Выслушав этот рассказ, я сказала: «Ну, хорошо. Давайте я возьму медальон, с тем чтобы потом передать молодой актрисе или дам наказ своим родственникам – если сама не успею, чтобы была преемственность».
Я спросила, почему она решила передать это именно мне, ведь многие же гастролируют в Америке. Она говорит: «Дело в том, что за год до того вы были здесь на вечере поэзии и вас видела Инна Александровна – она мне тогда сказала вашу фамилию. И когда через год я увидела афишу „Федры“ с вашим именем, я по шла и на всякий случай взяла с собой этот медальон. И вот теперь я с легким сердцем отдаю его вам».
Проходит какое-то время, Анастасия Борисовна присылает мне фотографии Блюменталь-Тамарина в разных ролях и его переписку с Шаляпиным. В свое время я даже хотела писать об этом статью в журнал «Театр», но руки не дошли.
Потом она приехала в Москву (первый раз после своей эмиграции!), жила у меня неделю, ходила в церковь на улице Неждановой.
Мы с ней были не только разных поколений, но главное – разных мироощущений. Она – очень верующая, очень простая. Я бы хотела, чтобы такая женщина была у нас домоуправительницей, распоряжалась моей бытовой жизнью. По утрам, на кухне, она очень хорошо беседовала с моими домашними. Обычно, когда у меня живут чужие люди, я моментально куда-нибудь уезжаю – боюсь бытового общения, а тут она мне не только не мешала, наоборот – мне было очень комфортно душевно.
Она уехала. Мы переписывались. Прошло еще какое-то время. Приезжает ее сын, оператор, и говорит, что она умерла. И привозит уже ее завещание – другую уникальную брошку: римское «50» выложено бриллиантиками и написано: «М. Н. Ермоловой 1870–1920 от М. М. Блюменталь-Тамариной 1887–1937».
Я эти брошки не ношу – ни ту ни другую, но память у меня осталась.
«Федру» потом мы возили много по разным странам. Как это произошло? Я старалась в этой книге опираться на старые записи. Пошли вопросы по этой теме. Привожу и мои прежние ответы здесь.
«Добрый день, уважаемая Алла Сергеевна!
Высылаю, как договорились, вопросы. Тема – «траектория Вашего свободного полета», т. е. тот период Вашей жизни, когда Вы решились ринуться в свободное плавание: оставили «Таганку», выкупили «Федру», создали свой театр «А». Речь идет о самоменеджменте, которым Вы до сих пор благополучно занимаетесь. Об этом есть в Ваших книгах и интервью, но как-то вскользь, хотелось бы подробней (если возможно).
Вопросов, конечно, больше есть, но я обещала Вас не мучить и задать несколько. Буду Вам очень благодарна, если ответите на эти или хотя бы на некоторые из них. Сроки я тем более Вам диктовать не могу, но журнал у нас еженедельный.
Мне кажется, что мы с Вами еще встретимся – Вы как-то странно на меня посмотрели. И еще – Вы сеете бессонницу, не спала после каждого из Ваших вечеров. Цветаева для меня – жуть. В 17 лет я была в нее безумно влюблена, как в живого человека. Когда с этим снова соприкасаешься, какой там сон…
С уважением, любовью и восхищением,
Ира Бурлакова».
Итак, вопросы:
– Каким образом Вы поняли, что способны на это (несмотря на инфантильность и боязнь жизни)?
– Это произошло как бы само собой. Нас приглашали с «Федрой» на международные фестивали. Но спектакль шел под эгидой «Таганки». Любимов был недоволен, так как «Федра» действительно не вписывалась в репертуарную политику «Таганки». Потом Любимов остался на Западе. Всем было все равно, что делается с репертуаром. «Федру» опять куда-то пригласили и тогда, чтобы не было шапки «Таганки», я и предложила театру спектакль выкупить. Это было время, когда так же легко можно было купить и завод или фабрику.
– Как театр существовал, и куда он потом делся?
– Я стала обладательницей «Федры». Мы много ездили по странам. Под какой шапкой? И тогда я придумала название «Театр А». Потом совместно с театром «Attis» (Терзопулос) мы сделали «Квартет», «Медею» и «Гамлет-урок».
– О схеме работы за границей (с Терзопулосом, с Виктюком, с другими)?
– Контрактная система. У нас был директорадминистратор, он получал все приглашения, и через него шли переговоры и оплата. Был банковский счет, как резерв. Куда он потом (и счет, и директор) делся – я не знаю.
– Кто сейчас Вам помогает, есть ли у Вас команда? Взяли ли Вы на себя роль лидера этой команды? (Ведь сам человек, даже очень талантливый, ничего не может. Или все-таки может?)
– Режиссер нужен для коллективного творчества (актеры, свет, костюмы и т. д.)
– Что Вам пришлось преодолеть, чему новому научиться, когда стали зависеть только от себя? (Уметь одной держать зал, например?)
– Моя «система» и опыт-практика.
– Откуда взялась уверенность, что именно такие поэтические вечера нужны сегодня зрителю?
– Я эти вечера проводила все время. Это пошло, видимо, от поэтических спектаклей «Таганки». Иногда это востребовалось, иногда меньше. Я об этом не очень думаю. На приглашения проводить эти концерты откликаюсь очень редко.
– С точки зрения менеджмента «надо защищать место проекта в пространстве». Что Вы по этому поводу делаете? Как продвигаете книги, спектакли, вечера?
– Я человек ленивый, сама палец о палец не ударю. Только откликаюсь на предложения. Или не откликаюсь.
– Какими качествами все-таки надо обладать человеку, чтобы его «одиночное плавание» было успешным? Каким мироощущением?
– Не любить работать в коллективе.
– Как сейчас обстоят дела с Вашим максимализмом? Идете ли с ним на осознанный компромисс?
– У меня нет «максимализма». Есть кое-какие убеждения, которые иногда идут в противоречие с действительностью.
30 мая
19 ч. – спектакль «В. В.» без Губенко. Впервые. Его стихи разбросали всем, кроме меня. Мне немного жаль, потому что кое-что я бы неплохо прочитала. Губенко из театра ушел, наверное, навсегда. Впрочем… не верю. Он будет бороться. Спектакль без него проигрывает. Помимо всего прочего, у них с Высоцким две-три черты характера были общими. И потом «эффект присутствия».
19 июня
В театре собираются посылать очередное Письмо или телеграмму по поводу Губенко. Что-то в его защиту. Где-то его якобы приложил Смехов. В общем, лизоблюдство. Они позвонили, я подписывать эту телеграмму отказалась, т. к. не читала Смехова, и к Губенко нет определенного отношения. Он любит власть. А поддерживать людей в этом стремлении как-то не в моем характере.
23 июня
Любимов позвонил из Израиля Глаголину, чтобы обратиться к Ельцину о его официальном возвращении в Россию. Опять, как и много лет назад, коллективные письма: тогда к Брежневу, сейчас к Ельцину. Сколько можно? И потом, кто сейчас из властей будет заниматься каким-то театром.
19 августа
Я в Греции.
В 6 ч. – вылет. Прошла в самолет я, Лиля Могилевская и Толя Смелянский. Маквала застряла в магазине. И тут объявили вылет и закрывают двери. Могилевская подняла крик. Маквалу впустили. Прилетаем. Пресс-конференция. Все спрашивают о Москве – мы ничего не знаем. Да и боимся сказать впрямую. Страх в генах. В Москве танки. Горбачев в Форосе. ГКЧП.
5 сентября
Глаголин звонил Любимову. Ю. П. боится, что Губенко возглавит театр.
22 сентября
Летим в Белград. На один спектакль «Бориса Годунова». С Губенко, конечно. Говорят, там бомбят. Любимов прилетит туда. Хочет ставить «Ревизора» с Губенко, Шаповаловым, Золотухиным. С Губенко временное перемирие. В Белграде внешне спокойно, но очень бедно. И тревожно.
3 сентября 1991 г.
Том, помните, я Вам говорила, что Антуан Витез хотел со мной поставить «Федру» Расина на французском языке? Тот проект не осуществился из-за смерти Витеза. Но французы меня не оставили. И вот сейчас я в Люксембурге, в местном французском театре, по поводу будущего спектакля «Вишневый сад» с местными актерами на французском. Мне предложили выбрать любого режиссера, я решила выбрать всетаки русского. И теперь он сидит в театре и отбирает актеров. Странно, что меня не подпускает к выбору, ведь это мой проект и мне придется с ними играть. Я взяла несколько переводов «Вишневого сада» на французском и сравниваю. Самый тяжелый, пожалуй, Эльзы Триоле.
Премьера назначена на 3 апреля 1992 года, а репетиции будут с 3 по 26 февраля здесь же, в Люксембурге.
В 20-х числах лечу в Белград. Туда же прилетит Любимов. Говорит, что хочет ставить «Ревизора».
А Вы слышали про наш путч? У нас в августе всегда что-нибудь случается. Кстати, Ахматова тоже всегда боялась августа. В августе умер ее отец, в августе расстреляли Гумилева – ее первого мужа, в августе умер Блок, арестовали Пунина, в августе повесилась Цветаева… Так вот, 19 августа мы, несколько человек, прилетели в Афины, и сразу нас повезли на прессконференцию. Говорят, в Москве танки. Горбачев арестован в Форосе. Что происходит? А мы ничего не можем сказать, потому что ничего не знаем, только теперь понимаем, почему наш самолет так быстро взлетел – раньше намеченного срока. Переводим разговор на театр, а греческих корреспондентов это не интересует. В конце конференции я сказала о нашем генетическом страхе и что мы, интеллигенция, всегда за либерализацию. Но, Том, я даже сейчас не понимаю, что же тогда произошло. И кто прав.
