Александр Бренер - Что делать? 54 технологии сопротивления власти

Через пять минут после начала лекции стало ясно, что все ее куцее содержание — бодяга и пустомельство. И тогда мы начали квакать. Ничего больше: просто квакать, как болотные лягушки. Ква-ква-ква…

Мистер Лоури обалдел. Он перестал нести чушь и поднял глаза от конспекта. Герр Матт тоже обалдел. Обалдели и остальные. Мы перестали квакать. Обалдение чуть спало.

Мистер Лоури продолжил лекцию. Мы, в свою очередь, возобновили кваканье. Мистер Лоури снова остановился. Герр Матт решил принять меры. Он позвал к себе какого-то раба, который через секунду подскочил к нам и попросил прекратить. Мы прекратили. Мистер Лоури продолжил. Мы возобновили кваканье.

Короче говоря, нас выгнали на хуй с этой мозгоебной лекции. Ну и что? Зато мы поквакали в свое удовольствие. Квакать нужно! Но нужно это делать так, чтобы кваканье не становилось конвенцией, приемом, эстетикой. Кваканье должно вызывать ненависть, а не одобрение окружающих. Надо изощряться в своем сопротивлении и всегда помнить о формуле Маркса: «Великие события мировой истории случаются дважды: один раз как трагедия, второй раз как фарс». Если вы квакаете второй раз, делайте это более опасно и дико, чем в первый. И смейтесь: и над собой, и над кваканьем, и над противником! Хорошее настроение — и никаких депрессий.

Мы уже писали о движении тортометателей, посылающих в физиономию противника кремовые изделия. Однако сами мы принадлежим к сторонникам яйцеметателей, то есть швыряющих в представителей власти куриные продукты. Мы бросали яйца в лбы в Любляне, Вене и в Пескаре (Италия). Все это происходило в контексте современного искусства. Дело в том, что мы рассматриваем актуальную арт-систему как модель большой политической системы. Ведь культура вовсе не является надстройкой в обществе: она один из базисных действенных механизмов власти, важный рычаг управления телами и сознанием миллионов людей. Именно в культуре разрабатываются способы воздействия власти на тела — те способы, которые в дальнейшем могут распространиться на все сферы. И, кстати говоря, арт-система во всей этой конфигурации играет важнейшую роль: она структурирует, группирует, отсеивает, процеживает, сортирует властные стратегии и идеологические элементы. Поэтому борьба против международной художественной системы — это борьба против политической системы, ничуть не меньше. Да-с.

Итак, мы швыряли яйца. В Любляне это было следующим образом. Одного из авторов этой книги пригласили участвовать в большом арт-проекте «Body and the East», посвященном перформансу, боди-арту и акционизму в Восточной Европе. В ответ мы послали видео с документацией нашей политической акции в Берлине («East Side Gallery»). Но куратор люблянского проекта не захотел показывать это видео и настаивал на жопшном боди-арте. Но для нас боди-арт — это вонючее дерьмо собачье, в то время как политическое искусство — важно и актуально. И вот мы написали листовку, в которой заявляли, что не согласны с мнением куратора и поэтому намерены кидать яйца в публику. И действительно, мы приехали в Любляну и на открытии этой выставки разбросали листовки и начали метать яйца в собравшихся любителей искусства. Это происходило во время торжественной речи министра культуры Словении, и одно яйцо досталось ему. Было охуительно! Просто охуительно!

В Вене все случилось иначе. Мы появились в местной Академии художеств на итоговой выставке студентов. Известно, что студенты могут быть настоящими революционными щенками, но здесь, в Вене, это маленькие жополизы и конформисты. На выставке была масса народа, ее курировал Харальд Сцееман, очень известный и уважаемый швейцарский дядечка. После торжественной речи все отправились пить и жрать в импровизированный буфет. Тут-то мы их и начали бомбардировать яичками. Однако через полторы минуты нас свинтили профессиональные местные вышибалы — настоящие нацистские держиморды. Они вызвали полицию. Нас в конце концов отпустили, но позднее выяснилось, что дело в полиции все-таки было открыто. Какие-то гады из публики донесли на нас. Мы официально сейчас заявляем: Австрия — репрессивная и полицейская держава, государство овчарок и шпионов. Позор Какании!

В Италии было веселее. Мы закидали яйцами публику и стенды спонсоров выставки. Так им и надо!

Мы думаем, что и дальше будем кидать яйца.

Сколько людей на свете может позволить себе ежедневно принимать душ? Во всяком случае, таких людей больше в Западном полушарии, чем в Восточном. А ведь это так необходимо, чтобы прийти в себя и набраться сил. Принять душ для сопротивленца — это не шутка. Это нужно, чтобы не чувствовать себя больным, грязным, истасканным, переутомленным. Необходимо везде построить душевые кабинки. Во всех наших тоскливых мегаполисах и унылых городишках — светлые душевые кабинки.

О любви мы не будем много распространяться. Но вспомнить о ней хочется. Воздушный поцелуй! В самое дупло.

Только не нужно смешивать любовь и хиппи, любовь и Джона Леннона с Йоко Оно, любовь и говнодавную кинематографическую пошлость. Любовь — это не хиппи. Что такое любовь, нужно решать в индивидуальном порядке. Воздушный поцелуй! Румынский поцелуй! В дупло и в ствол!

Стыдно все время болтать о сопротивлении. Стыдно называть себя революционерами, борцами, диссидентами. Чудовищный, ужасающий стыд сжимает горло. Авторы этой книги — не сопротивленцы, авторы этой книги — чуть-чуть хулиганы. Нам просто смертельно тоскливо в этом мире, который построили наши папаши и дедушки, наши мамаши и бабушки, наши приятели и приятели приятелей. (Но не мы, не мы.)

У, как стыдно! У-у-у!

Хихикать над этой книгой: хи-хи-хи! Хи-хи-гщ! Хи-хи-хи!

Хи-хи-ха-ха! Хи-хи-ха-ха!

Хи-хи-ха-ха! Хи-хо-ха-хи!

Впрочем, поплакать над ней-тоже полезно.

Вообще: не доверяйте теории! Раз и навсегда.

Мы проповедуем прямое столкновение. Только непосредственные физические контакты могут изменить этот мир к лучшему. Обнять того, кому объятие ненавистно. Поцеловать того, кто боится этого, как яда. (Все это, разумеется, в поле политических отношений.) Схватить за жопу того, кто думает, что его жопа — храм Божий. Вот что надо.

Прямое столкновение означает некамуфлированный конфликт. Конфликты, как известно, бывают разного рода. В гипертрофированно-антагонистическом обществе в ответ на уличный вопрос «Который час?» дают по физиономии или посылают на хуй. В политически корректном обществе ответ на этот вопрос сопровождается вежливо-фальшивой улыбкой. Конфликт, как его понимаем мы, есть необходимое признание различий и антагонизмов, которые включаются в сферу диалога и обсуждения. Конфликт не продуцирует ложный консенсус, но настаивает на процессуальном и дискретном бытовании культуры. Конфликт нарушает ритуализованные и нормативные связи в обществе, чтобы обнаружить их регулирующий репрессивный характер.

Прямое столкновение: выявлять и вскрывать, как ножом, табуированные или сглаженные зоны разногласий и несоответствий, различий и неопределенностей. Защекотать равнодушие и уклончивость острыми пальцами внимания — такова цель.

Книжка наша подходит к концу. Но еще раз: сопротивление, где бы оно ни возникало, всегда ставит под вопрос статус индивидуальности. Это принципиально, поэтому скажем об этом еще пару слов.

С одной стороны, сопротивление утверждает право быть иным, то есть делает индивидуума индивидуальным, с другой же стороны, оно борется против стереотипизации идентичностей. Мы уже знаем, что идентичность может иметь как освобождающий, так и закабаляющий эффект. Вообще говоря, идентичность — это привилегия, а не заранее данная сущность (субстанциональность), так уж повелось в нашем хреновом мире. Идентичность — это культурно и социально конструируемый продукт, эффект дискурсивных практик, а не их причина. Это фикция с разными функциями (репрезентативными, репрессивными, превентивными, презервативными), и следует строго различать, в какой специфической ситуации происходит конструирование данной идентичности, чьи интересы здесь преследуются, является ли идентичность насильственно навязываемой или более-менее добровольно утверждаемой. Идентичность может служить мощным оружием в контексте, где существуют идеология и политика идентичности, которые регулируют доступ к культуре и капиталу. Тот факт, например, что идентичность — это конструируемый продукт, вовсе не означает, что репрезентация (скажем, меньшинств) осуществляется представителями идентичности. (Меньшинство — всего лишь объект дискурса, но само оно лишено права говорить о чем хочет, то есть меньшинство служит для проекции интересов большинства.) И если представители (меньшинств) все же получают возможность говорить, то они могут говорить только на «свои» темы и тем самым фиксировать свою идентичность. Так власть осуществляет свою политику на уровне индивидуумов.