Все они на следствии показывали только о том, что, собираясь вместе у кого-то на квартире в семейной обстановке, занимались распитием спиртных напитков, танцами и вели разговоры на бытовые темы (об очередях за дефицитными товарами, о случаях некультурного обслуживания покупателя, о взаимоотношениях на службе с начальниками и т. п.). Особый отдел, однако, расценил это по-другому – как обсуждение мероприятий партии и правительства с враждебных позиций, высказывание недовольства положением, в котором находились старые военные специалисты. И все это квалифицировал как наличие контрреволюционной организации в морских силах Черного моря. И особисты настолько энергично действовали, что сумели добыть у 15 человек арестованных «признательные показания» о принадлежности к ней (шестеро все-таки устояли). По постановлению коллегии ОГПУ от 6 июня 1931 г. трое были приговорены к расстрелу, 12 человек – к заключению в ИТЛ на 10 лет каждый и т. д. Позднее это постановление было пересмотрено, 15 человек были досрочно освобождены из заключения. Однако полностью они были реабилитированы лишь 29 мая 1958 г. (многие посмертно)92.
В спецсообщении Особого отдела от 21 февраля 1931 г. говорится о ликвидированной «контрреволюционной организации» в Инженерном управлении РККА. Здесь же называются некоторые ее члены: Н.И. Терлецкий, Маевский, Симонов, Чистяков93. Были, очевидно, «вскрыты» и другие подобные организации в Красной армии, но, судя по некоторым документам, самой крупной акцией особых отделов в начале 30-х годов была ликвидация в 1930–1932 гг. «антисоветской военной организации «Весна». Ликвидация эта проводилась в глубокой тайне, и даже в совершенно секретных (по тому времени) документах о деле «Весна» упоминается чрезвычайно редко. Как теперь стало известно, поводом для ее проведения послужили материалы, полученные в разное время от секретных сотрудников ВЧК – ОГПУ бывшего генерала царской армии А.М. Зайончковского (сексот с 1921 г.) и особенно его дочери – Зайончковской (сексот с 1922 г.).
По делу «Весна» было арестовано более 3000 офицеров и генералов бывшей царской армии, служивших на различных должностях в РККА в Москве, Ленинграде, на Украине, в Белоруссии94. Среди них оказалось немало подвизавшихся на штабной, преподавательской и военно-научной работе (А.А. Балтийский, А.И. Верховский, В.Н. Егорьев, А.Г. Лигнау, А.Д. Малевский, В.А. Ольдерогте, С.А. Пугачев, А.А. Свечин, А.Е. Снесарев и др.). По-разному вели себя эти люди на допросах. Большинство из них (особенно А.И. Верховский и А.А. Свечин) не посрамили чести русского офицера. Но некоторые по неизвестным нам причинам дрогнули. Так, арестованные преподаватели Военной академии Н.Е. Какурин и И.А. Троицкий (стал сексотом после ареста) в августе – сентябре дали компрометирующие М.Н. Тухачевского показания. О них доложили Сталину, и тот в письме к Орджоникидзе от 24 сентября 1930 г. высказал мысль о политической нелояльности Тухачевского: «Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру…»95
Для проверки показаний Какурина и Троицкого была организована очная ставка их с Тухачевским в присутствии Сталина, Ворошилова, Орджоникидзе и других членов Политбюро ЦК. Какурин и Троицкий подтвердили свои «уличающие» показания и на очной ставке. Но 1930-й год еще далеко не 1937-й. Было решено опросить тех видных военных деятелей, которые хорошо знали Тухачевского по совместной работе в РККА. Как позднее вспоминал Сталин: «Мы обратились к тт. Дубовому, Якиру и Гамарнику. Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали нет, это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно.
Ворошилов: Мы очную ставку сделали.
Сталин: Мы очную ставку сделали и решили это дело зачеркнуть»96.
Тухачевский тогда уцелел, но более трех тысяч командиров Красной армии все-таки было осуждено97. Хотя расстрельные приговоры, насколько мне известно, были тогда сравнительно редким явлением[12], а многие арестованные через сравнительно короткое время были освобождены, самый факт ареста и осуждения в любой момент по фальсифицированным обвинениям оказал исключительно неблагоприятное воздействие на десятки тысяч командиров и начальников Красной армии – бывших военных специалистов. Тем более что некоторых из них (например, будущего маршала Б.М. Шапошникова) уже тогда «таскали» на всякого рода очные ставки.
Ныне точно установлено, что все эти дела «о заговоре бывших офицеров» в начале 30-х годов были сфабрикованы по фальсифицированным обвинениям. Но необходимо заметить, что отдельные руководящие работники ОГПУ еще в 1931 г. считали дела на военных специалистов «дутыми», искусственно созданными и выражали недоверие к показаниям арестованных. Вместо того чтобы попытаться установить истину, Политбюро ЦК ВКП(б) 6 августа 1931 г. приняло постановление об изменениях в составе ОГПУ, т. е. об изгнании посмевших высказать собственное мнение. В тот же день Сталиным было подписано директивное письмо, в котором предписывалось: «Поручить секретарям национальных ЦК, крайкомов и обкомов дать разъяснение узкому активу работников ОГПУ о причинах последних перемен в руководящем составе ОГПУ на следующих основаниях: а) Тт. Мессинг и Вельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника секретно-оперативного управления… на том основании, что… б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности, разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом; в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ… ЦК отметает разговоры и шушуканья о «внутренней слабости» органов ОГПУ и «неправильности» линии их практической работы как слухи, идущие, без сомнения, из враждебного лагеря и подхваченные по глупости некоторыми горе-«коммунистами»98.
А чтоб неповадно было военным «совать нос не в свое дело», решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 августа 1931 г. Реввоенсовет СССР лишался права давать Особому отделу задания и осуществлять контроль за их выполнением, «с тем, чтобы Особый отдел был непосредственно подчинен ОГПУ»…99 Так еще раз было подтверждено, что исключительные права особых отделов в Красной армии и флоте были определены и санкционированы Политбюро ЦК ВКП(б)[13].
Значительный всплеск отрицательных (как их тогда квалифицировали Особые отделы) настроений среди личного состава РККА произошел весной – летом 1933 г. Страшный голод на Украине, тяжелое продовольственное положение в стране в целом не могли не сказаться и на настроениях красноармейцев. И новобранцы приходили в казармы с «нездоровыми» впечатлениями. И письма из родных деревень поступали совсем нерадостные (если в апреле 1933 г. в армию было доставлено писем положительного характера лишь 2,8 %, то отрицательного – 15,4 %, а в июне соответственно 3,1 % и 19,5 %100). Во многие воинские части (особенно территориальные и национальные) наблюдался наплыв родственников со своими жалобами и печалями – за один месяц по Азербайджанской дивизии было учтено 154 случая посещений красноармейцев родственниками. Дело дошло до того, что многие красноармейцы стали часть своего армейского пайка (преимущественно сахар и сухари) посылать на родину в посылках. Только по 5-му территориальному стрелковому полку за июль 1933 г. было послано 250 таких продовольственных посылок101.
Наряду с некоторыми другими обстоятельствами все это способствовало усилению «отрицательных» настроений и недовольства личного состава РККА (см. табл. № 1).
Таблица 1[14]
Учтенные особыми отделами факты «отрицательных» настроений и недовольства личного состава РККАВ «Отчете об отрицательных явлениях в РККА за 1933 год» приведена специальная диаграмма, отражающая динамику и характер отрицательных проявлений (высказываний) в армии. Из нее явствует, что общее количество отрицательных высказываний с 313 762 в 1932 г. выросло до 346 711 в 1933 г. Львиную долю среди них (61,8 % в 1932 г. и 60,5 % в 1933 г.) занимали антиналоговые, антиколхозные и другие высказывания против политики партии и правительства, главным образом в области переустройства деревни, однозначно квалифицированные Особым отделом как «антисоветские». Были «засечены» и такие высказывания, как угрозы начсоставу, – они сократились на 10 % (с 6191 факта до 5574). Уменьшилось на 18 % и число повстанческих высказываний (с 5054 фактов до 4148). Характерно, что довольно часто фиксировавшиеся в 1932 г. антисемитские проявления, в 1933 г. были лишь единичными102. Всего в течение 1933 г. были замечены в отрицательных высказываниях 230 080 красноармейцев и краснофлотцев, 48706 человек младшего начсостава и 55 777 лиц среднего комначполитсостава103, т. е. до 60 % по отношению ко всему личному составу РККА в то время.
