. Поменьше бы болтала. А закурил просто так, захотелось.
— Скажите, почему вы повезли на пасеку сетку?
— Она не нужна была.
— Но ведь вы ее взяли у пасечника всего за несколько дней до убийства. Просили вы ее на месяц. Почему же она вдруг оказалась ненужной?
— Передумал.
— Неубедительно.
— Ваше дело.
— Да, это мое дело. И я вам могу сказать, как все произошло. Женщина показала вам Белай. Вы поехали домой, взяли порох и спички. Потом поехали на пасеку и отдали сетку. Вы уже тогда готовили объяснение, на всякий случай. Чтобы иметь какой-то вариант, вы закурили, обложили Марию порохом и подожгли. Чтобы запутать следствие, вы подсунули нашему работнику велосипед Петра Хворостца. Ну что же, ход сам по себе хитрый. Но это была ваша первая ошибка. Как только выяснилось, что вы специально подменили велосипед, стало понятно, что вы виноваты. Иначе для чего весь этот маскарад? Есть у вас ко мне вопросы?
— Есть, — прохрипел Хоменко. — Скажи мне, скажи, если ты все знаешь, за что же я ее сжег? Ведь не за сарай же? Такое объяснение, по вашим же словам, суд не примет. Так ведь, гражданин следователь? А без мотива дело в суд направлять нельзя.
— Да, но вы не учли одно обстоятельство. Вчера мне прислали копию приговора военного трибунала, осудившего вас на двадцать пять лет. Вы обвинялись в измене Родине, в том, что выдавали фашистам коммунистов и партизан. В частности, это вы выдали Игната Белая, не так ли, господин староста?
— Я за это отсидел десять лет.
— И решили, что ваши дела забыли? Что уже нет ни одного человека, который бы напомнил вам о вашем чудовищном прошлом? А получилось, что такие люди остались. Осталась Марийка. Та самая Марийка, которой вы каждый день подносили стакан самогона, потому что боялись, а вдруг она отрезвеет и спросит вас — вы знаете, о чем. Вы встречали ее по нескольку раз в день и каждый раз беспокоились. Нет-нет, в вас говорила не совесть, а скорее страх. Вы боялись, что она расскажет всем, кто предал ее мужа. Вот нервы у вас и сдали. Вы решили разделаться с этим живым доказательством, если так можно выразиться, а заодно и отомстить за свой страх. Устраивает вас такое объяснение?
— Нет, не устраивает.
