Много лет Иван Семенович Язовских носил шинель пехотную, серую. Теперь у него шинель другого цвета. А служба та же — служба народу.
У калитки нетерпеливо зазвонил велосипедист: через плечо у парня, как у чемпиона, перекинута алая лента, а в козырек кепки прилажен большой белый цветок. «Это еще что за гость?» — подумал удивленно Владимир Петрович Арбузов, накидывая на ходу китель. Он только что пришел домой, но, видите, снова кому-то понадобился.
— Здравствуйте, дядя Володя, — услышал Арбузов. — Я от брата Анатолия, у него послезавтра свадьба, приглашает…
Владимир Петрович обрадовался. Значит, не держит семья Замостьевых, приславшая к нему доброго вестника, обиды на сердце: все поняла, как нужно понять. Ведь старшой-то их, решивший жениться, года два назад совсем было от рук отбился. Пил. Сквернословил. Дрался. Замечания участкового воспринимал по принципу: в одно ухо влетело, из другого вылетело. Владимир Петрович тревожился, будто о сыне. Что же ты вытворяешь, негодник? К какому финишу прибьешься? На первых порах, к сожалению, работнику милиции не удалось найти общего языка и с родителями Анатолия. Отец разговаривал с участковым нервозно, всячески выгораживая свое чадо. Но старший лейтенант не отступал. Он воевал с родителями за их же сына, воевал с ним за него же самого. Его не звали, как сейчас, в дом, но участковый шел и без приглашения. Его плохо слушали, но он не уставал повторять: одумайтесь, иначе будет поздно. Путь от проступка к преступлению не такой уж длинный!
Как-то Арбузов попал к Замостьевым в разгар очередной гулянки. День был обычный, не праздничный, а тут — звон стаканов.
— Опять пьешь? — строго спросил инспектор своего «подшефного». — Люди в поле, стремятся каждое зернышко вовремя убрать, а ты? И не стыдно?
Хозяин застолья, явно рассчитывая на поддержку дружков-собутыльников, с издевкой в голосе вопрошал:
— А почему вы, товарищ милиционер, забываете об Основном законе нашей жизни, о Конституции, — там прямо записано, что граждане СССР имеют право на отдых. Статья сорок первая, если не ошибаюсь…
Владимир Петрович с прежней твердостью продолжал:
— Нет, ты не ошибаешься, мил-человек, статью Конституции об отдыхе запомнил точно, она, по всему видно, бесконечно нравится тебе. Но перед статьей сорок первой есть другая, сороковая, в которой так же прямо и ясно сказано, что советские граждане имеют право на труд. Так чего же ты не хочешь воспользоваться этим правом?
Не сразу, естественно, лед тронулся, да Владимир Петрович и не надеялся, что Анатолий Замостьев переменится в одночасье. Слишком своенравный, капризный характер имел. Но старший лейтенант неутомимо искал к нему подходы. Потому что сознавал: профилактика — главнейшая его обязанность. По просьбе Арбузова с юношей, находившемся в конфликте с законом, не один раз беседовали депутаты поселкового Совета — люди авторитетные во всех отношениях. По его совету фотография великовозрастного бездельника «украсила» стенды сельского «Крокодила». Когда же после выпивки Замостьев надебоширил на танцплощадке, участковый «удостоил» лихого молодца пятнадцати суток ареста. Садясь в милицейскую машину, горе-герой поник не на шутку. Он чувствовал, что к его заснувшей совести взывает вся атмосфера колхозной жизни — чистая, благотворная, весь уклад этой жизни, несовместимый с антиобщественным поведением.
Вскоре, как и следовало ожидать, в поселковый Совет народных депутатов пожаловали Замостьевы-старшие: отец и мать.
— Мы вам всем, — заявили они, — приносим извинения за нашего непутевого сына. Обещаем, что больше ничего за ним худого не заметите.
Анатолий стоял за спиной родителей, понуро склонив стриженую голову. Горький стыд мешал ему говорить, но он всем видом выражал полнейшее согласие с отцовским и материнским обещанием.
— А вам, Владимир Петрович, — обратился отец Анатолия к участковому инспектору, — особая благодарность: вы первым увидели беду, вы всей семье открыли глаза.
И вот эта свадьба. И приглашение на нее ему — инспектору. Арбузов долго стоял у калитки, пока юный велосипедист не потерялся за домами и садами. Стоял и раздумывал о сельской жизни и своем месте в ней. Нутром коммуниста он чуял, что нужен людям, приносит им пользу. Иначе не считали бы его своим, не платили бы уважением, которое на виду, не шли бы к нему и с радостью, и с печалью. «Дядя Володя», «Петрович» — не сразу так стали называть. Сначала, помнится, присматривались: настороженно, изучающе. Был до него участковый — кроме милицейского свистка знать ничего не хотел. Думали, и смена такая прибудет. Погоны, дескать, одинаковые, обязанность — укреплять порядок! — та же, что и у предшественника. Чего, спрашивается, иного ждать?
Владимир Петрович построил работу иначе. Неделями не заглядывал в комнату, именуемую кабинетом. С утра и до ночи видели его в поле, на фермах, в мастерских и гаражах, там, где кипел труд, где, словно в тигле, шло возвышение и очищение человека. Имя, биография, прошлое и настоящее — он досконально знал и старого, и малого. Сам, как отметили однажды на совещании, вырабатывал и тактику профилактической работы, и стратегию поведения. Чтобы службу его несладкую ценили так же, как хлеборобскую. Чтобы считали, что и без нее пока не обойтись.
В память его навсегда вошла встреча в райкоме партии, давняя-давняя, еще в сорок четвертом. Владимир Арбузов, вылечившись в госпитале, обратился к секретарю райкома с просьбой: «Дайте дело, чтобы было как можно сподручнее содействовать победе над врагом». С просьбой — направить на фронт — он только что ходил в военкомат, но комиссар, постучав по полу костылем, без которого не мог передвигаться, промолвил, чуть не плача:
— Туда — в действующую — дорога нам с вами заказана, это уже точно, не всякие раны легко заживают. Давайте искать здесь, в разбитом и сожженном тылу, чтобы дорогой была, а не тропкой ничтожной…
Так вот, секретарь райкома сказал тогда: «Иди в милицию. Она тоже на переднем крае, тоже в действующей!»
После этой встречи прошли годы. В черной некогда шевелюре поселилась седина. Тяжелее стал шаг. Не изменилась лишь боевая настроенность в сердце. И все потому, что Владимир Петрович, как и в молодости, видит свою работу нужной народу, необходимой в повседневном социалистическом созидании. Вырос поселок, выросли люди — и в образовании, и в культуре. Для них правопорядок важен. Они оберегают его в силу сознательности, вошедшей в привычку, личной ответственности за все, что происходит вокруг.
В. П. АрбузовИ все-таки находятся личности, не желающие войти в согласие с законом. В них более чем достаточно старого, отжившего. Это старое цепляется за души, пытается вернуть человека на четвереньки, наследить в его привязанностях, идеалах, поступках. Вот почему нужна настойчивая предупредительная работа. И вот почему милицейский «расчет» Арбузова развернут по штатам фронтового времени. Во всех поселках вы увидите дозорных с алыми повязками на рукавах. На дороги с жезлами вышли общественные автоинспектора.
По шоссе, связывающему Тургино с областным центром, бешено, зигзагами мчится грузовик. Пьяный водитель не замечает впереди мотоциклиста, сбивает его. Совершив преступление, водитель скрывается. Казалось бы, и концы в воду… Мало ли машин проезжает по автотрассе?
Но на месте происшествия оказывается Любавин — товаровед, добровольный помощник участкового инспектора. До приезда Петровича он организует охрану зоны аварии, при содействии дружинников устанавливает номер машины. Подоспевший вскоре старший лейтенант на мотоцикле догоняет преступника.
С помощью общественности были быстро задержаны и воры, ограбившие колхозную чайную. В 23 часа Арбузову позвонили: в чайной побывали «гости». В 23.15 он уже изучал следы, оставленные ими. «Это могли сделать такие-то и такие», — размышлял Владимир Петрович вслух. Дружинники тоже так считали: воровство в деревне — явление крайне редкое, люди, нечистые на руку, известны. Направились в один дом: хозяин обмывает «удачную операцию». Бутылка на столе — со штемпелем чайной. Побледнев, испуганно во всем признается, называет всех, кто был с ним. Не мешкая, идут в другой дом: «ассистент» — семнадцатилетний мальчишка — спит, захмелев. Разбудили. Сначала никак не поймет, во сне видит участкового или наяву. Пытается отпираться. На защиту встала мать. Вы, дескать, Владимир Петрович, оскорбляете нас подозрением. Но Арбузов, обращаясь к парню, говорил непреклонно:
— Завтра, к десяти утра, жду тебя в поселковом Совете: все награбленное — папиросы, вино, шоколад — положишь в мешок и так, с мешком за спиной, пройдешь по центральной улице. Понял?
