Но поскольку состав партии Ланка сама самадж был до крайности пестр и в партии не было единства, без которого не может существовать, не может быть боеспособной организация, поставившая перед собой крупные политические задачи, — в ней началась острая внутренняя борьба. Кончилось все тем, чем и должно было кончиться. Одни, чьи классовые интересы тянули вправо, к национальной буржуазии, так и пошли вправо, а впоследствии пришли и к троцкизму. Другие продолжали твердо отстаивать революционные позиции рабочего класса, быть верными марксизму-ленинизму. Путем различных комбинаций и политических мошенничеств правые добились исключения марксистов-ленинцев из Ланки сама самадж. Те, кого исключили, по сути дела, уже давно составляли в той социально рыхлой партии твердое коммунистическое ядро. Среди них были и С. А. Викремасингхе и нынешний президент Цейлонской федерации профсоюзов, который изображен сегодня в «Цейлон дейли ньюс» открывающим конгресс, — М. Дж. Мендис.
Ото замечательный человек, товарищ Мендис. Не раз его арестовывали и бросали в тюрьмы, не раз на него накидывались на улицах, на себе он испытал, что такое удар полицейской дубинки. И на этот раз именно его автомобиль разбили наемные хулиганы после того, как, уверенный в правильности своего пути, президент покинул зал заседания конгресса. Но об этом чуть позже.
После исключения из Ланки сама самадж коммунисты и не подумали о сдаче позиций в революционных профсоюзах цейлонского рабочего класса. Напротив, они усилили политическую работу. В Коломбо для объединения всех профсоюзных сил был создан Рабочий клуб. Конечно же в его организации и в его работе активнейшую роль играл и он, М. Дж. Мендис. Цейлонская печать сообщила вскоре, что на 35 предприятиях Коломбо образовались профсоюзные организации, отстаивающие права рабочего класса. На учредительном съезде тогда же было решено создать и ныне существующую Цейлонскую федерацию профсоюзов, очередной конгресс которой был созван в дни нашего пребывания на Цейлоне.
Революционные профсоюзы, идущие в фарватере Коммунистической партии Цейлона, сильны. Поэтому ни на день, ни на час не прекращаются попытки их ослабить, разъединить, расколоть. Используются любые средства. Во время парламентских выборов 1952 года, скажем, зная, что авторитетный лидер революционных профсоюзов непременно завоюет большинство избирателей в округе, правительство лишило его и права избирать и права избираться.
На этот раз произошло нечто иное. На конгрессе с раскольническими заявлениями и требованиями выступили сторонники одного из леваков, отколовшихся от коммунистической партии. Выступил, конечно, и сам «вождь» раскольников. Мендису, как выяснилось позже, заранее подготовили обструкцию. В зале конгресса сидели наемные типы — клакеры, обструкционисты.
Мендис, естественно, видя, как все подстроено, заявил, что в такой атмосфере работать не будет, и покинул зал; вместе с ним к дверям устремилась добрая половина участников конгресса.
Что же произошло дальше?
А дальше раскольники затворили двери зала заседаний, прекратили выпуск из него, поставив у входов здоровенных верзил, и пытались повести конгресс за собой.
Па улице же тем временем на сторонников Мендиса напали нанятые за деньги малые с дубинками, с камнями, с кулаками. Их здесь называют гангстерами, но, по-моему, насколько я их разглядел, это обыкновенное уличное хулиганье. Немало профсоюзников попало в больницы. У М. Дж. Мендиса пострадал вот этот изображенный в газете, старенький, видавший виды автомобиль.
Некоторое время спустя мне удалось побеседовать с одним из тех, кто остался в зале заседания.
— Эти молодцы в президиуме после ухода товарища Мендиса создали для нас режим не лучше, чем в тюрьме. Мы еще пару дней заседали. Но как! Нас выпускали из дверей прямо в автобусы. Автобусами везли в общежитие. Никуда из общежития уходить было нельзя. Утром нас снова усаживали в автобусы, везли на заседание. Двери за нашими спинами неизменно запирались. Вот так «свободно» мы изъявили свою «волю».
Нет, это не история, не далекое прошлое — стрельба по мирным рабочим демонстрациям, дубинки, гуляющие по головам, уличные жестокие схватки. Это не из книг, не из учебников. Это борьба классов. И она идет, не прекращается. Прекрасная Ланка, зеленый, сказочный остров в теплом Индийском океане, — он рай для туристов, для заезжих досужих людей. Но для тех, кто живет на острове, здесь все так же сложно и противоречиво, как и в любой другой стране, где все еще есть эксплуататоры и эксплуатируемые.
В один из таких жарких в жизни острова дней Питер Кейнеман сказал, что, если у меня найдется время, он бы мог показать мне еще одно любопытное местечко на Цейлоне.
— А что там на этот раз? — Я уже предвкушал интересную поездку. — Митинг или акулы-бэби?
— Забастовка на чайных плантациях.
Мы ехали еще в одном, новом направлении от Коломбо. Все на восток, на восток и слегка склоняясь к югу. Нам надо было через «город драгоценностей» Ратнапуру добраться до южных склонов горного района, к селению, или небольшому городку, Бандаравеле.
Я уже неплохо знал одну из трех основных сельскохозяйственных культур Цейлона — кокосовую пальму. Через десяток километров от Коломбо пальмы на нашей дороге исчезли. По обеим ее сторонам пошли плантации второй главной культуры — когда-то завезенной из Бразилии каучуконосной гевеи.
Всюду рощи, рощи, рощи ее, гевеи. Дерево для глаза, насмотревшегося на щедрую буйную цейлонскую зелень, непривычное. Тусклый цвет листвы с каким-то неживым пепельным налетом, меж деревьев почти ничего, кроме чахлых кустиков и жесткой, неприятной травы, не растет. Даже птиц нет в кронах гевеи. Может быть, их тусклые листья выдыхают что-либо мертвящее? Но факт остается фактом — все живое сторонится гевеи.
Когда-то по производству каучука Цейлон стоял ли много ни мало на третьем месте в мире. Орудовало здесь до полутора десятков крупных английских компаний. Им принадлежали плантации, им принадлежали предприятия, перерабатывавшие каучуковое сырье — латекс, им принадлежали и фирмы, осуществлявшие экспорт.
Не знаю, на каком месте Цейлон по каучуку сейчас, по что во главе производства каучука по-прежнему англичане — это видно по непрерывно мелькающим вдоль дороги английским фабрикам. Плантации англичан и большинстве обнесены колючей проволокой, на их территорию Питер заходить не рекомендует не только потому, что там можно подцепить волосяных червей — ришту, по и потому, что представители владельцев способны учинить любой скандал: частная собственность есть частная собственность, и незыблемость принципов ее священна.
Но все же не посмотреть, как добывается на свете каучук, нельзя, и мы заходим под тихую, неживую сень гевей. Почти на каждом дереве, на стволе — косая опоясывающая бороздка надреза. По ней в подвязанную чашечку — половинку кокосового ореха — медленно бежит белый, как молоко, сок. Я перехватил в надрезе ствола одну из медленно плывших молочных струек, потянул ее оттуда, и она, отделенная от дерева, стала на глазах застывать и вот уже превратилась в нитку резины — уже растягивается и почти пригодна для ребячьей рогатки.
Но это еще далеко не резина. Рабочие ходят от дерева к дереву, сливают сок из чашечек в ведра. Ведра поступают на расположенную тут же, среди гевей, фабрику; там сок превращается в пластины каучука — уже в товар, готовый к экспорту, к дальнейшей обработке и превращению в промышленную резину.
Вот так капли капают в кокосовые чашечки; чашечки сливаются в ведра; штабелями складываются полученные пружинистые буроватые пластины — и все это фунты, фунты, миллионы фунтов стерлингов.
Как была бы богата страна, если бы чужие руки сотни лет подряд не выгребали из нее такие богатства! Португальцы и голландцы рубили тик, эбеновое дерево, палисандр и увозили, не оставляя взамен почти ничего. Они набросились на свободно произраставшее в джунглях коричное дерево, и уже к концу XVIII века оно осталось только на плантациях. Сейчас его и там почти нет. Очень мало осталось арековой пальмы, плоды которой идут в состав жвачки бетеля, столь популярной и на самом Цейлоне и в Индии. Было на острове свое какао, был кардамон и много других ценных культур. Из них еще как-то существует папайя с приятными на вкус, ценными по содержанию плодами — подобиями дынь, вырастающих на древовидных, в полтора-два человеческих роста растениях. Живет, правда, еще и цитронелла — лимонная трава, высоко ценящееся эфиромасличное растение.
Кое-что из этого былого богатства мелькает по сторонам нашего пути и до Ратнапуры и после нее.
Ратнапура поистине «город драгоценностей». Во всех здешних лавчонках на подносах и в чашах ворохами лежат необработанные рубины, хризолиты, аметисты, сапфиры, гранаты, топазы… Их добывают в окрестных горах, в неглубоких примитивных шахтах и шахтенках. Обработкой, гранением камней, как рассказывают, и до сих пор занимаются по наследству перенявшие это искусство от отцов и дедов так называемые цейлонские мавры — потомки забредавших сюда в далекие-далекие времена арабов, чьими женами становились сингалки.
