Зал церкви украшен белыми муслиновыми лентами – вдоль и по краям рядов, а также букетами белых роз.
Церковь внутри великолепна. Блеск золота, яркий свет богатых люстр, пышный иконостас – все это создает особую торжественность и величавость. Начинается обряд венчания. Священник читает напутственную молитву. Очень громко и очень долго. Троекратно целует жениха, потом невесту. Наконец: «Благослови их, Господи! Аллилуйя!» И тут же вступает мужской хор, он производит на меня глубокое впечатление. Сильные голоса, то разделяясь на партии – басы, тенора, баритоны, то соединяясь, образуют мощное, слитное песнопение. Торжественные звуки, усиленные каменными стенами храма, уходят высоко под купол, а потом эхом возвращаются обратно.
Жених и невеста обходят иконы, прикладываясь к ним губами, и останавливаются в стороне для поздравлений. Порядок поздравителей заранее определен. Сначала – отцы и матери, потом – бабушки и дедушки, за ними – братья и сестры, другая родня, дружки и подружки, а потом – все остальные. Величавая старуха – благородная седина над строгим профилем – торжественно целует невесту в лоб, в одну щеку, потом в другую. А затем веселая подружка – высветленные кудряшки, коротенькое мини-платьице – в порыве кидается целовать сразу все лицо девушки, смазывая дорогую косметику.
Молодые выходят из церкви на ковровую дорожку. И тут наступает самая трогательная часть ритуала. Дети осыпают жениха и невесту лепестками роз, звонко поздравляют, желают счастья.
Вокруг куча фотокамер. Жених и невеста, и вместе, и поодиночке, радостно позируют. Вспомнив недавний свой опыт в Швеции, где съемка была для меня большой проблемой (молодые люди не хотели фотографироваться), я с опаской приблизилась к новобрачным. Однако, едва завидев мою камеру, они спросили: «С какой стороны вам удобнее снимать? Скажите, как нам лучше встать», – и с большой охотой принялись мне позировать.
Я знакома с несколькими киприотскими семьями; в некоторых домах бывала по нескольку раз. Впечатлений накопилось много. Но, пожалуй, самые сильные – от двух браков.
Начну с супругов Хриссо и Неофидиса Кириаку, потому что мне показалось, что отношения между ними близки к идеальным. Тут, правда, важно поточнее определить, что я имею в виду под словом «идеальные». Я бы сказала так: это гармония, выраженная в согласии.
О Хриссо я уже немного писала – как она помогает Детскому парламенту. Можно было бы предположить, что на домашнюю жизнь у нее времени не остается. Но это не так.
– Хриссо, семья ведь требует стольких забот – дом, хозяйство, муж, трое детей… Вы же, наверное, чувствуете постоянную усталость от такого «двойного» рабочего дня? – спрашиваю я.
– Совсем наоборот, – отвечает она. – Дома я отдыхаю от дел рабочих и общественных, с удовольствием переключаюсь на заботы домашние. А здесь я получаю заряд на всю рабочую неделю.
У нее чудесное лицо: в его чертах спокойствие и приветливость. Такими художники обычно видят своих возлюбленных, которых они невольно идеализируют.
Подстать ей и Неофидис. Крепкий, мужественный и при этом какой-то очень открытый. Впрочем, открыты и искренни оба. Они без стеснения рассказывают о своих проблемах. Например, о болезнях. У нее, такой здоровой на вид, оказывается, диабет, у него – аллергия. Они носят металлические браслеты: по закону Кипра, такие медицинские браслеты следует носить всем хроническим больным, на случай внезапного приступа. Эти-то браслеты их и познакомили.
Они тогда учились в Афинах – он на электрика, она на учителя. Он сразу обратил на нее внимание.
– Почему? – интересуюсь я.
– А у нее и тогда было такое же лицо – ясное и открытое, – объясняет он. – Вообще-то я больших сложностей при знакомстве с девушками не испытывал, новые знакомства заводил легко и без стеснения. А тут вдруг оробел. Она показалась мне прекрасной, недоступной. И я не знал, как к ней подойти. Внимания она на меня не обращала.
– Обращала-обращала, – смеется Хриссо. – Как тут не обратить, если куда ни пойдешь – всюду эти глаза.
– Влюбленные?
– Скорее заинтересованные.
– А вам-то он как?
– Да так, не очень, если по правде. Он тогда носил длинные волосы и походил то ли на эстрадного певца, то ли на фана какой-нибудь поп-группы. В общем, что-то не вполне серьезное.
– Неофидис, вас такое отсутствие внимания не отпугнуло?
– Нет, скорее вызвало азарт. И я решил, что познакомлюсь, а там будь что будет. Однажды подошел к ней на улице: «Девушка, а у вас от чего браслет?» – «От диабета». – «А у меня, посмотрите, такой же, только от аллергии». Так мы и познакомились.
– И после первой же беседы, – вспоминает Хриссо, – мне стало понятно: это хороший парень. И честный. Он говорит то, что думает. Он не умеет хитрить.
Я заметила, что правдивость, отсутствие лукавства – это то, что больше всего ценят друг в друге киприоты и киприотки.
Их роман длился около года. После этого они обручились и только тогда сошлись и стали жить вместе. Когда учеба закончилась, и они вернулись на Кипр, выяснилось, что жить им негде. Вообще-то, по местным традициям, о жилье для молодоженов заботятся родители невесты. Но у семьи Хриссо денег не было. Правда, был небольшой участок земли, часть его родители отдали молодоженам, и те построили маленький домик.
Но оба они работали, Хриссо учителем, Неофидис электриком по лифтам. Скопили денег, взяли кредит в банке и выстроили вот этот дом. Он состоит из двух этажей. На первом – гостиная, столовая, комната для детских игр. На втором – спальни.
Я спрашиваю, бывают ли у них споры, конфликты. Отвечают: «Не бывают». Как они умудряются жить в таком ладу? Присмотревшись, я понимаю, что тут нет того соперничества, которое так часто встречается в семьях супругов-профессионалов. Хриссо берет на себя всю домашнюю работу, не задумываясь, справедливо ли это. Делает все привычно легко. Устает, конечно, но считает это нормой, не предъявляет мужу никаких претензий, вроде: «А почему я это должна?», «А почему ты это не делаешь?»
Неофидис видит свой долг в том, чтобы зарабатывать деньги, давать возможность семье жить безбедно.
– Роскоши, конечно, себе не позволяем, но ни в чем необходимом не отказываем, – говорит он.
«Необходимое», кроме большого дома, – это два автомобиля: они оба на колесах.
– Вообще-то, по хозяйству я тоже помогаю. Вот видите, Хриссо поставила тушить свинину, а мне, пока вы с ней беседуете, велела присматривать. Так что можно считать, мы оба готовим.
– Часто? – это спрашиваю не я, а Хриссо. Она лукаво щурит глаза. – Как часто ты вместе со мной готовишь, Неофидис?
Он не обижается, смеется:
– Ну ладно, ладно, нечасто. Но главное – ведь умею же.
На столе появляется большое блюдо – тушеная свинина с картошкой. Мне много раз приходилось есть что-то подобное, но такого вкуса я не помню. И еще – такого влекущего аромата. То ли тут мясо и картошка другие, то ли какие-то особые местные травы с удивительными запахами. Я веду себя почти неприлично. После приглашения: «Берите, не стесняйтесь», я подхватываю с общего блюда кусок за куском – особенно налегаю на картошку и не могу остановиться. Запиваю все это домашним лимонадом. Его сладковато-терпкий вкус ни с чем не сравнить.
– А проблемы у вас есть? – спрашиваю обоих.
– Ну как же без проблем, если есть дети! Шестилетний Хостас крутится под ногами, дергает то мать, то отца, привлекает внимание. Как только видит, что он выпал из центра этого внимания, начинает кривляться, строить рожицы. Но ни мать, ни отец, видимо, не считают такое поведение неправильным. Они не одергивают сынишку, не обращают внимания на его выходки. Меня это порядком раздражает. Впрочем, я быстро вспоминаю, что дети для киприотов-родителей – что-то вроде маленьких божков, у них не может быть ошибок, недостатков, плохого поведения. И через пару минут я перестаю раздражаться.
– С младшим у нас проблем нет, – говорит Хриссо. – А вот со старшими. Майкл был таким покладистым, а как исполнилось двенадцать – будто черт вселился. «Убери свою комнату», – говорю. «Мне некогда», – отвечает и продолжает смотреть телевизор. Вообще, мне иногда кажется, он специально все делает наперекор.
– Переходный период, – успокаиваю я Хриссо. – Подрастет – пройдет.
– Правда? – по-детски доверчиво спрашивает она. И продолжает делиться своими родительскими проблемами.
– А с Янисом другая сложность. Ему десять, и он бунтует: почему ему не разрешают делать то, что уже разрешают старшему брату. В общем, у обоих портится характер.
Потом я беседую с Янисом и Майклом.
– Сколько у тебя друзей? – спрашиваю я старшего.
– Двадцать три друга, – отвечает он.
– Так у вас в классе всего двадцать четыре человека, – напоминает мать.
– Ну да, а двадцать четвертый – я. Остальные – все мои друзья, – говорит Майкл.
А Янис рассказывает, что вообще-то класс у них дружный, но есть одна девочка, которую никто не любит. С ней никто не дружит.
