Мы с Костей отправились изучать новый для меня город.
Запирая вход в бухту, на скалистом мысу стоит форт «Фридерик». «Anno 1676» — вырублено на одной из каменных глыб, из которых сложены его стены и казематы. В Джафне в те годы уже сидели голландцы, мало-помалу вытесняя первых европейских колонизаторов Цейлона, а здесь, на восточном побережье острова, еще укрепляли свои позиции они, эти первые португальцы.
Оценили отличное месторасположение форта и англичане, изгнавшие с благодатных земель всех своих предшественников. Форт при них модернизировался, совершенствовался; сохранились площадки для дальнобойных орудий, видимо девятнадцатого, а может быть, еще и восемнадцатого веков. Миновать их огня и под крупнокалиберными ядрами прорваться с океана в тихую бухту было совершенно невозможно. Все они, охотники за богатствами чужой, бесконечно далекой от них страны, держались за ее берега всею мощью своих флотов и фортов, всего своего оружия.
Невдалеке от форта, на скале, еще более высокой, обросшей зеленью и заселенной ланями и мартышками, стоит индуистский храм Шивы. Идти к нему долго, но каменистым восходящим тропинкам, под жарким солнцем. Но верующие идут, идут. Каждый песет очищенный от волокнистой толщи орех кокоса. Скала, как мы прочли на табличке еще внизу, называется «Свами рок» — «Скала святого».
Перед входом в храм те, кто принес с собой орех, со всего маху бьют им о специально положенный для этого плоский, украшенный резьбой камень. Орех разлетается в куски. Это жертва Шиве. Зная суровый характер индуистских богов, невольно думаешь о том, что когда-то вот так о подобные камни, может быть, с таким же замахом и треском поклонники Шивы раскалывали человеческие головы. С ходом веков, как известно, жертвы во всех религиях упрощались. Когда-то закалывали человека, о чем повествует Библия, позже уже барана, о чем рассказывается в той же книге. А практика наших дней: гони главным-то образом монету. Или вот плати за специально очищенные орехи, которые продаются по дороге к индуистскому храму, или опускай монетки в железные кружки, которыми монахи трясут под носом у молящихся в католических церквах.
Орехи хряскают и хряскают перед входом в храм, изнутри храма пахнет пряными, сладкими благовониями. Идем с Костей мимо храма — к самому обрыву скалы. Внизу, далеко, вода океана. Океан здесь открыт на восток, на сотни и сотни долгих миль — до самой Индонезии. Тугой ветерок струится над нашими головами, освежает. Мы смотрим в воду под отвесным обрывом. Сколько тут до ее поверхности? Сотни полторы метров; может быть, и больше. Наверно, и туда сбрасывались когда-то жертвы. Люди с почтением и благоговением смотрят в сине-зеленую бездну. Там ходят тени крупных рыб, копошатся осьминоги, бьют хвостами ромбовидные скаты. Местечко впечатляющее! А религия и должна впечатлять, держать в напряжении, в трепете чувства человека. На это направлены все хитрости, все ухищрения религиозных, культовых ритуалов.
Снова джунгли справа и слева от дороги. Раннее утро; поют птицы. Над джунглями — столбы дыма. В этих местах корчуют, расчищают тысячелетние лесные завалы. В работе принимают участие и наши советские бульдозеры и цейлонские слоны.
На острове не просто с пахотной землей. Есть места — их показывал мне сенатор Перера, — засоленные океанской водой через каналы, нарытые голландцами. Есть места — о них говорил мне Питер, — где дожди уносят в океан плодородный слой почвы. Есть зоны засух — там уже много веков идет борьба за воду, возводятся и поддерживаются сложные системы ирригации. А больше всего таких мест — две трети острова, — которые заняты джунглями. На острове до двенадцати миллионов жителей; население растет. Один цейлонец-энциклопедист сообщил мне такие данные. В день в стране рождается две тысячи ребят; умирает семьсот пятьдесят человек, женится двести пятьдесят. Если будет и дальше идти так, то к 1975 году население Цейлона достигнет двадцати миллионов. Понадобится очень много рису, который и сейчас приходится покупать в других странах. Что делать, чтобы все-таки самим прокормить свое население? Джунгли! Их расчищать и дикие, пропадающие для человека земли превращать в культурные, пахотные.
Вот и идет теперь эта работа. Много помогли цейлонцам советские машины и советские специалисты. На тех участках, где они работали год-два-три назад, зеленеют веселые плантации бананов, папай, из искусственных топей подымается яркая щетина рисовых посевов. Но пока это только начало. Нет ни конца ни края работам, которые предстоят цейлонцам. Черные тела слонов легко ворочаются в лесных чащах; могучие животные тащат к дорогам поваленные деревья, давят тумбами ног, рвут хоботами гадов, гонят с насиженных мест леопардов.
Дорога, по которой мы катим от Тринкомали на юго-запад, новая для нас. Но это уже не тот страшноватый, неведомый путь прямо через джунгли. Это дорога государственная: Коломбо — Тринкомали. Но где-то мы с нее свернем, чтобы посетить вторую древнюю столицу Цейлона — Полоннаруву с ее знаменитыми развалинами.
Из цейлонских хроник известно, что на блиставшее царство Раджаратта, столицей которого была Анурадхапура, где мы побывали по дороге на Джафну, — на это богатое царство совершались неоднократные нашествия тамилов из Южной Индии. Тамильские войска пересекали Полкский пролив, высаживались в Джафне и в ее окрестностях, а возможно, и в районе нынешнего Манпара, откуда идет ныне морской путь в Индию, и двигались на Анурадхапуру. Сингалы мало-помалу отходили из подвергавшихся нашествиям мест; в XI веке они оставили и Анурадхапуру, царство Раджаратта пришло в упадок. На историческую арену выходят цари, образовавшие новое государство и построившие новую великолепную столицу в Полоннаруве.
Сражения с тамилами но прекращаются, по государство вокруг Полоннарувы существует и процветает. Понадобились, правда, огромнейшие ирригационные преобразования, чтобы засушливая здешняя земля родила необходимый населению рис.
Первое, что мы увидели, подъезжая к Полоннаруве, — гигантское озеро. Это был искусственный водоем, сооруженный в те далекие времена. Рассказывают, что тут были вынуты и насыпаны бесчисленные тысячи кубометров грунта. Мы и видим высоченные дамбы, опоясывающие берега озера. Озеро, утверждают, покрывает площадь в 1800 гектаров; чтобы его объехать вокруг, надо совершить путь более чем в тридцать километров.
В Полоннаруве все связано с именем и деятельностью царя Паракрамабаху I, которого в цейлонской истории называют Великим. Это он, как пишут, «маленький городок превратил в поэму из камня». Статуя Паракрамы высечена древними скульпторами в скале, близ озера. Прежде чем искать место в рестхаузе, расположенном на самом берегу, мы подъехали к ней, постояли перед внушительным изображением этого царя-строителя.
До него тут, до этого сильного властителя, после того, как нашествия тамилов заставили цейлонских королей покинуть Анурадхапуру, развертывал строительство Виджайя Баху I (конец XI, начало XII века). Тогда же воздвигли здесь и тот храм, в котором хранился зуб Будды, несколько веков спустя, когда на Цейлоне появились завоеватели из Европы, увезенный в более надежное место — в Канди, где, как я уже рассказывал, он находится и поныне, в храме Далада Малигава.
Паракрамабаху I, Паракрама Великий, перед массивной статуей которого мы стояли раздумывая, строительству повой столицы придал совсем другой размах, чем было до него. Он был молод, полон сил, намеревался прожить долгую жизнь, поэтому, щедро тратя из казны государства, затевал одну грандиозную стройку за другой. Громадные дворцы, обширные парки, храмы, купальни, отделанные такой искусной резьбой, какую вполне можно назвать каменным кружевом, расписанные лучшими мастерами того времени, год за годом возникали близ берегов голубого озера.
Великие эпохи в жизни того или иного народа, великие цивилизации оставили человечеству такие материальные и духовные ценности, говоря о которых мы к ним тоже невольно прилагаем эпитет «великие». Великие мастера, великие строители, великие государственные деятели, может быть, потому были великими в своих деяниях, что полет своей мысли не ограничивали нуждами лишь текущего, или, как сейчас модно называть, летящего, дня, и лишь пределами того рационального, которое рациональным является только в тот день и в тот год. Это — удивительное, странное и потрясающей созидательной силы противоречие, тысячелетиями сопутствующее истории человечества. Древние египтяне кропотливо прокладывали оросительные каналы на полях, дабы не остаться без хлеба насущного. Но при этом у них возводились никому в повседневной жизни не нужные пирамиды, вот ужо четыре с лишним тысячи лет обдуваемые горячими ветрами с африканских пустынь. Древние эллины-мореходы строили корабли для доставки в амфорах оливкового масла и других продуктов питания на бесчисленные свои острова и вместе с тем украшали эти корабли такими произведениями искусства, как, скажем, Ника Самофракийская, нисколько, надо полагать, не способствовавшая судоходству, но вот являющаяся ныне гордостью парижского Лувра, а совершенство форм и роспись глиняных амфор, отнюдь не обязательные для лучшей сохранности масла, зерна и вина, привели эти изделия древних гончаров почти во все крупные музеи мира. Мои родные новгородцы когда-то сложили в центре своего кремля собор святой Софии для того, чтобы отправлять в нем повседневные требы своей христианской религии. Но так как собор складывали великие мастера, то не одно поколение жителей Новгорода прошло под его сводами, и стоит собор вот уже тысячу лет на земле, пережил нашествие гитлеровцев, видел бомбы и снаряды в своем кирпичном теле, и никто но сможет сказать, сколько тысячелетий проживет он еще. Великие созидатели и их творения, их дела принадлежат народу и живут вечно. Временщики и их сугубо рационалистические, суетливые делишки умирают одновременно.
