Ребята попрощались с девушками. Больше они не видели разведчиц и могли только догадываться, что тех переправили через фронт, туда, откуда они были посланы в тыл врага.
Бойцы приводили в порядок оборонительное кольцо. Полковнику доложили: в бригаде осталось немногим более трехсот бойцов, боеприпасы на исходе. Комбриг распорядился собрать трофейное оружие и патроны.
День, в отличие от предыдущих, прошел спокойно. Фашисты, по-видимому, зализывали раны, не решаясь на новый штурм упрямого хутора. Вот почему комбриг даже не рассердился, когда к нему заявились четверо друзей — Цыганков, Кошелев, Шестеренко и Покровский. Не рассердился еще и потому, что утром услышал в сводке Информбюро весточку о своей дочери Валентине: радио сообщало, что во время боев севернее волжского города санинструктор Ильинова вынесла с поля боя более двадцати раненых бойцов.
— Вот времена — дети воюют! — сокрушался полковник, и ребята видели, что он гордится своей дочерью. — Та под пулями за ранеными лазит. Эти, — он ткнул пальцем в сторону ребят, — черт-те что вытворяют, голов своих не жалеют, да и родителей тоже.
— Мы фрицевское оружие собираем, — доложил Цыганков.
— Хорошо, — подобрел Ильинов, — пока тихо, собирайте. Но как начнется заваруха — немедленно в погреб. Договорились?
— Договорились, — буркнул Иван.
— Товарищ полковник! — радостно заорал радист из соседней комнаты. — Есть штаб 62-й!
Полковник, как был босиком, исчез в дверях. Ординарец выпроводил ребят из хаты.
— Ты откуда взялся, Ильинов? — спросил у комбрига по рации начальник штаба армии. — Мы тебя уже и не чаяли услышать.
— Как откуда? Я там, куда был послан. — Полковник назвал условные координаты бригады.
— Постой, постой! Ты что-то путаешь, наверно. А ну-ка, повтори.
Комбриг повторил.
После паузы начштаба повеселел:
— Ай да молодец, Ильинов! Значит, держишься? Молодец, иначе не назовешь! Трудно тебе?
— Нелегко.
— Пока держись. — Голос начальника штаба был уже строгим. — Ты здорово помогаешь нам. У нас положение трудное. Фашисты рвутся вперед, бросают в бой новые силы. Говорят, Гитлер приказал им взять город обязательно в сентябре. А ты отвлекаешь часть сил на себя.
Они договорились о постоянной радиосвязи и закончили разговор.
— Вот ведь как получается! — задумчиво улыбнулся полковник. — Вроде как и не изменилось наше положение, а все будто полегче стало.
На следующий день бригада отбила несколько яростных танковых атак.
Вечером лейтенант сидел на крыльце с Цыганковым и прислушивался к пулеметной трескотне на реке. Долго молчали, думая каждый о своем.
— Вы, Иван Васильевич, любите пирожки с чечевицей? — неожиданно спросил Иван. — Я — очень.
Лейтенант удивленно посмотрел на Цыганкова и впервые за целый день рассмеялся.
— С чечевицей! Да я сейчас черт-те с чем пирожки бы съел! Эх и пекла же у меня мать! Постой, постой, а ведь у нас, кажется, была чечевица.
Он позвал старшину. Чечевицы немного нашлась, горстей пять-шесть. Была и мука.
— Тащи-ка все это хозяйство матери, — сказал лейтенант. — И передай, что утром приду на пирожки.
Но лейтенанту так и не пришлось попробовать домашних пирожков: к полуночи бригада получила из штаба армии приказ прорываться к Волге. На коротком совещании у комбрига было решено оставить небольшое прикрытие под командованием Ивана Васильевича.
В два часа ночи бойцы бесшумно покинули позиции, которые так упорно отстаивали в течение нескольких дней, и двинулись на восток.
Цыганков спал, ни о чем не подозревая…
Стало светать. Иван вышел на крыльцо и поразился необычной тишине. Сначала он не мог понять, в чем дело. Нигде ни души, не видно ни машин, ни подвод. Цыганков помчался к дому, где жил комбриг. Часового у ворот не было. У сарая возился старый казак — хозяин.
— А где полковник? — переводя дух, спросил Цыганков.
— Подался куда-то, — услышал он в ответ. — Ночью оделся, распрощался и ушел. Кажись, все ушли.
— Куда? — удивился Цыганков. — Ведь они же в окружении!
— Мало ли что в окружении! Сегодня в окружении, а завтра, глядишь, и вырвались. Не век же им тут сидеть.
Только теперь Иван окончательно понял, что бригада покинула Калач. Было очень обидно: ушли и даже не попрощались, не сказали, что же делать тем, кто остается.
Возле вокзала прогремело два разрыва. Фашисты как обычно начинали утро обстрелом хутора. Они и не подозревали, что его уже никто не защищает.
Цыганков кинулся к Ивану Васильевичу. Сосед на его вопрос ответил:
— Час назад ушел. Собрал своих хлопцев и ушел. Слыхал я — вроде бы в лесок за хутором подались. Там как будто еще с полдня сегодня побудут.
Целый час бегал Цыганков по дворам, собирая свою команду. «В Калаче нам сидеть нечего, — единодушно пришли к выводу. — Надо догонять своих и вместе сними пробиваться на восток».
Вооружившись винтовками, тронулись в путь. Когда достигли железной дороги, неожиданно увидели четырех гитлеровцев, которые вышли из улочки и, напряженно посматривая по сторонам, двигались к лесу, что зеленел неподалеку, справа.
— В засаду! — скомандовал Цыганков.
Ребята бросились в канаву, осторожно выставили стволы винтовок. Сердце Цыганкова прыгало от волнения. Вот он, враг, ненавистный, проклятый! Подходите, подходите поближе. Это ваши последние шаги по донской земле!
Загремели выстрелы, фашисты рухнули на землю. Один, видно, раненый, привстал, прополз несколько метров и снова уткнулся в дорожную пыль. А ликующие от необыкновенной удачи парни уже мчались к лесу.
Там они попали прямо к солдатам из знакомого подразделения. Цыганков уже хотел лихо доложить о случившемся, но тут произошло что-то непонятное. Он увидел перед собой злое лицо лейтенанта, тот тряс кулаками и кричал:
— Что вы наделали, пацанва несчастная? Кто вас просил соваться не в свое дело! Что вы наделали, черт вас возьми?!
Иван оторопел. Даже никогда не смущавшийся Павел Кошелев почувствовал себя неловко и съежился, словно ожидая, что его сейчас поколотят. Они ждали похвал, а тут…
Вскоре лейтенант немного остыл. Оказывается, бойцы тоже заметили немецких разведчиков и решили пропустить их в лес, чтобы потом взять живыми. Вмешательство Цыганкова и его команды сорвало этот план.
— Ну, нечего прохлаждаться, — немного смягчившись, сказал лейтенант. — Раз пришли, занимайтесь делом. Побродите вокруг — найдите оружие, тащите сюда, не оставлять же его немцам.
Цыганков собрал своих товарищей и вдруг обнаружил, что исчез Игнат Михайлушкин. Его так и не нашли. Уже потом, много времени спустя, выяснилось, что тот увязался за стоявшей возле Ильевки мотострелковой бригадой и ушел с ней на восток.
После «нагоняя» друзья всячески старались загладить свою вину. Они притащили брошенный кем-то на окраине хутора пулемет, несколько винтовок, почти полный ящик с гранатами и пару противопехотных мин. Сначала лейтенант присматривался к их работе, но потом стало не до этого.
Фашистские автоматчики попытались пробиться к лесу. Горстка советских бойцов встретила их дружным огнем, и гитлеровцы залегли на огородах. Вскоре к противнику подошло подкрепление, и наскоки врага участились. А ряды защитников леска редели.
Автомат лейтенанта сухо щелкнул.
— Патронов! — крикнул командир.
— Есть патроны, — послышался чей-то голос.
Лейтенант оглянулся и увидел в двух метрах от себя Цыганкова с дисками.
— Где взял?
— Могу еще притащить.
Не дожидаясь приказания, Иван вскочил и бросился в чащу леса. Над головой посвистывали пули. Они с легким треском врезались в стволы деревьев, секли ветки кустарника, а иногда впивались в траву, перед самым носом, и хотелось зарыться в землю. Но недаром команду Цыганкова прозвали отчаянной. Ивану было страшно, но он все-таки полз, потому что-знал: бойцам нужны патроны.
Наконец он добрался до ложбины. В ней, за толстым дубом, сидел Михаил Шестеренко и заряжал диски. Через несколько минут они уже ползли, волоча за собой два деревянных ящика, доверху нагруженных дисками для автоматов.
Когда ребята появились на опушке, бой утих. Фашисты, видимо, отступили. Левая рука лейтенанта была обмотана бинтом. С виска по щеке и шее стекали струйки крови. Иван Васильевич то и дело стирал ее рукавом гимнастерки.
— Ага, есть еще порох в пороховницах! — хрипло проговорил лейтенант, увидев патроны. — И все-таки надо отходить. А вы, хлопцы, давайте-ка шпарьте по домам.
— А можно с вами?
— Нельзя, — отказал командир. — Мы прорываться будем. С боями, понял? Случится вот с тобой, тезка, что-нибудь — что мать скажет? Тикайте, не задерживайтесь.
Он отдал приказ двигаться в сторону Ильевки и уже иначе — тепло, задушевно — произнес:
