Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

Арлетт участвует во всех выборах, неоднократно была кандидатом в президенты Франции и даже собирала неплохие проценты. На последних выборах так вообще четвертое место заняла.

Колонна движется. Я фотографирую Арлетт. Она вместе с товарищами поет «Интернационал». У меня по спине пробегают мурашки. Я иду по одной из центральных улиц Парижа и пою «Интернационал» вместе с тысячами единомышленников! Кто-то из французских писателей, кажется, Мишель Уэльбек, сказал, что «Интернационал» – самая героическая и воспламеняющая песня из тех, что когда-либо придумало человечество.

С балконов шикарных домов, из дорогих кафе, из бутиков на нас смотрит публика. Я вспоминаю стихотворение Маяковского «Нате!». «Через час отсюда в чистый переулок вытечет ваш обрюзгший жир». Я гляжу по сторонам, я возбужден.

- Понравилась блондинка? – слышу ехидный голос Лоранс?

Я не понял, какая блондинка? Причем тут блондинка? Мы поем «Интернационал», я вскидываю кулак вверх, слежу за реакцией буржуа. Да, была блондинка, на балконе, лет 35, ухоженная, с копной светлых волос, в рейтузах, в сапогах. Да, Лоранс права, блондинка попала в поле моего внимания. Было бы странно, если бы не попала: во Франции красивая женщина – большая редкость.

Забегаю вперед, перед Lutte Ouvriere идет другая троцкистская организация – Лига коммунистов революционеров (LCR). Молодые ребята, в черных косухах, на лицах театральные маски с красными точками во лбу. Я фотографирую их, на меня кричат: «Кто тебе разрешил фотографировать нас?!»

Активистки предлагают прохожим купить газеты их организаций: Rouge («Красный»), Lutte Ouvriere. Полиции вокруг немного. За мной и Лоранс идет женщина, чей псевдоним - Мокки. Небольшого роста, ноги короткие, толстые, стрижка – мужская. Видимо, партийное начальство поручило ей присматривать за мной. Она немного говорит по-русски, учила язык в колледже.

Мы встречали Новый год вместе: я, Пьер, подруга Пьера – Сандра и Мокки. 2 января Мокки отвезла меня к себе в Руан, чтобы я познакомился с местными активистами. Мы ехали на автомобиле по живописным местам, вдали я видел настоящие рыцарские замки. Полдороги я рассказывал Мокки, чем занимался АКРС, почему я стал анархистом, почему я разочаровался в анархизме. Мокки кивала головой. Потом я понял, что она - ничего не поняла. Но это моя проблема – я приехал во Францию, не зная французского.

Руан – мистический город со средневековым духом. Здесь инквизиция сожгла на костре Жанну Д'Арк. А, может, и не сожгла – есть целая историческая школа, которая доказывает, что вместо Жанны сожгли другую девушку, а Жанне сохранили жизнь, потому что она была персоной королевской крови. Мокки показала мне площадь, где предали огню Жанну, здание, где ее судили. Вечером Мокки и ее подруга, женщина ее же возраста – лет 45, пригласили меня в арабский ресторан. Мы ели кус-кус, пили из прозрачных стаканов в форме кувшинов цветочный чай. Они рассказывали мне о своей боевой молодости. Обе - дочки студенческого бунта, поколение-68. Они не жалеют, что выбрали этот путь.

Мокки – инвалид. Несколько лет назад, когда она раздавала рабочим листовки у проходной «Рено», на нее напали члены французской компартии, избили, проломили ей череп. Она несколько месяцев пролежала в больнице, какое-то время – в коме, товарищи подали на коммунистов в суд, выиграли его, и участники нападения платят теперь Мокки пенсию.

На следующий день Мокки познакомила меня с рабочими активистами. Все с «Рено». Я им подарил бутылку водки «Сибирская». После собрания они разлили себе по чуть-чуть и смаковали – настоящая русская водка! Во Франции можно купить только «Столичную», а вот «Сибирская» - это да, экзотика.

Рабочие мужчины и женщины, один парень испанского происхождения, пробую общаться с ним на итальянском, но ничего не получается. На собрании они обсуждают ситуацию на заводе, статьи для очередного выпуска заводского бюллетеня. Основной текст для бюллетеня, о политической ситуации, Мокки получила по факсу из Парижа. На второе собрание (на следующее утро я уезжал из Руана) один из рабочих принес мне в подарок целый ящик электрических батареек разного размера. Я не стал отказываться - в советском Союзе батарейки в дефиците.

Потом Мокки познакомила меня с местной молодежной ячейкой. Приятные ребята, студенты, среди них – очень худая девушка с мальчишеской прической, похожая на героиню модного французского фильма, может быть, на Одри Тату. Я забыл ее псевдоним, то ли Лулу, то ли Лили. В общем, мы собрались на ее квартире. Они смотрели на меня как на пришельца. Русский активист! Человек из страны Октября! Мы пили пепси из больших пластиковых бутылок и ели кондитерские рулеты. В России ничего этого еще не было, с продуктами вообще было плохо. Чтобы купить мясо, отоварить талоны, мы с дедушкой занимали очередь с пяти утра. А из сладкого была широко представлена только подсолнечная халва.

Разговор шел на разные темы, в частности, на академические. Французы очень удивились, когда я сказал им, что изучаю историю итальянских «Красных бригад»: «Это же никак не связано с рабочим классом!». Еще больше французы изумились, когда им сказал, что мне хочется побольше узнать о французском сюрреализме. И лишь та девушка с мальчишеской прической встала, сняла с книжной полки томик Андре Бретона и протянула его мне: «Это тебе на память. Может быть, чтобы прочесть его, ты выучишь французский. И в следующий раз мы будем лучше понимать друг друга».

Мне нужно было чем-то ответить. Чем? Я нашел в кармане советские монеты с серпом и молотом и раздал их ребятам, а потом снял с себя армейский ремень со звездой и протянул то ли Лулу, то ли Лили.

- Это тебе. Его мне выдали в армии, - сказал я то ли Лулу, то ли Лили (я заметил, что у многих активистов Lutte Ouvriere опереточные прозвища).

- Ты служил в Красной армии?! Вот это да! – француженка восторженно посмотрела на меня.

Я почувствовал себя рок-звездой или Индианой Джонс, уж не знаю кем!

- Но не в той, которой командовал Троцкий!

Следующим вечером я вместе с Мокки и молодежной ячейкой продавал газету Lutte Ouvriere жильцам многоэтажных домов. Мне сказали, что мы идем в рабочий квартал. Но среди тех, кто нам открывал дверь, не было ни одного рабочего. Может быть, мне не повезло - рабочие в тот вечер покинули свои квартиры. Мы вели себя так, как у нас действуют религиозные сектанты: звонили в дверь и спрашивали: «Не хотите купить свежий номер газеты Lutte Ouvriere?» Кое-то отвечал «Нет!» и отходил от двери, но многие открывали, правда, газету покупали единицы. Большинство прежде, чем отказать, объясняли, почему они не хотят покупать печатный орган троцкистов. Один паренек заявил, что он против коммунизма, потому что он видит, что произошло в России.

- А что произошло в России? – спросила Мокки.

- Вначале был сталинизм, репрессии, а сейчас там голод.

- Но давайте поговорим, почему в России победил сталинизм, - Мокки попыталась оседлать троцкистского конька. Но парень пресек это ее намерение: «Простите, у меня нет времени».

Зачем-то наш поход по квартирам с газетой был оставлен строгой конспираций, как будто мы собирались кого-то похитить или совершить экспроприацию в банке. Мы наматывали круги на автомобилях, будто заметали следы, сигналили друг другу фарами. Припарковались в квартале от нужных домов. Активисты общались шепотом, будто перед нападением на казарму национальных гвардейцев. Я бы предпочел, чтобы так и было, чтобы мы шли похищать директора «Рено», а не стучаться в двери обывателей, отрывая их от просмотра телепередач, как какие-нибудь «Свидетели Иеговы». Если бы нас хотели арестовать, то достаточно было бы, чтобы один из жильцов руанской многоэтажки набрал номер полицейского участка и сообщил, что в квартиры под видом продавцов газеты звонят какие-то странные типы, может быть, воры вынюхивают добычу? Но никто никуда не позвонил. Видимо, во Франции такая политическая деятельность – обычное дело. Да и среди нас был всего один странный тип – я. Я не слова не понимал, о чем говорит Мокки с обитателями квартир. Стоял за ее спиной и внимательно изучал лица ее собеседников. Содержание разговора Мокки переводила мне после.

В Париже в толпе демонстрантов промелькнула худенькая фигурка то ли Лулу, то Лили. Я ей кивнул, но она сделал вид, что не заметила меня. Конспирация. Старшие французские товарищи объяснили мне, что в целях конспирации контакты с внешним миром я имею право поддерживать исключительно с их разрешения.

Лоранс – несанкционированный контакт. Поэтому Мокки идет сзади и вслушивается в наш разговор.

- Я привез тебе подарки от Георгия.

- Мне ничЬего от него не нЮжно. Я ждала, что вы приедЬете вмИесте, а приехал ти один. Почему он не поЙехал? Он не хочЬет меня вЬидеть? О! Он мог бЬИть спокойным. Я бИ не стала ему надоедЬЯть.