Гюстав Коэн - История рыцарства во Франции. Этикет, турниры, поединки

Ознакомительная версия.

Затем священник берет с алтаря обнаженный меч и вкладывает его в руку посвящаемого, говоря: «Прими меч сей во имя Отца и Сына и Святого Духа, дабы защищать им себя и святую церковь, поражать врагов креста Господня, христианской веры и французской короны. И, насколько позволит тебе то слабая природа человеческая, не поражай никого сим мечом несправедливо. Вручаю его тебе, ибо считаю достойным того, кто находится подле отца своего и Духа Святого и будет царствовать из века в век. Амен».

Затем меч вкладывается в ножны, и священник опоясывает посвящаемого мечом в ножнах, говоря: «Пусть этот меч висит у твоего бедра, могущественный сеньор, во имя Господа нашего Иисуса Христа. Помни, что святые завоевывали царства не славой, но верой».

После опоясывания мечом новый рыцарь извлекает его из ножен и трижды поднимает обнаженным мужественным жестом, потом, подержав его в руке, вкладывает в ножны.

Сделав это, чтобы подчеркнуть характер рыцаря, священник дает ему поцелуй мира со словами: «Будь воином миролюбивым, активным, верным и преданным Богу».

Затем он дает ему легкую пощечину со словами: «Пробудись от злого сна и бди в вере Христовой, храня добрую славу. Амен».

Тогда благородные, присутствующие на церемонии, передают ему шпоры, там, где это полагается по обычаю, и поют: «Ты, чья красота блещет среди сынов человеческих, будь опоясан этим мечом у бедра, о могущественный».

Молитва: «Вечный Господь всемогущий, раба Твоего Н., присутствующего здесь и опоясанного этим славным мечом, благослови и окажи ему Твою небесную помощь, когда будет он защищать добродетель Твоей правоты, дабы никогда в этой жизни не коснулись его беды войны. Во имя Иисуса Христа».

Наконец ему вручают штандарт, там, где это полагается по обычаю. Благословение этого штандарта вы найдете ниже, где говорится о благословении оружия[22].

С этим штандартом новый рыцарь проедет через город среди криков толпы, а на первом же турнире он под ним продемонстрирует свою доблесть.

Я придумал это слово для обозначения не противника рыцаря, а плохого рыцаря, подобно тому, как Антихриста противопоставляют Христу. Плохой рыцарь появляется в литературе раньше, и, чтобы частично исправить совершенные им насилия и жестокости, возникает – в первую очередь под влиянием церкви – образ идеального рыцаря, высшим совершенством которого является Галаад. И тот и другой фигурируют как в героическом эпосе и романе, так и в истории. И те и другие храбры, но плохой рыцарь использует свою храбрость себе на благо и другим во зло, а хороший – на благо людям.

Во второй половине XII века Бертран де Борн без стеснения поет на провансальском языке: «Трубы, барабаны, знамена и флажки, штандарты, белые и черные кони – вот что мы скоро увидим. Хорошее будет времечко, потому что мы захватим добро у тех, кому оно принадлежит, и по дорогам не пройдут ни вьючные животные – днем, в полной безопасности, ни ничего не опасающийся горожанин, ни купец, направляющийся во Францию; и тот будет богат, кто захватит много добычи».

Вот что думает и говорит талантливый трубадур, который одновременно является и вавассером – мелким дворянчиком. Он цинично предлагает себя графу де Пуатье: «Я могу вам помочь. У меня уже есть щит на шее и шлем на голове… Однако как мне снарядиться в поход без денег?»

Перспектива захватить добычу в виде людей (которых затем выпустить за выкуп) и вещей играет большую роль в мотивации рыцаря. Не надо видеть в отпускании пленного за выкуп акт милосердия, ибо применяется оно лишь к владельцам замков и фьефов – единственных, кто был способен заплатить за свою свободу звонкой монетой, но не в отношении всех прочих, которых попросту хладнокровно убивали. «Не бывает настоящей войны без огня и крови», – опять искренне заявляет Бертран де Борн. От необходимых реквизиций один шаг до эксцессов, мародерства, опустошения дворов и грабежа купеческих караванов. Сколько руин усеивали холмы на берегах Рейна, в которых находили приют лишь стервятники. Гийом ле Марешаль[23] отдал дань этому занятию. Состояние войны для рыцаря куда предпочтительнее мира, который проповедуют торгаши, простолюдины и церковники, озабоченные тем, чтобы умножить дни, выделенные для Божьего перемирия.

Если Кретьен де Труа в первую очередь стремился показать нам реальный образ идеального рыцаря, то и изображаемые им противники этого рыцаря, если только это не неверные, черти, гиганты или инфернальные типы вроде Мелеаганта, тоже совершенно реальны. Таковы те, кто вступают в бой с Эреком и подло атакуют его втроем или впятером против одного, или те, кто начинают ухаживать за Энидой или пытаются ее изнасиловать.

Но у нас есть милое фабльо начала XIII века, «Нечестивый рыцарь», которое вообще-то является благочестивой историей о злом рыцаре, который мог бы служить образцом для всех прочих рыцарей того же типа, хотя не всех их ждал назидательный финал, который автор уготовил своему персонажу.

Между Нормандией и Бретанью, на берегу моря, в своем неприступном замке жил высокородный человек, не боявшийся ни короля, ни графа, прекрасный телом и лицом, богатый имуществом и родством, но, несмотря на свою красоту, вероломный, тщеславный, лживый предатель, не чтящий Бога и не уважающий людей. Он опустошал земли вокруг своего замка и обижал людей, убивая паломников на дорогах и грабя купцов, не щадя ни священников, ни монахов, ни монашек, ни дам, ни девиц, ни вдов. И неизвестно, сколько человек он погубил.

Он счел бы себя обесчещенным, если бы ему предложили жениться, и ел мясо даже по пятницам. Он не слушал ни мессу, ни проповеди и презирал благородных людей. Так он прожил тридцать лет, но однажды, в святую пятницу, он приказал подать ему на ужин дичь. Слуги все опечалились, а его рыцари порекомендовали ему выдержать пост, приличествующий этому дню, когда даже дети каются в грехах.

Единственное, в чем им удалось его убедить, это съездить с ними в лес, где святой отшельник исповедовал кающихся в грехах, да и то согласился он при условии, что не станет каяться вместе с ними, ибо он больше любил внушать страх, нежели унижаться. Приехав к отшельнику, они вновь стали умолять его облегчить свою душу покаянием, как и они.

Опираясь на свой посох, дряхлый отшельник в свою очередь умоляет его подумать о Боге (стихи 223–228):

«Поговорить? А чего ради мне с вами разговаривать? – отвечает одержимый. – Я спешу покинуть вас и ваш дом». Однако, под новым напором просьб, он соглашается войти в часовню при условии, что ему не придется раздавать милостыню и выслушивать молитвы. Отшельник настаивает, чтобы он исповедался ему в своих грехах. Побежденный такой настойчивостью, тот рассказывает ему все. В качестве епитимьи отшельник предлагает ему поститься каждую пятницу в течение семи лет, или ходить год босым, или каждое утро заниматься самобичеванием, или предпринять паломничество в Святую землю. Все это рыцарь отвергает. Пусть он хотя бы прочтет, преклонив колени, «Отче наш» и «Богородице». Новый отказ (стихи 407–416).

«И я, – с улыбкой добавляет он, – буду нести за них покаяние». Рыцарь соглашается и берет бочонок:

Опасаясь, что стал жертвой обмана, он опускает в фонтан свой жезл и убеждается, что бочонок пуст. Рыцарь возвращается к отшельнику и повторяет свою клятву не знать отдыха ни днем ни ночью, пока не принесет полный бочонок воды. «Не буду ни мыться, ни причесываться, ни бриться, но обойду весь мир, чтобы найти воду и наполнить ею бочонок». Он отпускает своих людей и отправляется в путь, повесив бочонок себе на шею. При виде каждого водоема он пытается наполнить бочонок, но тщетно. Он живет подаянием, часто ему ничего не подают, и он страдает от голода. Он проходит через всю Францию, Венгрию, Тоскану, Апулию, Англию и через год возвращается к отшельнику, который не узнаёт его, но узнаёт свой бочонок. Рыцарь называется и рассказывает о своих продолжительных злоключениях. Отшельник в отчаянии заламывает руки и молит Святую Деву сжалиться над закоренелым грешником. Рыцарь видит слезы, льющиеся из его глаз, и вздыхает. На него нисходит благодать, и он молит простить его:

Ознакомительная версия.