В одном месте мы увидели толпу обезьян, несущихся над нами по деревьям. Обезьяны летели с ветви на ветвь, раскачиваясь, перекидываясь, прыгая. У некоторых из них, очевидно у матерей, спереди, обхватив передними лапами материнскую шею, а задние просунув мамаше под мышки, тесно и цепко держались детеныши.
Мы остановились. Обезьяны ливнем хлынули с деревьев на землю, устремились к автомобилю. Они уже были на его крыше, на капоте, хватались за щетки дворников; мы конечно же тотчас подняли все стекла в дверцах; обезьяны скреблись в окна, корчили нам рожи. Были они крупные — не какие-нибудь замухрышистые мартышки, а макаки; цвет шерсти у них бежевый, кожа на мордах угольно-черная, а вокруг морд шерсть топырится, подобно краям авиационного шлема, образуя над глазами даже нечто похожее на козырек.
Опасаясь, как бы они ни развинтили нашу машину, включаем мотор. Обезьян сдувает как ветром. Стремглав несутся они к деревьям, взлетают на ветви. Но стоит нам выключить мотор, как черномордая банда вновь штурмом устремляется на нас.
Кое-где дело обстоит и по-другому. Обезьяны заняты своими делами, на белый сверкающий автомобиль не обращают никакого внимания. Мы останавливаемся возле них, а они преспокойно сидят на камнях и ищут в шерсти друг у друга поднадоевших им блох. Никакого почтения к своим родственникам, которые от какой-то далекой доисторической развилки пошли иными, не их путями, ни одна не проявляет. Возможно, лохматые гигненистки убеждены в том, что за сотни тысяч лет они достигли ничуть не меньшего, чем эти бледные типы в автомобиле, завернувшиеся от москитов и солнца в цветные забавные тряпки. Типы могут только ходить по земле, а они, хвостатые и рукастые, легко летают с дерева на дерево. У типов даже и хвостов-то нет, с помощью которых можно так ловко раскачиваться в воздухе вниз головой. Но, кажется, некоторых из лесных обитательниц все-таки беспокоит мысль по поводу известных преимуществ образа жизни их вертикализировавшихся родственников. Такие стараются жить вокруг деревень, хотят человеческой еды — воруют вареный рис, печеные лепешки. Эту особенность современных обезьян я заметил еще в Индии. Обезьяны там мало-помалу покидают джунгли, селятся в городских парках, в парках монастырей и храмов, в развалинах, посещаемых туристами. Они пристают к людям, лезут к ним в карманы, требуют приготовленной пищи — вареной, печеной, посоленной…
Останавливаясь по дороге, все разглядывая и всему удивляясь, мы прибыли в Анурадхапуру только к вечеру, усталые, пропеченные солнцем, наглотавшиеся дорожной пыли. Нашли, конечно, спасительный рестхауз и, напившись пива со льда, принесенного мальчиком из соседней забегаловки, улеглись спать.
Все утро назавтра бродили в превосходных парках одпой из древних столиц Цейлона, разъезжали по ее окрестностям, рассматривали ее архитектурные священные древности. Еще 1240 лет назад здесь была резиденция королей Ланки. Обосновались же они в этих местах, как записано в цейлонских книгах, за несколько веков до нашей эры. Именно сюда прибывали миссии индийского императора Ашоки, заботившегося о распространении буддизма в странах Южной и Юго-Восточной Азии; сюда дочь Ашоки, Сангамитта, привезла ветвь с дерева бо, под которым размышлял Будда; здесь привезенный саженец укрепился, и вот он, превратившийся и огромнейшее дерево, окруженное каменной оградой и железными решетками, еле слышно шелестит сегодня своей сочной листвой. Утверждают что этому дереву свыше 2250 лет и что оно самое старое дерево на земле. На вид оно действительно дерево-патриарх и смотрит со своей высоты так же величественно, как на солдат Наполеона века и тысячелетия смотрели с вершин египетских пирамид.
На камнях развалин, на обломках монументов тот, кто знает санскрит или пали, может прочесть имена королей Пандухабхайи, Деванапайи Тиссы. Первый века за четыре до нашей эры закладывал здесь фундаменты будущего столичного великолепия, второй лет сто спустя обращал в буддийскую веру своих подданных. При нем, при Девапапайе Тиссе, была возведена первая ступа, или, по-цейлонскому, дагоба, во имя и во славу Гаутамы Будды.
В парке мы сначала нашли огромнейшую, высотой, пожалуй, с пятнадцатиэтажный дом, дряхлую, разваливающуюся ступу-дагобу такого же, как высота, впечатляющего диаметра. В нее въелись корни деревьев; они откололи и откалывают от каменной полусферы целые глыбы, которыми уже загромождено подножие этой искусственной горы.
Мы пошли вокруг нее по широкому кольцу, выложенному грубо отесанными каменными плитами. Плиты давно сошли с мест, взъерошились, вздыбились, стали подобны угловатым каменным волнам; надо было прыгать с одной на другую. Меж ними росли кусты, жесткие травы, проносились ящерицы с гребнями и колючками, похожие на динозавров, во всех расщелинах кишели клешнястые, шипастые, рогастые насекомые, иные — размерами с ладонь. Пекло солнце, и выветрившиеся камни потрескивали от его огня.
А когда мы прошли в другую часть парка, перед нами предстала, казалось, та же самая дагоба, но уже капитально отремонтированная, заново оштукатуренная, побеленная. Вокруг нее камни кольцеобразной мостовой лежали ровно, плотно, по всей окружности они были обнесены мраморным ограждением.
Кое-как удалось выяснить, что первая дагоба — это очень древнее сооружение, называется оно Джетаванара-мой. А вторая — одна из знаменитейших в буддийском мире дагоб, Махаступа, высотой свыше трехсот футов, или, как пишется в европейских книжках о Цейлоне, «точно такой же, как у Кампанилы на площади Святого Марка в Венеции». Цейлонское ее название — Сварапамали Чайтья.
Всюду видишь фундаменты обширнейших дворцов, сходных по огромности с дворцами императоров на римском Палатине. Дворец Лохапасада, или «Бронзовый дворец», имел тысячу комнат в девяти этажах и держался на частично сохранившихся и поныне 1600 каменных столбах. Камни покрыты резьбой, красивыми строгими орнаментами. Не надо мпого фантазии, чтобы представить себе, как тут было полторы-две тысячи лет назад, в каком прекрасном окружении жили властители древ-пей Ланки, как развивались искусства сингальского народа. Вокруг Махаступы, например, как я уже сказал, идет грандиозная каменная стена, которая сплошь покрыта рельефными изображениями нескольких сотен слонов. До чего нее богаты были художественной мыслью древние цейлонские камнерезы, если они сумели сделать так, что среди этих сотен вы не найдете и двух слонов, которые были бы в точности похожи друг на друга!
Милях в пяти — десяти от Анурадхапуры, в лесных зарослях, расположен знаменитый храм Махинтале. Место это известно тем, что именно здесь произошла историческая для цейлонских буддистов встреча царя Деванапайи Тиссы и посланца императора Ашоки — принца Махинды, привезшего учение Будды на Цейлон. Чтобы подняться на гору к дагобе Маха Сейя, окруженной пальмами и поставленной именно на том месте, где встретились цейлонский король и индийский принц, надо преодолеть бесконечную лестницу из 1840 широченных каменных ступеней.
Права была госпожа Бандаранаике, нельзя, приехав на Цейлон, не побывать в Анурадхапуре. Ассирия, Вавилон, Древняя Греция и Древний Рим — разве только там начиналась культура человечества, как назойливо твердят учебники, но которым преподают историю господа ллуэллины? А Индия? А вот Цейлон? Географические, природные, экономические условия сделали свое дело — те культуры могуче влияли на жизнь соседних стран и не затерялись в веках. По кроме них на земле существовали и другие, не менее прекрасные, и они тоже — достояние всего человечества.
За Анурадхапурой держим путь строго на север. Селения здесь еще реже, движение на дороге еще меньше. Редко попадается грузовик, легковых автомобилей почти не видим. Обращаться с вопросами и расспросами к местным жителям бесполезно: английского языка никто не знает.
Зверье с этих местах — на каждом шагу. В пропах деревьев возятся обезьяны; они то и дело снуют через дорогу; перебегают дорогу и какие-то унылые, но противные хищники вроде росомах и гиен. Вот в речке плывет змея; вот мы раздавили змею колесами, она хотела скользнуть с обочины на асфальт; видим, как бьется ядовитый клубок позади нас. Вот вторая змея под колесами. Останавливаемся, выходим посмотреть. Нет, не кобра, и теряем к ней интерес.
Удивительно, как быстро заедаешься среди щедрого тропического обилия в растительном и животном царствах. Деревья манго или джек-фрут уже тебе ни к чему — подавай палисандр или черное дерево. Обычной гадюкой, даже если называть ее роскошно, по-латыни, виперой и если она длиной метра в полтора, никак уже не довольствуешься — только кобру подавай, кобру. Требования растут и растут. Желаешь видеть не кошку, а непременно тигра или, на худой конец, хотя бы леопардика; не ящерица тебе нужна, а только крокодил.
