class="empty-line"/>
13.06.<1939. Нью-Йорк>
Нью-Йорк, отель «Шерри Незеленд». Жарко. За окном Центральный парк, шум, тихо вздрагивающий город. Приехал вчера.
Последние дни в Беверли-Хиллз. Суетливо, типичное для Пумы поведение. Критика, недовольство и пр. Часто приходилось представлять себе, что действительно больше ничего не осталось, так исчезает все от мгновенного импульса. Зуб ребенка, упитанность ребенка, какая-то газетная статья – она на все мгновенно обращает внимание, и все остальное исчезает. Начинает казаться, что этого никогда и не было. Думаю, скоро все закончится.
Последние дни в Беверли-Хиллз. Клемент в своем репертуаре. Появился за пятнадцать минут до отъезда, счастливый, вместо того чтобы прийти за два часа. Невероятно.
9 июня вечером выехали на Супер-Чиф. Ночная огромная страна, бесконечные степи и пустоши. Одиннадцатого в Чикаго. Полчаса в отеле. В поезде фотографы снимали Пуму. Потом ландшафт, уже европейский, деревья, луга, небольшие горы. В двенадцать часов дня в Нью-Йорке. Руди С., Джо Штернберг на вокзале. Фотографы вокруг Пумы. Отель. Ребенок, бледный, уже не такой пухлый, но пухлый.
С Руди С. и Снибели, адвокатом из Беверли-Хиллз, пошли узнавать по поводу таможенных пошлин.
22.06.<1939> Париж, «Принц де Галле»
Бурные дни в Нью-Йорке. Двенадцатого с утра на таможне оказалось все allright [2]. Потребовалось только заявление «Литтл, Браун»*, что налоги выплачены. Обедали в «Колони-клабе». Видели Рона Уорвика. Позже «Французские линии», виза во Францию, по улицам, полным жизни, бурной жизни, создающей такое впечатление, что никто сам по себе ничего не значит. Джо купил мне две соломенные шляпы. Вечером в театре. Пьеса о Филадельфии. Плохая пьеса, Хепберн, красивая, нервная, живая, но довольно скучная. После ужинали по желанию Пумы в «21», весьма знаменитом ресторане, но по-летнему пустующем. Затем в «Монте-Карло», элегантном ночном клубе. Встретили Капуртеха. Потом «Коттон-клаб». Очень хорошее негритянское шоу. Билл Робинсон, шестьдесят три года, бил чечетку (степ), безусловно, один из тех, кто кое-что умеет. Еще очень красивая акробатка, полукровка, а затем пестрая неразбериха поющих негров. Пума не в лучшем настроении, нервозна. Спал не у нее. Слишком узкие кровати.
На следующий день обедали с Литтауэром и Линдлеем*. Ресторан «Шамбор». Обсуждали дела Клемента и сожалели, что он не может взять деньги. Незадолго до этого звонок от Руди из таможни; потребовали отчет о налогах за последние три года. Встревожился. Во время обеда опять звонок Руди – получил бумаги за пятнадцать долларов чаевых. Облегчение. Потом Рубин из «Метро»*. Договор* с инициалами составлен, и надо его переписать на меня, вместо Климента, который опять захотел взять деньги. Какая-то американка заговорила со мной; преследовала до двери моей комнаты; хотела пережить «прекрасные минуты». Проводил ее вниз; сославшись на то, что у меня нет времени. Поздно вечером Пума захотела со мной на экспозицию. Я ужинал с Руди в отеле; поехали позже, попали к концу водной феерии, увидели заплыв Джонни Вайсмюллера, Элеоноры Холмс. Начался дождь, зарядил надолго. Гроза. Надо было переждать. Ни одного такси на улице. Скучные люди хотели показать нам свои комнаты, какие-то директоры и т. п. В каждой комнате находился одинокий скучающий человек и пил виски. Наконец появилась какая-то маленькая машина, которая нас подобрала, высадила под проливной дождь и юркнула прочь. Пересели в такси. Прекрасная езда под дождем через огромный город. В отеле с Руди пили «Том Коллинз», Пума была не в лучшем настроении.
Наутро собрал вещи, подписал документы, вдруг неприятное событие: к Пуме приходили два чиновника из налоговой комиссии Нью-Йорка, потребовали сначала сто двадцать тысяч долларов, потом двести сорок тысяч долларов за депозит в связи со спорным случаем с ее английским гонораром в 1936. Заявили, что чемоданы будут конфискованы и т. п. Большая неразбериха. Позвонили адвокату Джо Штернбергу и др. Руди спрятался, я остался в комнате. Потом снова зашел к ней. Застал заседание призраков. Пума попыталась позвонить секретарю-казначею Моргентау. Тем временем выяснилось, что ни вещи Пумы, ни ее саму, ставшую девятого числа американкой, задерживать нельзя. Решили задержать Руди С. Какой-то человек внизу хотел передать мне заказное письмо, незнакомый, – это мог быть иск или предварительное судебное заключение. Я не знал, что это, и отказался спуститься, но забеспокоился, что человек внизу будет поджидать меня, и опасался, могут ли меня из-за этого задержать.
Около двенадцати часов решили отправиться на корабль и там продолжить сражение. Доставили чемоданы, Джо отвез меня, другие поехали на такси. Я пошел в кабину Джо и закрылся. Почти в три часа, это было время отплытия, появился Джо и объявил, что все улажено. Пума передала капитану свои изумруды и заложила свое американское имущество. Я узнал, что Руди, который был на полтора часа задержан на причале и сфотографирован, наконец пропущен на корабль. Все радовались, что Пума спасла часть своих драгоценностей, заказали шампанское и икру, как вдруг появились двенадцать парней вместе с каким-то комиссаром, чтобы забрать Руди на берег. Пума с адвокатом взбунтовались, таможенники шли на штурм. Пума сражалась, вокруг тем временем аплодировали, смеялись и фотографировали. Пума продолжала наступать, была великолепна. Отплытие задержали на полтора часа. Наконец таможенники отступили вместе с изумрудами Пумы. Мы отчалили.
Исчезающий город. Тягачи, маленькие пароходы. Причал. Силуэты освещенных небоскребов, полных солнца и сияния. Ущелья домов. Статуя Свободы.
Вечером на борту я получил несколько ударов в спину, плевков и т. п. Джо* попытался самоутвердиться за мой счет. На следующий день слабость. Постепенно стало лучше. Все время спал один. Прибытие в Гавр девятнадцатого июня. Военные корабли в порту. Старый, перевернутый, затопленный «Париж». Джо поехал на своем автомобиле.
Руди настолько был озабочен проблемами с таможней, что опоздал на поезд. Мы видели, как он носился вверх-вниз по эскалатору, когда отъезжал поезд, так как эскалатор переключили. Прибытие в Париж. Пума одна отправилась в отель, ее встретил Тами, чтобы уберечь от репортеров. Я ехал с ребенком и гувернанткой*. По дороге луга, сельские дворы, аллеи – уже похоже на европейскую родину.
В отеле жалобы Пумы на все подряд. Через час приехал Руди. Кольпе, Монтель. Вечером все у «Фуке». Пуме захотелось козьего сыра. Его, естественно, не оказалось.
В полдень двадцатого июня Джо уехал. Руди мотался туда-сюда, Пума злилась на него. Ребенок и т. д. Вечером все в кино, потом снова к «Фуке». Появился козий сыр, но недостаточно хорош. Двадцать первое провели с Файльхеном, который явился утром. Я купил у него одного Сезанна, пейзаж, который мне не особенно понравился; зато пришлись по вкусу Домье «Дон Кихот», скачущий на серой лошади, и акварель Сезанна. Вечером в
