Резко повернув голову, Муля остро чиркнул взглядом по моему лицу. Посмотрел налево, затем назад. Потом снова взглянул на меня. Я смиренно опустил глаза. Лицо почти детское, да и вся фигурка — тоненький подросток, которого можно переломить одной левой. Муля успокоился, а я внутренне собрался, бросил взгляд вперед и увидел, что Костовский уже пробрался на сиденье и опустил голову на руки, лежащие на спинке впереди стоящего кресла.
«Надеется на меня», — промелькнула и тут же исчезла мысль. Равнодушно повернув лицо в сторону, я старался боковым зрением следить за правой рукой карманника. Но что-то его продолжало беспокоить, он еще раз обжег меня нетерпеливым взглядом, и только потом его рука осторожно, с нежностью скользнула в правый карман пальто «интеллигента». Скосив глаза, я бегло отметил, что на лбу Мули выступили крупные капли пота. Посмотрев вниз, я увидел в руке у жулика желтый кожаный бумажник...
Еще не отдавая себе полного отчета в происшедшем, я намертво вцепился в правую руку Мули с зажатым в ней бумажником.
— Вор, вор! — подхватили мой возглас пассажиры.
Муля, дергая рукой, швырял меня из стороны в сторону, но никак не мог избавиться от бумажника и оторваться от моих цепких рук.
— Зарежу! — завопил он.
Вокруг нас мгновенно образовался вакуум. Муля дергался так, что мои ноги временами отрывались от пола.
«Если у него нож, то пусть бьет в живот», — мелькнуло в голове. За поясом у меня были толстые общие тетради, в которых я конспектировал лекции.
Но Муля ударил меня не ножом, а левой в глаз. В голове у меня загудело, но я как клещ вцепился в карманника. Муля размахнулся второй раз, и в это мгновение его руку перехватил сзади Костовский. С большим трудом мы повалили карманника между сиденьями, но и после этого он продолжал бешено вырываться, изрыгая проклятия и угрозы.
— К Октябрьскому райотделу, — скомандовал Костовский шоферу.
...От воспоминаний меня оторвал ехидный голос с соседней койки:
— Ну теперь ты покончишь со своей бэ-сэ-мэ?
Это Игорь Черных, мой однокурсник. Мы оба учимся на первом курсе юридического факультета и живем в одной комнате нашего университетского общежития. Игорь старше меня на два года, ему уже девятнадцать. После десятилетки он год работал на производстве. Цену себе знает. Увлечен теорией государства и права и общественной работой на факультете. Мое занятие считает несерьезным и относится ко мне слегка презрительно. Я, в свою очередь, пренебрегаю всеми его заумными рассуждениями и в глубине души считаю Игоря трусоватым парнем.
— Отвернут тебе когда-нибудь башку, — замечает Черных, противно растягивая слова, — и удостоверение свое бригадмильское получить не успеешь.
Он знает наши порядки, знает, что удостоверения в бригаде содействия милиции (БСМ) при уголовном розыске областного управления внутренних дел выдают не сразу, а лишь после того, как наш руководитель подполковник Фомин убедится в преданности тому делу, которому сам посвятил свою жизнь. Многие наши, проходив в бригаду по два-три месяца, бросили это занятие, так и не получив заветной коричневой книжечки с золотым тиснением на обложке: «Уголовный розыск». Основное назначение БСМ при уголовном розыске — борьба с карманными ворами. А выследить и взять карманника с поличным — это не мед. Муля был для меня первым, и случилось это на исходе пятого месяца моей добровольной работы в БСМ, которой я отдавал каждую минуту свободного времени. В течение четырех с лишним месяцев я с завистью смотрел на своих одногодков и ребят постарше, которые после рейдов, слегка важничая, докладывали о задержанных. И вот наконец я могу с ними разговаривать на равных! Вчера Костовский сказал мне, что Муля — «цветной» [4].
Игорь, видя, что мне сейчас не до разговоров, продолжает настырничать.
— Бодягу с собой носить надо, — усмехается он.
— Ну что пристал к парню? — подает голос Жора Китаев.
Жора тоже бригадмилец и мой друг. Высокий, чернявый, стремительный, чем-то неуловимым напоминающий горца, он подходит ко мне, сочувственно рассматривает лицо и слегка дотрагивается до опухшей щеки.
— Болит? — участливо спрашивает он.
— Телячьи нежности, — юродствует Игорь, но под взглядом Китаева прикусывает язычок.
2. Дядя Миша
Михаил Николаевич Фомин около сорока лет проработал в уголовном розыске и повидал всякое. Зеленым юнцом пришел он в милицию сразу после установления Советской власти в наших сибирских краях, заканчивал службу подполковником милиции. Шагнуть выше он не мог: грамотешка не та. Подполковник — и то сверх всяких инструкций и правил. Сам начальник управления Козлов ходатайствовал перед министром.
Всю жизнь Фомин разгадывал загадки (правда, одно время пришлось рубиться с басмачами, громить в горах Памира банду Ибрагим-бека); загадки эти — таинственные убийства, хитроумные кражи, наглые грабежи и разбои. Но все эти происшествия были загадочными лишь в самом начале поиска. Позднее все становилось на свои места. Ветераны уголовного розыска (а среди них Фомин был сам ветераном) поговаривали, что нет такого преступления, которое не раскрыл бы подполковник Фомин: «У него всегда концы с концами сходятся».
Сам же Фомин лукаво посмеивался, слушая подобные разговоры. Надо сказать, что по внешнему виду он никак не походил на работника уголовного розыска. Невысокий ростом, подвижный, с добродушным простецким выражением лица, с искрящимися синими приветливыми глазами, он напоминал собой, скорее, довольного жизнью хитроватого деревенского мужичка, у которого неплохо обстоят его крестьянские дела. Это сходство особенно усиливали сдвинутая на лоб поношенная кепка, простенькое полупальто и яловые сапоги — подобную одежду Фомин надевал по необходимости. Но преступникам хорошо было известно его имя, Фомин был грозой для уголовников всех мастей.
Так вот, Михаил Николаевич и был руководителем нашей группы бригадмильцев — около ста человек. Руководство поставило перед ним конкретную задачу: в возможно кратчайший срок покончить в городе с карманными кражами, которые все еще совершались в магазинах, на рынках, вокзалах, в трамваях, автобусах и других местах скопления людей.
Назначению его на эту должность предшествовала одна история, а вернее — одно расследование, которое Фомин провел личным сыском. Эту историю он мне рассказал незадолго до смерти, и я проверил ее по документам.
Это было одно из последних дел Михаила Николаевича, после которого коренным образом изменился характер его работы. Из сыщика он превратился в учителя, наставника, руководителя большого отряда молодежи.
Мы любовно называли его дядя Миша, на что Михаил Николаевич охотно отзывался. Под этим именем он известен многим.
Но давайте о последнем розыске. Фомин хорошо помнил, как началась эта история. Он впервые узнал ее от Козлова, который пригласил его на беседу, закончившуюся словами:
— Я понимаю, Михаил Николаевич, что вы вполне можете отказаться от данного дела, оно относится к другой службе, но все же я прошу вас подумать. — Комиссар милиции вышел из-за стола, мягко прошелся по кабинету и опустился в кресло напротив Фомина. — Я лично хотел бы поручить расследование именно вам. Уж очень слабую ниточку мы имеем, как бы ее не оборвать.
— В помощь будут выделены люди по моему усмотрению, — поставил условие Фомин. Он без колебаний согласился, хотя дело выглядело малоперспективным.
...Проводник одного из мягких вагонов железнодорожного экспресса «Байкал» (Иркутск — Москва) при замене в купе сгоревшей электролампочки обнаружил в плафоне несколько мелких крупинок желтого металла. При исследовании оказалось, что это промышленное золото, его вес составлял 9,4 грамма. Кто-то сорил драгоценным металлом; геологическая экспертиза установила, что сыпучие крупинки принадлежат к месторождению, разрабатываемому на реке Тахтыге.
Было ясно, плафон использован как тайник для перевозки похищенного золота. Но попробуй-ка установи преступника, если даже неизвестен не только способ, но место и время хищения) Ведь в долине Тахтыги десятки приисков. Да и сам преступник выехал в центральные районы страны неизвестно в какой период времени. По сути дела, о преступлении не было никаких данных, за исключением того, что оно совершено, а где, кем, когда, каким способом — неизвестно!
