И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Сохранились свидетельства необычайного возбуждения всего организма, которое пережил поэт во время этой встречи с Керн в Тригорском. По словам биографа Керн Б. Л. Модзалевского, "мгновенный порыв страсти был чрезвычайно силен, ярок, и доходил до экстаза, до бешенства, переливаясь всеми оттенками чувства — от нежной сентиментальности до кипучей страсти". Стихотворение написано в зените чувства: любовь к Керн и самый ее образ вознесены до высот недосягаемых. Но чувство не могло удержаться на этих высотах, и обыденная жизнь вступила в свои права, когда началась борьба за обладание. Неоцененные еще, как должно, письма Пушкина к А. П. Керн 1825 г, — памятник этой борьбы. Небесный образ Керн теряет свою прозрачность, и проступает образ земной, по-земному очаровательный и притягательный. Уже в 1826 г. из-под пера Пушкина срывается в письме к Вульфу эпитет: "наша вавилонская блудница Анна Петровна". Эпитет брошен в шутку, ибо Пушкин относился всегда с большой любовью к А. П. Керн и ее разностороннюю сердечную отзывчивость не ставил ей в вину. "Хотите ли знать, что такое г-жа Керн? — писал Пушкин, — У нее гибкий ум; она понимает всей она легко огорчается и утешается точно так же; она застенчив в приемах, смела в поступках, но чрезвычайно как привлекательна {Единственный резкий отзыв Пушкина о Керн находится в позднем письме к жене, но он вызван, по-видимому, специальными соображениями и рассчитан на адресатку.}".
В дошедшем до нас дневнике А. П. Керн записала фразу, где-то ею вычитанную: "Течение жизни нашей есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нем сладким воздухом любви". Жизнь А. П. Керн не была скучным и унылым переходом; до преклонных лет она сохранила жар своего сердца и бестрепетно, с упоением молодой страсти, шла навстречу новым и новым обольщениям. В 1830 году она сообщила А. Н. Вульфу о своем новом увлечении. Это сообщение дало повод Вульфу занести в свой дневник следующую характеристику А. П. Керн: "Ее страсть чрезвычайно замечательна не столько потому, что она уже не в летах пламенных восторгов (Анне Петровне, впрочем, было всего 30 лет!), сколько по многолетней ее опытности и числу предметов ее любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого — опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценят женщины, не могли разочаровать это сердце или воображение, — по сю пору оно как бы в первый раз вспыхнуло!"
Отметим еще одно любопытное признание А. П. Керн, бросающее своеобразный свет на ее психологию: "Я не могу оставаться в неопределенных отношениях с людьми, с которыми меня сталкивает судьба. Я или совершенно холодна к ним, или привязываюсь к ним всеми силами и на всю жизнь".
История отношений самого Вульфа к Анне Петровне весьма поучительна с точки зрения истории нравов. В письмах Пушкина к Керн 1825 года высказываются в шутливой форме ревнивые подозрения по адресу Вульфа. Действительно, двадцатилетний студент был по уши влюблен в свою кузину, и кузина ответила ему полной взаимностью, подарила ему свою любовь. Осенью 1828 года, когда Вульф жил в Петербурге, отношения его к Керн уже носили совершенно определенный характер. "Анна Петровна, — записывает Вульф 20 октября 1828 г.,- сказала мне, что вчера поутру у ней было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради ее, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное положение, а мне радостно, как удостоверение в моих способностях физических".
Вот еще запись от 28 ноября: "Петр М. (отец Керн) у меня остановился; к нему сегодня приходила Анна Петровна, но, не застав его дома, мы были одни. Это дало мне случай ее жестоко обмануть; мне самому досаднее было, чем ей, потому что я уверил ее, что я ранее… а в самом деле не то было, я увидел себя… это досадно и моему самолюбию убийственно. Но зато вечером мне удалось так, как еще никогда не удавалось".
Вульф не изменял своей любви к Анне Петровне и был уверен в постоянстве нежной ее любви к нему. Но и его верность и ее постоянство носят печать чрезвычайного своеобразия. Он был влюблен в Анну Петровну: "прощальным, сладострастным ее поцелуям удавалось иногда возбуждать его холодную и вялую чувственность". Но связь с Анной Петровной не мешала ему одновременно вести ряд романов, "платонических" и физических, на глазах Анны Петровны, с ее знакомыми, подругами и даже с ее родной сестрой. Романы имели свое, различное течение, но верный приют любовное чувство Вульфа находило всегда у Анны Петровны. Анна Петровна знала, конечно, о любовных историях Вульфа, и это знание не мешало их взаимным наслаждениям; в свою очередь, близкие отношения к Вульфу нисколько не мешали и Анне Петровне в ее увлечениях, которых она не скрывала от него. Они не были в претензии друг на друга. В их отношениях поистине царила какая-то домашность, родственность.
Вульф навсегда остался благодарен Анне Петровне за ее любовь. "Никого я не любил и, вероятно, так не буду любить, как ее", — писал он в дневнике 1832 года. Но, зная Вульфа, мы можем сказать, что в его чувстве не было ни восторга, ни упоения, ни вдохновения, без которых Анне Петровне жизнь не в жизнь была и любовь не в любовь! Какой сухостью и сердечной скудостью веет от записи Вульфа: "Анна Петровна сообщает мне (в письме) приезд отца ее и, вдохновенная своей страстью (это было новое увлечение А. П.!), — велит мне благоговеть перед святынею любви! Сердце человеческое не стареется, оно всегда готово обманываться. Я не стану разуверять ее, ибо слишком легко тут сделаться пророком…"
Нет сомнения, что и Пушкин был осведомлен о любовных успехах — Вульфа, но это не внесло холодности в их отношения. "Все было в порядке вещей", и сам Пушкин в одно время с Вульфом был в самых близких отношениях с А. П. Керн, столь же близких, как и Вульф (об этом свидетельствует нескромная фраза в письме Пушкина к Соболевскому). И Пушкин продолжал относиться к А. П. Керн с великим уважением и любовью. Свидетельство уважения и любви — в замечательном стихотворении Пушкина:
Когда твои младые лета
Позорит шумная молва,
И ты по приговору света
На честь утратила права,
Один, среди толпы холодной,
Твои страданья я делю…
. . . . . . .
Не пей мучительной отравы;
Оставь блестящий, душный круг.
Оставь безумные забавы:
Тебе один остался друг.
Своеобразное в отношениях к А. П. Керн и Пушкина, и Вульфа, несомненно, отголосок эпохи, вернее, жизни определенного общественного круга, к которому принадлежали и Вульф, и Пушкин.
Не одна Анна Петровна Керн была для Пушкина и Вульфа общим предметом любви, вожделения и обладания.
В доме П. А. Осиповой вместе с ее детьми жила и росла ее падчерица, дочь ее второго мужа И. С. Осипова, Александра Ивановна. В семье звали ее и Алиной и Сашенькой: По годам она была, по всей вероятности, ровесница А. Н. Вульфа, и в годы появления Пушкина в Михайловском ей было лет под двадцать. Она произвела довольно сильное впечатление на Пушкина, и в Михайловской жизни поэта был период влюбленного ухаживания за Алиной. Память об этой привязанности Пушкина сохранилась в его поэзии. Александре Ивановне Осиповой посвящено прекрасное стихотворение: "Признание".
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный, —
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь.
Поэт шутливо сознается, что любовь ему не к лицу, не по летам, что ему надо быть умней, но по всем приметам он узнает болезнь любви.
Без вас мне скучно, я зеваю;
При вас мне грустно, я терплю;
И мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный, —
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя,
Я в умиленьи, молча, нежно,
Любуюсь вами, как дитя!..
Тайного, интимного значения исполнены стихи, в которых поэт вспоминает и ее "слезы в одиночку, и речи в уголку вдвоем, и путешествие в Опочку, и фортепьяно вечерком". Поэт не смеет требовать любви, он просит ее лишь притвориться: ее
взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно:
Я сам обманываться рад!
Трудно по одному этому стихотворению составить сколько-нибудь отчетливое представление о самой Алине и о характере отношений ее к Пушкину. Но скудность данных не затруднила пушкинистов и не помешала им прокомментировать любовь поэта к А. И. Осиповой. "Шутливый тон послания, — замечает глубокомысленно один из них, — показывает, что тут не было и тени серьезного, хотя бы и недолгого увлечения; Александра Ивановна внушала поэту, восхищавшемуся ее первым девственным расцветом, нежную дружбу, которая, если и сопровождалась другим чувством, то самым слабым и мимолетным". Все эти рассуждения прежде всего безосновательны, а затем и неверны. Дневник Вульфа и опубликованные М.Л. Гофманом данные из Вревского архива бросают свет на самую личность Сашеньки Осиповой и позволяют сделать заключение о характере отношений Пушкина к ней.
