дружбы – не быть слишком скрупулезным и опубликовать книгу как можно скорее
260. Мы живем в период очень запутанного перехода. С одной стороны, на Западе непрерывно растет тоска по подлинному марксизму, с другой стороны, есть некоторые люди, которые вначале искали свой путь в верном направлении, а теперь стали полными или частичными капитулянтами. Таким образом, Вы окажете правому делу марксизма неоценимо большую услугу, если как можно быстрее опубликуете Вашу книгу.
Я за последнее время написал работу о Солженицыне261. Как только смогу, пошлю Вам экземпляр. Я был бы очень рад, если бы работа Вам понравилась; конечно, я ожидаю от Вас совершенно откровенную критику. Если она Вам понравится, было бы, конечно, очень хорошо опубликовать ее и у вас262. В ближайшем будущем она выйдет на нескольких языках.
Пожалуйста, передавайте самый сердечный привет от меня Игорю. Я прочитал его работу251 с большим интересом, но это был период времени, в который я не писал писем263. Что Елена чувствует себя очень слабой, мне очень жаль. Было бы очень интересно и ценно, если бы Вы смогли написать и опубликовать Ваши мемуары264. Я тоже думаю о том, чтобы после «Этики»265 (правда, это еще через несколько лет) написать маленькую автобиографию266.
Пожалуйста, передавайте привет от меня всем друзьям, разумеется, включая Лиду.
Ваш старый друг
Москва, 7 июня 1964 г.
< по-немецки, машинопись >
Дорогой Юри!
Извините мою непунктуальность в переписке. Я все время живу в очень задавленном состоянии, под давлением спешки. Из этого следует и то, что я не могу писать, а иногда и читать книг. Из Вашей «Эстетики»267 я до сих пор прочитал еще довольно мало. Это меня очень огорчает, но чтение продвигается очень медленно. Романский собор! Это единственное, что я могу тут сказать.
Помню, что в наше старое время Вы меня называли «эпикурейцем». Конечно, очень своеобразный вид эпикурейства, но он все же существует. Каждое разумное существо, не только боги, ведут свое j'ai vecu [25] в порах более достаточно просторного мира268. Для меня было настоящей радостью, что мое литературное сообщение о себе, простое подтверждение того, что я еще существую, Вам понравилось269. Непонятно, почему я стал такой бесплодной смоковницей. Может быть, действительно не хватает характера, потому что в теоретическом смысле я в последние годы довольно продвинулся. Но оставим это. Ваша дружеская забота о моей продуктивности и Ваш совет меня глубоко тронули.
Услышанное Вами о моей книге очевидно преувеличено. Эта книга только очерк истории идеала и идеи эстетического воспитания – написанный с птичьего полета и для наших философов270. Теперь я хочу снова обработать часть ее, а именно для публики. В этом случае я не могу делать уступок или, как говорит Кант, «коалиций», ибо наш бедный марксизм уже и так многие вообще не принимают всерьез. Что же, и мне вносить в это свой вклад? – Нет. Лучше пусть книга не состоится. Ваше положение, Ваша манера, Ваша деятельность – это все нечто иное. Поверьте мне, что я не из высокомерия жил в последние годы так по-эпикуреиски271.
Разумеется, дорогой Юри, я сделаю все возможное, чтобы опубликовать что-либо Ваше у нас. Я понимаю, как полезно это было бы для правого дела. Но от меня тут зависит немногое. Сейчас положение совсем не то, что тридцать лет назад. И все же надежда есть.
Я сказал Солженицыну, что Вы написали о нем статью272. Ему это было бы очень интересно273. Пошлите мне по почте рукопись, если у Вас есть копия. Вы читали что-нибудь из ожесточенной дискуссии об «Иване Денисовиче»274? У нас это острый вопрос.
Мне сказали, что вы сейчас в довольно хорошей спортивной форме. Это меня очень радует, и это именно самое важное.
Передавайте, пожалуйста, привет всем Вашим родным от меня и Лиды.
Елена и Игорь передают Вам сердечный привет.
С самыми дружескими пожеланиями
<от руки> Мих. Лифшиц
Будапешт, 12 июня 1964 г.
Дорогой Миша!
Я был очень рад Вашему письму275, хотя я и узнал из него, что Вы вынуждены жить в задавленном состоянии. Ничего, что Вы мою книгу читаете медленно. Когда-нибудь я все-таки услышу от Вас критические замечания276. Для меня это было бы чрезвычайно важно. Потому что вся мировая ситуация – совершенно не говоря о моих личных недостатках – приводит к тому, что книга по необходимости содержит очень много проблематичного. И тут Вы самый компетентный человек, который может обратить мое внимание на эти вопросы. Именно в таких случаях я чувствую мою глубокую связь с Вами; это не связь сходных воззрений (что, к сожалению, тоже не часто), но глубокая дружба, такую я испытал только в моей ранней молодости277.
Я думаю, Вы недооцениваете значение Ваших небольших работ. О присланной мне я Вам уже написал278. (Мои ученики пытаются опубликовать эту работу здесь на венгерском языке.) Между тем я [в] пражском журнале «Эстетика» тоже с большим удовольствием прочитал рукопись [26] Вашей небольшой работы, почему Вы не модернист279.
Это, конечно, не делает излишней большую книгу. Наоборот. Я вполне понимаю, что Вы не хотите делать никаких уступок. В больших принципиальных вопросах это действительно объективная необходимость. Меня тревожит только то, что Вы и в малых вопросах предъявляете к себе самому преувеличенные требования. Отсюда мои увещевания раньше и сейчас.
Я знаю, что возможности публикации у вас для меня очень малы. Как бы то ни было, посылаю копию статьи о Солженицыне. Очень интересно, что Вы и автор об этом скажете280. О дискуссии я только слышал. Что касается конкретных обвинений и как построена защита, я не знаю. Первые я могу себе представить. О вторых был бы рад услышать281.
Сообщения о моей «хорошей спортивной форме» несколько преувеличены. Со времени прошлогодних событий282 я сохранил прежнюю энергию только в небольших статьях. Главные работы продвигаются очень медленно.
С сердечным приветом Лиде и старым друзьям Ваш
<от руки> Дьюри
16 июля 1964 г.
< по-русски, машинопись >
Дорогой Юри!
Я вынужден написать Вам это письмо по-русски, так как здесь, в Эстонии, где я оказался на отдыхе, у меня нет под руками ни словаря, ни грамматического справочника, а без того – боюсь наделать ошибок. Немецкий язык я
