Ознакомительная версия.
Заранее планировать «стратегическую оборону» в 1941 г. было просто бессмысленно. Если мы проигрываем гонку перевозок войск на железных дорогах, то на каком этапе она будет проиграна, предсказать никак невозможно. Соответственно, вводная любого плана – положение своих войск – будет многовариантной до полного абсурда. Мы заранее не знаем результат сражений у границы, станций, где застанет армии внутренних округов удар главных сил противника по армиям прикрытия. Столь же бесперспективно угадывание планов противника с точностью до направлений ударов и глубины их нанесения. Возможно, что разведка (Зорге в Токио) нам нагадает на волшебном шаре или узнает у духов Маркса и Энгельса, что главный удар будет в Белоруссии. Но Белоруссия большая, и точно вычислить направление удара почти невозможно. Возможности воздушной разведки в условиях мирного времени куда скромнее, чем в военное время. С послом в Японии командующие трех немецких групп армий свои планы, конечно же, не обсуждали.
Понятно, что ввиду перспективы гонки по железным дорогам и ограниченные с точки зрения этой гонки ресурсы советское командование не могло позволить себе безумства Курской дуги лета 1943 г. Ожидать более чем на одном участке границы условий, сходных с положением Центрального фронта в 1943 г., было бы чистой воды авантюрой. Соответственно, базовым вариантом «стратегической обороны» были бы действия Воронежского фронта с парированием прорыва массой пехотных и подвижных соединений. Если противник нас упреждает в выдвижении войск к границе, такой вариант вообще труднореализуем. Кроме того, элемент пассивного ожидания исключал вариант с разгромом не успевшего развернуться противника. Конечно, упредить в развертывании вермахт, опирающийся на разветвленную дорожную сеть Европы, было затруднительно, но вовсе невозможным такой вариант считать все же нельзя. Соответственно, вариант «стратегическая оборона» упреждение противника в развертывании просто упускал (сидим и ждем завершения перевозок войск противника), а «стратегическое наступление» – позволял разгромить в благоприятных условиях хотя бы часть сил противника.
Таким образом, смена самой концепции оперативного плана была бессмысленной и даже опасной. Готовиться к худшему, т. е. к упреждению противником в развертывании, можно было только мерами общего характера, такими как тактическая подготовка войск и оттачивание организации соединений. Основные усилия военного ведомства сосредотачивались на сокращении времени на развертывание армии и подготовке к гонке на железных дорогах. Поэтому Георгий Константинович в качестве начальника Генерального штаба посвятил себя прежде всего организационно-мобилизационным мероприятиям. В первую очередь он может быть признан «отцом» мобилизационного плана, известного как «Мобплан № 23», или МП-41, поданного на утверждение в ЦК ВКП (б) в феврале 1941 г.
Важной особенностью «Мобплана № 23» была унификация танковых соединений. В октябре 1940 г. тогдашний начальник Генерального штаба Красной армии К.А. Мерецков предлагал ввести в каждый стрелковый корпус по бригаде танков Т-26 в качестве средства непосредственной поддержки пехоты. Всего предполагалось иметь 52 бригады, из которых нужно было сформировать с нуля 32 (из них 7 на основе танковых батальонов дальневосточных дивизий)[40]. Кроме этих бригад в Красной армии было девять механизированных корпусов и шесть танковых бригад танков БТ. Уже на 1 декабря 1940 г. в наличии было девять мехкорпусов (18 танковых и 9 моторизованных дивизий в мехкорпусах, 2 отдельные танковые дивизии), сорок бригад Т-26 и пять бригад БТ. Бригады БТ, судя по существовавшим тогда в РККА концепциям использования танковых войск, должны были играть роль танков дальнего действия, решающих задачи борьбы с артиллерией, штабами и другими подобными целями в прорыве. С приходом в Генеральный штаб Жукова эти планы коренным образом изменились. Танковые бригады НПП были вообще ликвидированы, а танковые войска Красной армии должны были состоять из тридцати механизированных корпусов (60 танковых и 30 моторизованных дивизий). Свое видение вопроса с механизированными корпусами я изложу несколько позднее, а пока остановимся на других нововведениях в жуковском мобплане.
Во-первых, был отменен «полувзвод» армии до начала боевых действий, т. е. ограниченная мобилизация:
«По мобилизационному плану 1938–1939 гг. проведение «Больших учебных сборов» (скрытой мобилизации) предусматривалось также по двум вариантам, т. е. по литеру «А» и «Б».
По литеру «А» поднимались части по штатам военного времени, имеющие срок готовности только до М-10.
По литеру «Б» поднимаемые части только усиливались на 75–80 % до штата военного времени.
Ввиду того что вариант по литеру «Б» предусматривался в основном только для частей и соединений, прикрывающих границу, и поскольку по мобилизационному плану 1941 года пограничные части по мирному времени в настоящее время содержатся в усиленном составе, считаю разрабатывать вариант литер «Б» нецелесообразным.
При скрытой мобилизации полагал бы необходимым оставить только один вариант в порядке «Больших учебных сборов (БУС)» на все части, независимо от их сроков готовности. Это мероприятие позволит отмобилизовать при необходимости отдельно каждую часть»[41].
Отменой «полувзвода» армии сокращалось время, необходимое для приведения войск в состояние готовности к решению задач обороны страны. До этого политическое руководство в период политической напряженности должно было провести частичную мобилизацию по варианту «литер «Б»», рискуя политическими осложнениями. Соответственно, частичную мобилизацию скорее всего пришлось бы проводить в рамках «Больших учебных сборов» (БУС). По «жуковскому» МП-41, подъемом людей в рамках БУС можно было довести численность приграничных дивизий практически до штатов военного времени. Также при начальнике Генерального штаба Г.К. Жукове были ликвидированы двадцать три 3000 дивизии, с длительным сроком готовности и низкой боеспособностью. Очевидно, что при накачке дивизии резервистами с уровня численности 3 тыс. кадровый состав будет размыт в новичках. Поэтому было решено содержать пехоту Красной армии в штатах дивизий мирного времени численностью 10 тыс. человек (в апреле 1941 г. этот штат получил № 4/100), 6 тыс. человек (апрельский № 4/120) и 9 тыс. человек (горнострелковые дивизии). Всего к началу войны 89 дивизий содержались по штату № 4/100, 109 по штату № 4/120 и 10 дивизий по штату горнострелковой дивизии. Для сравнения: до Жукова, на 1 декабря 1940 г., в Красной армии было 97 усиленных дивизий для приграничных армий, 49 дивизий для внутренних округов и «глубинных» стрелковых корпусов особых округов, 10 горнострелковых дивизий и 23 дивизии по 3 тыс. человек.
Строго говоря, данная пактом Молотова – Риббентропа передышка, продолжавшаяся с осени 1939 г. до весны 1941 г., была с толком использована руководством СССР. В августе 1939 г. Красная армия состояла из дивизий тройного развертывания, мобилизация которых приводила к сильному размыванию кадра (из одной дивизии численностью 5222 человека получалось три дивизии штатной численностью около 17 тыс. человек каждая). В РККА обр. 1939 г. было всего четыре танковых корпуса крайне несовершенной организации, слабые в артиллерийском отношении и имевшие мало мотопехоты. К июню 1941 г. организация танковых и стрелковых соединений была значительно усовершенствована, сроки проведения мобилизации сокращены. Немалая заслуга в этом Г.К. Жукова, возглавлявшего Генеральный штаб Красной армии в последние предвоенные месяцы. Конечно, в армии еще была масса проблем, прежде всего нехватка кадров в условиях стремительного роста вооруженных сил. Но на выступлении перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 г. Сталин имел все основания утверждать, что РККА представляет собой «современную армию, вооруженную новейшей техникой».
«Почему же результат строительства такой плачевный?» – спросит читатель. И шестидесятническая критика в духе XX съезда, и конспирология в стиле В. Суворова строят свои рассуждения на неверной логической цепочке. В случае с шестидесятниками это «катастрофа есть следствие грубых промахов в строительстве вооруженных сил», а в случае с В. Суворовым «готовились много, но произошла катастрофа, следовательно, готовились к чему-то другому». Фактически имеет место отрицание воздействия каких-либо внешних факторов и рассмотрение РККА и СССР в целом как замкнутой системы, зависящей только от внутренних процессов. В сущности, это так же абсурдно, как обвинять динозавров в собственном вымирании, в то время как имело место мощное внешнее воздействие (крупный метеорит) на биосферу Земли.
Проблема в том, что Красная армия не была замкнутой системой, совершенно независимой от внешних факторов. Жуков и его предшественники на посту начальника Генерального штаба могли вывернуться наизнанку, но никакими силами не могли снять зависимость успеха вступления армии в войну от политических решений. Адекватное вступление вооруженных сил в войну с сильным противником в значительной степени зависело от принятия политических решений, нажатия «красной кнопки», запускающей гонку по железным дорогам. У советского политического руководства не было однозначных данных о намерениях Германии, данные разведки были противоречивы. Почвы для принятия решения начинать войну (а нажатие «красной кнопки» эту войну вызывало с высокой вероятностью), в сущности, не было. К 1 июня 1941 г. группировка немецких войск не выглядела как однозначно нацеленная на СССР – число немецких соединений на западе и востоке было примерно равным.
Ознакомительная версия.
