Шишкин сказал:
— Главное качество, которое отличает швейцарцев, — вначале оно вызывало недоумение, а теперь я понял его глубокую мудрость… — это некоторое самоуничижение. Как у нас, только, по сравнению с русскими, это принимает совсем другую форму.
Он увидел, пройдя по Москве, что везде, где были лозунги про коммунизм и КПСС, колыхаются плакаты и транспаранты типа «Москва, ты самый лучший город в мире», и сразу же сравнил: «А там все не так. Для каждого швейцарца абсолютно естественна невероятная скромность и такой „комплекс неполноценности“, который переходит в признание абсолютно всех достижений соседей. И с каким швейцарцем ни поговоришь, он с пеной у рта начнет доказывать, что стране еще надо развиваться и развиваться.
А что касается изоляции, что замечает неискушенный наблюдатель, то здесь имеет место совершенно четкий водораздел. Только одна часть нации консервативна — крестьяне, жители маленьких городков и деревень, а вот верхние слои общества, банковские служащие, люди, работающие в промышленности, инеллектуалы — все они никакой изоляции, конечно, не чувствуют. И их стремление в единую Европу, формальный приход страны туда — дело поколений. Вот до сих пор Швейцария не член ООН, но вроде сейчас собирается вступать».
У этого путеводителя высокий градус эмоциональности, но сами слова его просты, оценки сдержанны. Когда Шишкин пишет о большевиках, то за автора говорят факты: «Более известен в России Фриц Платтен, вождь швейцарских левых, основатель Швейцарской коммунистической партии. Это он сопровождает ленинскую группу в Германию в апреле 1917-го и потом неоднократно приезжает в Россию, причем в январе 1918 года заслоняет собой Ленина от пули, которая пробивает швейцарцу правую руку… В двадцатые годы Платтен создает швейцарские коммуны в России и сам переселяется в Москву. Сначала будет арестована его супруга в августе 1937-го, а вскоре он сам». Платтен умрет в лагере, сгинут где-то во чреве России многие коммунисты-швейцарцы. Вырвут из учебников портреты многих революционеров, будто и не было их вовсе. Революция не подавится своими детьми.
В горах Швейцарии, там, где перевал Сен-Готард, чье название украшает каждый русский и советский учебник по военной истории, за деревеньками Хоспенталь и Андерматт, в ущелье Шелленен есть знаменитый Чертов мост, вернее, его остатки. И тысячи наших соотечественников, безвестных и безымянных, стали швейцарской землей, их кости вросли в скалы. И это горькое объединение, потому что история эта писана кровью.
А Суворов, если не считать Набокова, главная русская фамилия, что там на слуху.
Мы приходили в маленькую страну попеременно — литературой и солдатами. Карамзин и Набоков, Суворов и Багратион. Швейцарцы дрались на стороне Наполеона, и песня о том, как они прикрывали отход поредевшей французской армии на Березине, вошла в швейцарские школьные учебники.
А севернее всех этих горьких для нас мест стоит город Альтдорф — главный город кантона Ури. Для нас, пожалуй, это самое известное название кантона. И не потому, что это земля Вильгельма Телля. И не оттого, что именно граждане Ури, Швица и Унтервальдена заключили союз, что положило начало государству.
Мы помним Ури потому, что здесь вступал в гражданство Николай Ставрогин. Для героя Достоевского Ури был чем-то вроде Москвы для чеховских сестер. Обетованное место, в которое вернешься — и жизнь пойдет иначе, все встанет на свои места. И для нас кантон Ури иногда становится местом, символом того состояния, когда только писатели, а не солдаты приходят в гости, а градусники — за полным здоровьем жителей — остаются только в аптечках и в коллекциях.
Мы, подобно героям Достоевского, вытягиваем шею, чтобы разглядеть счастливую землю, раскрыть секрет ее счастья. А ответ прост, земля у каждого своя, можно только всмотреться в чужую, полюбить ее и узнать лучше.
Десятки русских писателей посвящали этим горам и холмам, в траве которых живут потомки не пойманных Набоковым бабочек, всем этим прелестям восторженные стихи и возвышенные строки, десятки влюбились в эту природу и этот народ — вслед за будущим императором Павлом I повторяя:
«Здесь везде счастливый народ, живущий по мудрым законам».
Или вслед за Карамзиным:
«Ах! Отчего я не живописец!.. Не должно ли мне благодарить судьбу за все великое и прекрасное, виденное глазами моими в Швейцарии! Я благодарю ее — от всего сердца!»
Или же, мешая восхищение с иронией, как Салтыков-Щедрин:
«Меня словно колдовство пришпилило к этому месту. В красоте природы есть нечто волшебно действующее, проливающее успокоение даже на самые застарелые увечья. Есть очертания, звуки, запахи, до того ласкающие, что человек покоряется им совсем машинально, независимо от сознания… Эти тающие при лунном свете очертания горных вершин с бегущими мимо них облаками, этот опьяняющий запах скошенной травы, несущийся с громадного луга перед Hoeheweg, эти звуки йодля, разносимые странствующими музыкантами по отелям, — все это нежило, сладко волновало и покоряло, и я, как в полусне, бродил под орешниками, предаваясь пестрым мечтам, и не думая об отъезде».
Или как Розанов:
«И еще думал, думал… Смотрел и смотрел… Любопытствовал и размышлял.
Пока догадался:
— Боже! Да для чего же им иметь душу, когда природа вокруг них есть сама по себе душа, психея; и человеку остается только иметь глаз, всего лучше с очками, а еще лучше с телескопом, вообще, некоторый стеклянный шарик во лбу, соединенный нервами с мозгом, чтобы глядеть, восхищаться, а к вечеру — засыпать…
Сегодня — восхищение и сон…
Завтра — восхищение и сон…
Послезавтра — восхищение и сон…
Всегда — восхищение и сон…
Вот Швейцария и швейцарец во взаимной связи».
Все вспоминают по-разному. Интернированные советские военнопленные вспоминали, наверное, всё это несколько по-другому.
Семнадцать разделов книги, несчетное количество иллюстраций, десятки городов и сел, сотни имен — и столько же суждений. Путеводитель по стране Ставрогина и Мышкина. Но путеводитель получился не по стране, а по культуре.
Рассказ про «Русскую Швейцарию» закончился.
Шишкин попрощался и пошел, унося подаренный градусник, отдаляясь от меня по улице в западном направлении, а значит — ближе к своему Цюриху. Мы все были немножко герои Достоевского и, не добиваясь гражданства, имели в паспортах незримую печать кантона Ури.
Владимир Березин
Из главы «„Горная философия“ в краю Телля»
(От Сен-Готарда до Риги)
На живописном мысе, далеко выдающемся в Фирвальдштетское озеро, лежит деревня Хертенштайн (Hertenstein). Неудивительно, что эти роскошные места выбирали для проведения каникул русские революционеры. Так, в 1915 году, когда кругом в Европе идет мировая война, здесь отдыхает чета Зиновьевых. В то же время по другую сторону озера, в Зеренберге (Sцrenberg), отдыхают Ленины. Семьи обмениваются подарками. Будущий вождь Коммунистического Интернационала отсылает Лениным черешню, а те в ответ присылают грибы.
Известность Хертенштайну принес поселившийся здесь Рахманинов.
В конце 20-х годов Оскар фон Риземан, русский немец, работавший до революции музыкальным рецензентом выходившей в Москве немецкой газеты, а теперь обосновавшийся в Швейцарии, пишет биографию композитора и уговаривает проживавших тогда на даче во Франции Рахманиновых приехать к нему в гости на Фирвальдштетское озеро. Композитор давно уже собирался купить где-нибудь дом в Европе. Приезжая каждое лето из Америки, Рахманиновы снимают дачу то в Германии, то во Франции. Как напишет сестра жены композитора Софья Александровна Сатина: «Семья склоняла его остановиться на Франции, но Сергей Васильевич как-то не доверял ее порядкам, и проекты о покупке участка один за другим откладывались в сторону. Но когда он попал в Швейцарию, ему так понравилось одно место, что неожиданно для себя и семьи он сразу купил там участок земли. Участок этот находился недалеко от Люцерна, на берегу Фирвальдштетского озера. Покупка эта не встретила сочувствия в семье. И жене и дочерям казалось, что это слишком далеко от всех друзей во Франции. Наталья Александровна, выросшая в степной полосе России, любила приволье, открытое место; мысль, что придется жить в горах, тяготила ее. Тем не менее пришлось примириться с совершившимся фактом».
Рахманинов приобретает участок в Хертенштайне в 1932 году и начинает строительство виллы, которую называет «Сенар» («Senar») — по первым буквам имен Сергей и Наталья. Рахманиновы будут проводить здесь каждое лето вплоть до 1939 года, когда с началом войны они навсегда уедут за океан.
На участке проводятся огромные по объему работы — приходится взрывать скалу, сносить старый трехэтажный дом. Рахманинов строит два дома — сперва флигель при гараже, где живут первое время, пока не закончены работы по строительству основной виллы. Композитор сам с удовольствием принимает участие в работах. 19 апреля 1932 года он сообщает в письме знакомым: «Мы зарабатываем здесь на кусок хлеба тяжким трудом, — с утра до ночи копаем, пашем, сажаем цветы, кусты и деревья, взрываем скалы и строим дороги, — ложимся с курами и встаем с петухами. До чего же ты тяжела, жизнь швейцарского бюргера!»
