К концу дня случилось и еще одно ЧП. Сержант по фамилии Муха выпрыгнул из самолета нормально, но очень скоро понял, что «чулок» не полностью сполз с самого парашюта, и тот, не раскрывшись, болтался над головой парашютиста. Десантник падал камнем, ничего не предпринимая. Все, кто был на аэродромном поле, бежали сломя голову к месту ожидаемого падения. Бежали и кричали: «Запасный, запасный!!». Наконец, когда до земли оставалось уже чуть меньше 200 метров, над головой гвардейца все-таки парашют открылся, но при этом лопнул пополам. Половинки его то расходились, и падение парашютиста возобновлялось, то сходились, и тогда падение резко замедлялось. Мы боялись теперь, что запаска может замотаться за нераскрывшийся основной парашют. Но этого, слава Богу, не случилось.
В последние минуты падения половинки лопнувшего парашюта сомкнулись, падение замедлилось, и гвардеец приземлился на обе ноги. Приземлился и встал как вкопанный. Нужно сказать, что он был ростом под два метра и весом под сто кг. Могучий как дуб. В принципе, на службу таких в ВДВ не берут.
Он стоял посреди аэродромного поля как памятник. Ничего не слышал и не видел. С лицом бледным, как мел. Вокруг него лежали рваные полотнища парашютов. Гвардейцы принесли носилки. Положили его и потащили к санитарной машине. Тащили вшестером, такой он был тяжелый. Все радовались, что парень жив.
Дали ему выпить разведенного спирта. Я осмотрел его. Давление было 160 на 100 мм рт. ст., а пульс 60. Переломов я не выявил, они могли быть, учитывая характер приземления.
Это был психологический шок. Парашютный шок. Постепенно оглушенность его проходила, он стал узнавать своих друзей, и к нему вернулся слух. Медикаментозной терапии не потребовалось. Дав ему отдохнуть в тенечке за машиной и напоив его сладким чаем, я отвез его в Рязань, в госпиталь, для более тщательного обследования. Все обошлось.
Приступ бронхиальной астмы
Саратов. Осень 1966-го года. Первое дежурство по клинике в старой областной больнице. Терапевтическая клиника была небольшой – 60 коек, но этого было достаточно для преподавания военно-полевой терапии на только что открывшемся военно-медицинском факультете. Начальником кафедры был профессор Л.М.Клячкин.
Больные поступали из области, из ЦРБ, и, следовательно, как правило, были сложными и тяжелыми.
Приступив к дежурству, я обошел все палаты. Определенный опыт у меня, конечно, был, мне приходилось дежурить и в клинике Н.С.Молчанова в Ленинграде, и в Ленинградском окружном госпитале. Но я знал: каждое дежурство неповторимо.
Среди больных выделялся больной бронхиальной астмой, пожилой профессор-терапевт из ветеринарного института. Я подсел к нему. Он кашлял, но удушья не было. Одышка у него носила экспираторный характер. Он предпочитал сидеть. В прошлом, по его словам, у него наблюдались тяжелые приступы астмы.
Дежурство шло как обычно. Сестра выполняла вечерние назначения и, по-видимому, была опытной. Завершив обход палат, я прилег на кушетке в учебном классе. Утром сестра меня разбудила, так как больному с астмой стало плохо, у него возник приступ удушья.
Больной сидел на стуле, опершись руками о стол, и, хватая воздух на вдохе, медленно и шумно выдыхал его. Вены на его костлявой шее набухали в такт дыханию. Выражение лица было мученическим, на лбу застыли капельки пота.
Сестра дала ему астмопент, ввела адреналин, но приступ продолжался. Больной уловил в моих глазах растерянность и, напрягаясь и скандируя слова, выкрикнул: «Ударь-те по дру-гому кон-цу!». Он имел ввиду введение холинолитика – атропина или платифиллина. Это было сделано и, спустя минут десять, удушье стало ослабевать. Наконец, он откашлял комочек вязкой мокроты, и ему стало настолько лучше, что он смог прилечь на подушки. Сестра принесла больному стакан горячего чая. Он успокоился и благодарно взглянул на меня.
Больной и не знал, что я впервые видел приступ бронхиальной астмы. А может быть, почувствовал это, поскольку был хоть и ветеринаром, но профессором-терапевтом. А я, несмотря на то, что прошел хорошую клиническую школу, но еще 4 года тому назад был всего лишь младшим врачом парашютно-десантного полка и многого не знал.
К окончанию моего дежурства состояние больного совершенно нормализовалось.
Это кажется удивительным, но ни в клинической ординатуре у академика Н.С.Молчанова за три года, ни в Окружном госпитале я не видел больных с тяжелой бронхиальной астмой. Нужно было приехать в Саратов, чтобы уже на первом дежурстве столкнуться с этой патологией. Век живи, век учись. Врач в своей профессиональной жизни напоминает ежа, который, пройдя лес, становится уже другим: на иголках его собираются и листья, и грибочки, и ягоды. А кто-то мне сказал, что ежи на иголках ничего не собирают?
Наверное, имеет значение и то, что характер патологии внутренних органов отражает региональные особенности и изменяется во времени. Позже я убедился, что это так. С годами уходят ревматизм, ревматоидный артрит, амилоидоз, а приходят аллергические заболевания, бронхиальная астма.
Отравление метиловым спиртом
Это было на моем дежурстве в старой саратовской областной больнице в 1967-м году. По скорой помощи из области доставили больного К-ва, 53-х лет. Я осмотрел больного в приемном покое. Дело было днем, и в осмотре, помимо меня, принимал участие заведующий приемным отделением.
Больной жаловался на нарастающее снижение зрения. Два дня тому назад он, будучи водителем автоцистерны с метиловым спиртом, заехал по пути на базу к себе в село. Вскоре к нему наведались двое соседских мужиков, известных алкоголиков. Они стали упрашивать его угостить их спиртом. Все они знали, что прием метилового спирта внутрь смертельно опасен. Знал это и шофер. Он, как работник данного спецтранспорта, даже давал подписку о мерах безопасности при перевозке спирта.
Шофер поначалу отказывался, но поскольку соседи были настойчивы, и все они знали, что в малых количествах да еще в сочетании с этиловым спиртом метиловый спирт не столь токсичен, сдался и отлил просителям с поллитра. Выпил немного и сам и уехал на базу.
А утром он узнал, что соседи один за другим умерли от отравления. Поскольку стал слепнуть, испугался и обратился в медпункт. Медики вызвали скорую помощь и направили больного в областную больницу. Так он оказался в нашем приемном покое.
Он был напуган и подавлен. Никто из нас, врачей, не имел дела с отравлением метиловым спиртом. Теоретическая же подготовка по этому виду патологии у меня была более чем достаточной: я только накануне прочел лекцию слушателям факультета об отравлении метиловым спиртом и другими техническими жидкостями в Вооруженных Силах. Было известно, что этот яд в отличие от этилового спирта плохо выводится почками и поэтому долго циркулирует в крови, поражая, прежде всего, нервную ткань, а именно головной мозг и зрительные нервы. В лучшем случае больной выживал, но оставался слепым.
Этим обусловливалась терапевтическая тактика в этих случаях: проведение обменного переливания крови, введение детоксицирующих растворов, проведение гемодиализа.
В условиях хирургической операционной больному было выпущено 500 мл крови и введено 300 мл глюкозы и физраствора с добавлением осмотических диуретиков. Кроме того, больному дали стакан водки, так как считалось, что в сочетании с этиловым спиртом метиловый активнее выводится с мочой. Но отравленному ночью стало хуже: появились головные боли, тошнота, ухудшилось зрение.
Утром следующего дня договорились с институтской хирургической клиникой, в которой впервые в Саратове начали применять методику очищения крови с помощью аппарата искусственной почки (доктор В.А.Гладков). Больной был переведен к хирургам, и операция была начата. Однако в ходе операции у больного развился коллапс. Процедуру пришлось отложить.
В последующем больному в течение суток дважды было произведено обменное переливание крови. На следующий день попытка подключения аппарата искусственной почки была повторена, но вновь неудачно – у больного возник коллапс.
К третьему дню состояние отравленного стабилизировалось. Потеря зрения не усиливалась: больной видел перед собой стоящий в коридоре стул и обходил его.
После возвращения в нашу клинику больному была продолжена детоксицирующая терапия, применялись витамины группы В. Спустя неделю он был выписан по месту жительства и привлечен к проведению следствия.
Постмиокардитический кардиосклероз
Учителей нужно не только помнить,
но и следовать им
Ленинградская областная больница, служившая базой для кафедры госпитальной терапии акад. Н.С.Молчанова, в 60-е годы была известным лечебным учреждением. Я работал на этой кафедре клиническим ординатором и после 7 лет практики в войсках активно набирался клинического опыта.
Какое-то время я вел больного из станции Рощино. У этого 45-летнего мужчины в анамнезе (в годы войны) был ревматизм – сердечно-суставная форма. Последующие 20 лет проявлений ревматизма не было, повторные обследования не выявляли у него порока сердца, что при ревматизме бывает редко. И только в последние 5 лет, он, работник физического труда, стал испытывать одышку и загрудинные боли при нагрузке и стал замечать небольшие отеки на голенях. Это в отделении воспринималось как ранняя сердечная недостаточность у больного атеросклеротическим кардиосклерозом и ишемической болезнью сердца. Этот диагноз был выставлен в истории болезни. Традиционное лечение оказалось эффективным, и больной уже вскоре должен был выписаться из стационара. Но в это время мне было поручено подготовить больного на лекцию об ишемической болезни сердца, которую слушателям 6-го курса должен был читать Н.С.Молчанов.
