Известные индейские предания не упоминают каких-либо белых союзников в войне против русских.
Американские источники частично подтверждают и существенно дополняют русские данные. 26 Кроккер, капитан судна "Хэнкок" компании "Дорр и сыновья" (Бостон), прибыл на Ситку в мае 1799 г. В результате вспыхнувшего на борту судна мятежа 13 матросов по их собственному требованию были высажены на берег, но спустя несколько дней четверо из них раскаялись и им было позволено вернуться на корабль. Когда судно стало уходить из Ситкинской бухты, ещё двое мятежников, похитив у индейцев каноэ, попытались вернуться на его борт. Им отказали, но они упорно следовали за судном на протяжении нескольких миль. За беглецами погнались индейцы и, в конце концов, капитан принял их обратно. После завершения торгового сезона "Хэнкок" отбыл в Кантон, а затем, 9 июля 1800 г., вернулся в Бостон. Вторично Кроккер посещает Северо-Западное побережье в 1802 г., как капитан судна "Дженни" той же компании "Дорр и сыновья".
Уильям Каннингем был помощником капитана на судне "Глобус", принадлежавшем Перкинсу, Лэмбу и Компании, которое имело груз товаров на сумму в 29 253 $. В октябре 1801 г. индейцы-Хайда убивают у Скидегата капитана Бернарда Мэджи и Каннингем занимает на "Глобусе" его место. Он зимует в Хуцнуву – и в эту зиму там собирается великий совет тлинкитских вождей, решивший начать войну с русскими. В июне 1802 г. "Глобус" находится в Ситкинском заливе вместе с кораблями Барбера и Эббетса и именно на его борту заседает "Военный совет" из числа старших офицеров этих судов. По окончании сезона торговли "Глобус" прибывает 3 ноября 1802 г. в Кантон, а оттуда возвращается в Бостон.
Судно "Тревога" (Alert) под командованием Джона Эббетса, бывшего ранее на нём помощником капитана, совершало в то время своё третье плавание (первые в 1798 и в 1800 гг.). Оно принадлежало семейству Лэмбов и вышло из Бостона 8 июля 1801 г. с грузом товаров на 28 001 62 $. По окончании сезона торговли прибыло через Гавайи в Кантон 8 декабря 1802 г., откуда после продажи пушнины вновь вернулось на Северо-Западное побережье.
Генри Барбер традиционно пользуется самой дурной репутацией. Но даже Н. П. Резанов, называвший его не иначе, как "разбойником" и обвинявший в пиратских намерениях по отношению к русскому поселению на Кадьяке, 27 относительно лета 1802 г. ставит ему в вину лишь то, что он "влез нагло" в Павловскую Гавань и потребовал выкупа за доставленных им с Ситки пленников. Ричард Пирс полагает, что "утверждения о враждебности Барбера по отношению к РАК кажутся неосновательными или преувеличенными". 28 А. В. Гринёв, серьёзно исследовавший этот вопрос, также придерживается мнения, что "нет никаких доказательств и фактов, указывающих на причастность Барбера к разорению русской крепости." 29 Однако путаница, сбивчивое изложение фактов и ряд намеренных умолчаний в собственных показаниях британского капитана наводит на подозрение, что совесть его отнюдь не была кристально чистой.
Рассмотрим теперь степень достоверности приведённых выше сведений. Показания Кускова, Плотникова и Лебедевой несомненно заслуживают доверия относительно указанного в них местонахождения 5 "англичан" в момент нападения. Однако вряд ли даже очевидцы гибели крепости могли бы различить 2-3 белых в толпе индейских воинов. Стёрджис получил свои сведения из вторых, а то и третьих рук и до него версия дезертиров дошла в облагороженном и приукрашенном виде: они уже не участвуют в нападении (пусть даже и невольно, как то было заявлено Барберу), но всего лишь содержатся индейцами под стражей, чтобы не могли предупредить русских. Директора РАК, судя по всему, не всегда ясно представляли себе детали происходивших в Америке событий (это и 1801 год, как дата гибели Михайловской крепости, и, в другом месте, Якутская бухта вместо Якутатской). Однако, они весьма умело использовали эти события в своих интересах, ловко применяясь к изгибам тогдашней внешней политики России. Ю. Ф. Лисянский в своей книге лишь добросовестно передал то, что слышал от служащих РАК на Ситке. То же относится и к Ф. И. Шемелину. К. Т. Хлебников пользовался теми же источниками, однако, будучи более знаком с предметом, делал несколько иные выводы. По сути дела в распоряжении историков имеются только одни, освещающие этот вопрос сведения, полученные из первых рук, но и этот свидетель является слишком заинтересованным лицом, чтобы полагаться на его объективность. Это капитан Генри Барбер.
Первое, что бросается в глаза при сравнении журнала Барбера с показаниями другого очевидца и непосредственного участника событий, Абросима Плотникова, так это разнобой в датах. Оставив в стороне упоминаемое им фантастическое "31 июня", можно установить, что разнобой этот прекращается с приходом на Ситку кораблей Эббетса и Каннингема. Барбер перестаёт лгать, поскольку теперь появляется опасность быть уличённым своими же коллегами, которые позднее вынуждают его признаться и в том, о чём он пытался умолчать при публикации своего журнала (повешение тлинкитского вождя). Однако ложь в бортовом журнале ещё не доказывает причастности Барбера к уничтожению Михайловской крепости. Будучи личностью действительно довольно тёмной и одиозной, Барбер владел в тот период судном, имевшим два названия и два порта приписки: в британские порты Сидней (Австралия) и Лондон он прибывал на "Единороге" (Unicorn, порт приписки Лондон), а на Гавайях и в Китае он действовал на приписанном к Макао "Бодром" (Cheerful). 30 На Ситке же он появился на судне с названием, которое использовалось им для визитов в "цивилизованные" порты колоний и в метрополию – "Единорог". Если бы Барбер занимался здесь своими махинациями, то скорее всего избрал бы вывеску "Бодрого". Вероятнее предположить, что на Северо-Западном побережье Барбер занимался вполне обычным и распространённым там бизнесом – торговлей оружием. Для этого ему не приходилось скрываться под видом купца из Макао. Однако в данном случае бизнес этот имел неожиданные для Барбера последствия – истребляя Михайловскую крепость, тлинкиты, похоже, воспользовались и полученным от него товаром. Из-за этого британец, действовавший здесь вполне официально, оказался в весьма двусмысленном положении. Ему грозила репутация подстрекателя к убийству. Впоследствии ему пришлось оправдываться и за меньший грех – казнь индейского заложника (о чём он тоже вначале старался умолчать). Гораздо дороже пришлось бы ему заплатить даже за столь косвенное пособничество в убийстве "белых людей" (пусть даже и русских), как продажа оружия туземцам накануне резни. В пользу этого предположения говорит и то, что на борту "Единорога" действительно имелось "лишнее" оружие: доставив пленников на Кадьяк и получив выкуп, Барбер тут же продал русским "несколько орудий, до пятидесяти отличных ружей и большое количество снарядов." 31 Вероятно, это было то, что осталось у англичанина после торговли с индейцами (недаром он, возмущаясь прижимистостью Баранова, заявлял, что потерпел убыток от прекращения своих торговых операций). Именно по этой причине Барбер и "путал следы", тасуя события и даты, чтобы добиться наиболее выгодного для себя расклада.
Чтобы окончательно разобраться в труднообъяснимой "враждебности" Барбера к РАК, рассмотрим обвинения его в зловещих замыслах против компании, каковые он якобы вынашивал в 1802 г. и в 1806 г. Утверждения о их существовании основываются на сообщении Н. П. Резанова. В ноябре 1805 г. он писал директорам РАК, что по возвращении с Кадьяка на Гавайские острова Барбер узнал "о объявленной тогда Англии войне и рвал с досады волосы, что, видя слабость компании, не произвёл он того грабежа, к которому, признавался он, что неоднократно и без того покушался… к счастию однакож компании поссорился он с Людерсом товарищем судна его, и известие о мире между тем подоспело." 32 В феврале 1806 г. Н. П. Резанов вновь сообщает о том, как после гибели Якутатской крепости "разбойник Барбер опять был на Кадьяке, но, нашед там суда "Елисавету" и "Александра", вышел, объявя, что хотелось ему видеться с Барановым и что идёт в Ново-Архангельск, однакож сюда не пожаловал." 33 Однако, следует отметить, что ещё в Павловской Гавани, когда Барбер доставил туда спасённых им пленников, им было заявлено Баранову, "что, хотя он и принадлежит к нации, воюющей с Россиею, но сострадая к человечеству выкупил бедных людей", 34 – то есть, он считал, что Англия всё ещё (со времён заключения Павлом I союза с Бонапартом) воюет с Россией, а значит не мог узнать об этом на Гавайях. Там ему могли скорее сообщить о примирении великих держав. Кроме того, известные сведения о реальных действиях Барбера в тот период не подтверждают его воинственных намерений. В декабре 1802 г. его видели на о. Оаху, где он вёл переговоры с верховным гавайским королём Камеамеа I; 29 мая 1803 г. он уже публикует в Сиднее (Австралия) отрывок из своего бортового журнала, после чего отбывает в Лондон, чтобы к октябрю 1804 г. вновь вернуться в Сидней. Если он и вынашивал злодейские планы осенью 1805 г. (единственным свидетельством в пользу того служит его несостоявшаяся встреча с А. А. Барановым), то они необъяснимо испарились к 1807 г., когда он продал РАК свой бриг “Мирт” со всем грузом и вооружением. Осведомлённость Н. П. Резанова относительно этих планов выглядит довольно странно – вряд ли Барбер столь широко афишировал свои столь неприглядные замыслы. Кроме того, среди старших офицеров "Единорога" не значится никакого Людерса, который, согласно Резанову, был даже компаньоном Барбера ("товарищем судна его"). 35 Объяснить же смысл и назначение страшных рассказов о "чёрном пирате Барбере" можно, если учесть некоторые черты характера самого Н. П. Резанова, а также цели, какими он руководствовался при написании своих отчётов Главному Правлению РАК. В этих обширных посланиях он, помимо всего прочего, излагал и "причины, по которым должно весь край сей и как можно скорее гарнизоном обеспечить", 36 – то есть, он, как и прочие видные деятели компании, стремился добиться усиления государственного присутствия в её владениях, а в первую очередь – присылки туда войск. Оправдать такой шаг могла только серьёзная военная угроза русским владениям. Опасность же со стороны "диких" не производила должного впечатления на петербургских чиновников. Совсем иное дело – противник европейский, представляющий собой первую морскую державу мира. Стоит при этом вспомнить и характеристику Резанова, данную ему желчным, но наблюдательным капитаном В. М. Головниным: "Сей г. Резанов… был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания." 37 О том, что ради достижения желаемых целей Н. П. Резанов был способен весьма вольно обращаться с известными ему фактами свидетельствует он сам, похваляясь в письме к Н. П. Румянцеву тем, как ловко он обошёл губернатора испанской Калифорнии.
